Традиция — лучший друг реформ

Последние события в Тунисе и Египте заставляют внимательнее всмотреться в судьбы арабского мира. В середине прошлого столетия после многовековой дремотной спячки произошло его стремительное пробуждение, но разными путями, и главное — с резко различающимися итогами. Исторический экскурс в недавнее прошлое важен для понимания того, что происходит сегодня. Почему великой дуге нестабильности, отчетливо простирающейся от Алжира до Йемена, соответствует зона устойчивости, в которой соседствуют столь несходные между собой Ливия и ОАЭ?

Современные арабские режимы (Ливан и Ирак выпадают из этой схемы) можно условно разделить на три кластера: монархии (от парламентских до абсолютистских), авторитарные республики с разной степенью репрессивности и тоталитарные тирании (Ливия, Сирия). Революции в ближайшей перспективе не угрожают лишь двум последним, а также консервативным монархиям Персидского залива. В первом случае режимы защищены многоуровневой системой надзора спецслужб. Во втором — реальными социальными и экономическими достижениями.

Арабский мир явил нам один из самых неожиданных (и почти незамеченных) парадоксов современности, который заключался в том, что сохранение архаичных институтов, наподобие традиционной монархии, означало невиданный в истории Востока прогресс, а республиканизм и разрыв с прошлым — невиданную тиранию и невероятную нищету.

Показательные чудеса современной цивилизации (самый высокий небоскреб, самый вместительный шопинг-молл, самый крупный завод и т. д.) — архитектурные, технологические, инфраструктурные — создаются в монархиях Залива. И там же достигнут высочайший уровень социального обеспечения коренных жителей вкупе с экономическими свободами. И дело совсем не в запасах органического сырья. В Ливии или Ираке нефти имелось ничуть не меньше, но их “прогрессивные” правители бездарно промотали природную ренту.

Что не менее важно: пребывание в королевствах десятков миллионов зачастую не только иноязычных, но и иноверных гастарбайтеров не подрывает политической стабильности, в отличие от той же Европы, поскольку был найден механизм их временной интеграции по вполне понятным правилам. Монархии открыты миру и притягивают к себе не только миллионы туристов. Турниры по гольфу и теннису, этапы “Формулы-1”, телекомпания “Аль-Джазира”, Дохийские дебаты, проводимые под патронажем BBC, давно уже стали их визитными карточками. Поэтому сваливать в одну кучу Египет и Саудовскую Аравию, тем более Эмираты, рассуждая, когда будет свергнут очередной репрессивный режим, — значит не видеть глубочайшего различия между ними.

Историческая дилемма середины прошлого века на Ближнем Востоке заключалась не в выборе между парламентской демократией и косным феодализмом, а между эволюционным развитием, опирающимся на традицию, и революцией, означавшей ломку всего и вся. Сегодня мы можем подводить итоги.

Беды Египта начались после свержения в июле 1952-го милого, но слабого короля Фарука, чью сумбурную парламентскую монархию сменила свирепая военная диктатура Насера, кончившаяся национальной катастрофой. Тогда была порождена важнейшая проблема арабского мира — дефицит легитимности, от чего проистекают одновременно и нестабильность, и диктатура, ибо без угнетения или в отсутствие безусловно признанной фигуры наверху власть не сохранить.

В западных СМИ в отношении последних событий преобладает невероятно восторженный и пафосный тон; даже на проницательную Энн Эпплбаум нашло какое-то затмение, и она призвала в последней колонке “Вашингтон пост” не бояться сумятицы. И это пишет автор “Истории ГУЛАГа”, прекрасно знающая российскую историю XX в., в том числе Февраль 17-го.

Так случилось, что именно в эти дни я читаю “Красное колесо” Александра Солженицына, и сопоставление текущих новостей из Египта с событиями в Петрограде 90-летней давности невероятно занимательно. Аль-Барадеи и Амр Мусса — достойные товарищи Милюкова и Родзянки. Масштаб вранья и демагогии, быстрота предательства и смены убеждений убеждают нас, что человеческая порода неизменна. Правда, Мубарак в отличие от Николая II осознавал свою ответственность перед народом и историей и не поспешил с безответственным отречением, задумываясь о том, кому передает власть.

Опасность заключается в том, что свергаются именно прозападные режимы — под уже прозвучавшие из Тегерана похвалы Хаменеи. Напротив, Каддафи, Асаду, лидерам “Хамаса” и “Хезбаллы” ничто не угрожает. Обильно вбрасывается антиизраильская и антиамериканская риторика и раздуваются призывы ко все новым “интифадам”. Запад же, вместо того чтобы поддержать сочувствующие ему силы, демонстрирует, как бы сказал Самуэль Джонсон, триумф надежды над опытом.

События в Египте — вовсе не урок тиранам, а пример ограниченности сценариев развития на Ближнем Востоке. Действительность такова, что выбирать приходится не между хорошим и лучшим. Основатель династии Саудитов понял это — и потому оказался более удачливым реформатором, чем Ататюрк или Реза Пехлеви. В мире ислама поспешать, не спотыкаясь, можно лишь, обратя лицо назад.

Максим АРТЕМЬЕВ