“Смешение экономики и политики не всегда на пользу экономике”

— Привлечение проектного финансирования от банковского пула изменило ориентиры компании?

— Нет, проектное финансирование мы привлекли уже в период эксплуатации месторождения. Фактически оно заменило финансирование со стороны акционеров, за счет которого мы запустили проект. Смена формата финансирования не привела к изменению задач компании.

Но в целом изменилась структура задолженности. И это позволяет нам чувствовать себя более комфортно в финансовом плане.

Заимствование на международном рынке предполагает более низкую процентную ставку и другую срочность возврата средств. Одним из организаторов финансирования выступил Unicredit, в пул вошли 14 банков. Со стороны России участвует Газпромбанк.

— Какой объем инвестпрограммы на 2011—12 годы?

— Наша инвестиционная программа в целом выполнена. Мы находимся в периоде промышленной эксплуатации. Основные инвестиции завершены в прошлом году строительством первой очереди дожимной компрессорной станции. Остаются эксплуатационные расходы.

— Сколько составила историческая сумма затрат?

— Чуть более 70 млрд рублей. Мы ввели месторождение по стандартным для сложившейся в отрасли практики объемам инвестиций.

— Какие прогнозы по добыче?

— Плановая добыча составляет 25 млрд кубометров в год. По факту получается немного больше. Это зависит от тех объемов, которые нам дает “Газпром”, как диспетчер газовой системы. Мы можем давать больше, технические параметры проекта это позволяют. Но это не кратное увеличение. В итоге все зависит от спроса.

— Планируется ли увеличение в перспективе нескольких лет?

— С точки зрения программы разработки цифра останется на уровне 25 млрд кубометров в год. Но с точки зрения перспектив основное направление — это ввод туронских залежей. Здесь мы впереди всей России, в стране еще никто не разрабатывает турон. Мы впервые вводим такой проект в промышленную эксплуатацию. Работа связана со спецификой условий добычи и конструкции скважин.

— Применяются германские технологии?

— Это совместный труд наших специалистов и тюменского института в сотрудничестве с Halliburton. Бурение осуществляла компания “Газпром бурение”.

— Сложно работать в консорциуме с иностранцами? Что в проект принес “Газпром”, что — германские акционеры?

— Собственного опыта работы на суше с сеноманскими залежами у “Газпрома” вполне достаточно. За десятилетия эксплуатации мы наработали такую экспертизу, которой, возможно, больше нет ни у кого в мире.

Но с точки зрения работы промысла, установки комплексной подготовки газа, применения энергосберегающих технологий и охраны окружающей среды полезно сотрудничество с иностранными компаниями.

— Их опыт применим в условиях Ямала?

— Конечно. Мы, например, сейчас прорабатываем вопрос использования отработанных газов, возможно, в выработке электроэнергии.

Германские акционеры заходили в действующее предприятие, поэтому все технические решения по пласту были уже приняты. Сейчас они больше наблюдают.

Но разработка туронских залежей и нижележащих пластов, возможно, будет вестись в более тесном альянсе с европейскими концернами в плане принятия технических решений.

— Создание совместных предприятий оправдано как схема для развития сотрудничества “Газпрома” с зарубежными концернами?

— Опыт, который здесь сформировался, я считаю абсолютно позитивным. Нет ни одного повода, чтобы акционеры чувствовали себя некомфортно. Это опыт для них, опыт для нас и пример для тех, кто, возможно, придет в российские проекты в будущем.

Сделка по обмену активами была технологически сложной с точки зрения их балансировки и проработки документов. Она предусматривает не только одномоментный обмен активами, но и возможность отслеживать их стоимость в процессе работы. Идеология размена активами абсолютно правильна.

Мы получаем новые возможности на рынках, которые “Газпрому” сложно открыть исключительно за деньги.

Это не только Европа, но и, например, добывающие активы в Ливии — концессии, которыми ранее владел Wintershall. Статус международного альянса минимизирует политические риски.

— Германские акционеры повлияли на корпоративное управление?

— У нас работают представители германских акционеров, хотя с момента их прихода в компанию они являются сотрудниками российского юридического лица со всей предусмотренной ответственностью.

Они работают здесь, получают здесь зарплату и полностью встроены в вертикаль принятия решений.

На верхнем уровне — совета директоров и собрания акционеров — безусловно, существует распределение полномочий и ответственности в рамках документов компании и действующего законодательства.

— В отчете Счетной палаты, проверившей дочерние компании “Газпрома”, указана “дыра” на $1 млрд долларов. Вас проверяли? Как работает служба внутреннего аудита?

— Не могу судить о корректности отчета Счетной палаты, но наш аудит работает. В компании существует специальный отдел и программы проверок. Год еще не закончился. По предварительной информации, никаких серьезных отклонений и масштабных несоответствий нет.

Но, как и в любой действующей компании, есть что подтачивать с точки зрения бухгалтерского учета, проведения операций, материально-технического снабжения.

Результаты аудита дают нам сигналы, чтобы можно было принять меры. И они, безусловно, принимаются. В конце концов, есть аудит и у основного акционера — “Газпрома”. Они согласовывают наши отчеты и дают рекомендации по проведению проверок. У акционеров всегда есть право осуществлять собственные проверки. Это прописано в соглашении акционеров и законе об АО.

— Газ с Южно-Русского месторождения пойдет в Северный поток?

— Газ — газообразная субстанция, и, как молекулы распределятся в единой системе газоснабжения, нам неизвестно. С точки зрения условного физического объема Южно-Русское месторождение является базой для поставок. Но отдельного газопровода от Южно-Русского месторождения до компрессорной станции “Портовая” нет, это невозможно физически.

И для “Северное потока”, и для других потребителей лучше, когда газ поставляется из единой системы. Никакие техногенные проблемы на месторождениях не могут оказать влияние на поставки.

Например, мы ежегодно на 3—4 дня останавливаем добычу и делаем плановый ремонт. Но это никак не отражается на экспортных потоках.

— “Северный поток” повлиял на взаимоотношения с транзитными странами и потребителями?

— Арифметика — упрямая вещь. Если где-то добавилось 25 млрд кубометров газа, то где-то убавилось.

Конечно, есть новые объемы газа в связи с объективно растущим спросом, есть и переносы. Поставщик получает большую гибкость при распределении объемов топлива по трубопроводной системе.

В частности, появляется возможность поставлять газ потребителям по более оптимальному маршруту, избегая платы за транзит. Логика принятия решений по “Северному потоку” не вызывает вопросов.

— Германские партнеры не опасаются срыва поставок из-за конфликта с Украиной?

— В настоящий момент этот вопрос на моем уровне не поднимается. Институт взаимного уведомления и работа экспертных групп дадут возможность оперативно принимать решения.

Негативный опыт прошлого всех научил быть прагматичными. Помимо физических потерь, которые понесли все участники этого процесса, есть репутационные потери, оценить которые невозможно до сих пор. К сожалению, смешение экономики и политики не всегда на пользу экономике.

В компаниях работают прагматичные простые люди, которые умеют считать и понимают, о чем идет речь. Должно быть железное правило: пока действует контракт — его надо исполнять. Инструменты урегулирования споров — процедуры арбитража — прописаны в международном праве и самом контракте. Спор с транзитом по территории Украины — это не международная новация. Арбитражные разбирательства случаются.

— Как вы оценивате динамику спроса после беспорядков в Северной Африке и аварии на АЭС “Фукусима-1”?

— Существующая конструкция мировой энергетики предполагает рост спроса.

Развитие альтернативных источников энергии не окажет существенного влияния на этот процесс.

С нашей точки зрения, разработка месторождений сланцевого газа выгодна всей отрасли. Во-первых, появляются новые перспективные технологии добычи, которые открывают качественно новые возможности для разработки. Во-вторых, происходит популяризация газа как топлива. Но добыча сланцевого газа может добавить лишь незначительные объемы к общему объему рынка или на короткий срок снизить спрос на сжиженный газ. Но это не революция. Это не изменение отрасли, по большому счету.

— Это очень затратный способ добычи?

— Это затратный способ с точки зрения эксплуатации месторождений. Пик инвестиций “Газпрома” приходится на этапы бурения и строительство инфраструктуры. Эксплуатационные расходы кратно ниже.

Сланцевый газ требует постоянного вложения денег. Накопленный объем инвестиций за счет постоянного поддержания уровня определяет высокую себестоимость газа. С экологической точки зрения это также не бесспорный способ.

То, что возможно в Америке, не может быть в полной степени применено в Европе. Новые виды и способы поставки ресурсов могут решать локальные задачи по организации энергоснабжения небольших конгломераций, сглаживанию пиковых нагрузок.

Но обеспечить промышленное потребление в объеме, который необходим крупной индустрии — металлургии, химии и энергетике, никакая альтернативная энергетика не способна.

Это совершенно очевидно. Поддерживать энергосистемы стран ветряки и приливы не могут. А ядерная энергетика на сегодняшний день под большим вопросом. К отрасли относятся скептично.

— Вы ждете роста цен на газ?

— Нефть и нефтепродукты взаимосвязаны с газом. Прогнозов делать не буду, это вещь неблагодарная. На моей памяти, великие прогнозисты из инвестбанков оказывались не совсем корректны.

— Газовая отрасль готова к новому финансовому кризису?

— Зная состояние дел в нашей отрасли, я не вижу причин для кризиса в ней. С точки зрения поставок ресурсов все более-менее стабильно и находится в повышательном тренде. Объем экспорта будет увеличиваться. В ближайшей перспективе “Газпром” выйдет на 180 млрд кубометров экспорта, а далее, возможно, до 200 млрд кубометров. Потребление на внутреннем рынке также растет практически по всем сегментам.

— Но в России доходы ограничены тарифами, и переход к равнодоходности, похоже, откладывается.

— Это вопрос политиков и правительства.

Но по переходу на принцип равнодоходности есть конкретные даты и сроки, и их пока никто не отменял.

Это связано с наступлением эпохи грамотного потребления газа и реализации программ повышения энергоэффективности.

— Это снизит спрос в России?

— Я не вижу провальных мест, где возникал бы существенный минус. Мы северная страна, нам нужно отапливать дома зимой. Потребление газа во многом носит вынужденный характер.

“Севернефтегазпром”

Дочерняя компания “Газпрома”, владеет лицензией на право геологического изучения и добычи углеводородного сырья в пределах Южно-Русского участка недр, расположенного в Красноселькупском районе Ямало-Ненецкого автономного округа Тюменской области. В октябре 2007 года месторождение было введено в промышленную эксплуатацию. В августе 2009 года с опережением на 1 год Южно-Русское месторождение выведено на проектную мощность с добычей газа в объеме 25 млрд м3 в год. Запасы месторождения составляют: газ по категории А+В+С1 — 825,2 млрд м3, по категории С2 — 208,9 млрд м3, нефть — 5,7 млн тонн.

Совладельцами “Севернефтегазпрома” выступают германские концерны E.On и Wintershall (дочерняя компания BASF).

Биография

Станислав Цыганков возглавляет “Севернефтегазпром” с февраля 2011 года. Десять лет, с 2002 года по 2011 год, отвечал за экспортные операции “Газпрома” и сотрудничество монополии с зарубежными партнерами в должности начальника департамента внешнеэкономической деятельности.

В 2001—2002 годах работал первым заместителем начальника департамента финансов, экономики и имущественных отношений Чукотского автономного округа.

До этого занимал пост старшего вице-президента Гута-банка, зампреда Государственной инвестиционной корпорации. В 1999—2000 годах был первым заместителем министра финансов Московской области.

Петр КАНАЕВ