Война и деньги
Траты на закупку вооружений в рублевом выражении выросли примерно в 2 раза по сравнению с довоенным временем, до 3,2 трлн руб. Однако в долларовом выражении они все еще ниже уровня 2013—2014 годов. Вдвое сократился экспорт вооружений. Высвобождение производственных линий, работавших на экспорт, — это один из способов поставить больше техники на фронт. Однако экспортные контракты, даже с учетом того, что не все страны платят за получаемое из России оружие, служили источником валютной выручки. В 2022 году оружейный экспорт упал почти вдвое, до $8 млрд.
Российский ВПК генерирует убытки, эти дыры приходится затыкать бюджету. Например, в 2016 году суммарный убыток сектора составил 800 млрд рублей, в 2019 — 700 млрд. Большие убытки и у Объединенной судостроительной корпорации, и у “Роскосмоса”, который не только занимается космической программой, но и выпускает ракеты “Искандер” и межконтинентальные баллистические ракеты. А ведь убытки еще и занижаются за счет махинаций с бухгалтерской отчетностью. У “Ростехнологий” в 2022 прибыль была даже ниже, чем в 2020—21 годах, когда вся оборонка просто плакала, как все плохо. В 2022 упали номинальные доходы “Ростеха” за поставки оружия по гособоронзаказу, а издержки выросли из-за инфляции.
Как может быть, что гособоронзаказ растет, а выручка от него снижается? По всей видимости, значительная часть доходов идет на затыкание дыр. Дыры растут, их заливают деньгами, но в реальную продукцию это не конвертируется.
В 2023 году Росстат показывает заметный (на несколько десятков процентов) рост промышленного производства в отраслях, связанных с ВПК. Но Росстат считает индекс роста производства в денежном выражении, беря за базу 2017 год, а с тех пор цены значительно выросли. Если же смотреть на производство в физическом выражении, ситуация не настолько радужная. В одних товарных группах, связанных с ВПК, есть рост, а в других — падение. Растет производство целлюлозы, алюминиевой пудры, аммиака, алюминиевых конструкций, веществ для производства взрывчатки, но отнюдь не в разы, а как максимум на 30%. Для поставок вооружений в принципе характерна высокая волатильность (например, был рост в 2013—2014 годах, а затем снижение). Поэтому не надо питать иллюзий в отношении российского ВПК.
Война и импорт
Немного подрос выпуск полупроводниковых устройств и их частей, но с очень низкой отметки и после снижения в 2019—2020 годах, когда за вмешательство в американские выборы Россия попала под санкции. Это сразу же вызвало падение производства полупроводников, станков с программным управлением и т. д., которые делаются во многом из импортных компонентов, оборудования, расходных материалов. А то, что из отечественных, — больше пригодно для металлообработки, чем для производства вооружений.
Российский ВПК зависит от импортного оборудования, закупленного в предыдущие годы. Оно будет постепенно стареть. Скажем, Объединенной авиационной корпорации за три года нужно заменить 300 станков, а их выпускается всего по 50 в год. И увеличить их выпуск на имеющемся оборудовании невозможно, как и закупить импортные станки. Не продают больше.
Война и ресурсы
Не видно и роста генерации электроэнергии, и роста ее потребления обрабатывающей промышленностью. А если нет роста энергопотребления, то нет и серьезного роста производства.
Еще одно ограничение — рабочая сила. Номинально в российском ВПК порядка 2 млн сотрудников. В июне 2022 года Юрий Борисов, тогда вице-премьер по ВПК, говорил, что отрасли не хватает 400 тысяч рабочих и инженеров, чтобы реализовать имеющийся гособоронзаказ. “Ростех” за 20 лет нанял всего 30 тыс. новых сотрудников (сколько уволил — неизвестно). Это всего 5% от числа его сотрудников. Объединенная авиастроительная корпорация наняла 90 тыс., но им все еще не хватает 8500, а более 16 тыс. — в предпенсионном возрасте. В политехнических университетах на специальностях, интересных ОАК, учатся всего 1600 человек. Кем будут замещать увольняющихся?
Пытаясь увеличить наем специалистов, ВПК повышает им зарплаты, переманивая людей из гражданского сектора. Но часто это происходит за счет экстенсивного увеличения затрачиваемых человеко-часов. В расчете на час времени инженера или рабочего зарплаты не выросли. Просто смены стали не по 5, а по 6 дней, и не по 8, а по 12 часов. Растут и зарплаты, и использование труда, а его качество падает, ведь люди работают на износ. Стало больше брака — эта проблема регулярно обсуждается на Военно-промышленной коллегии. Так что возможность ВПК повышать зарплаты не стоит преувеличивать. И, к примеру, в предложениях о найме работа токаря на станке с программным управлением как стоила порядка 40 тыс рублей в месяц, так и стоит.
Война и производство
В такой ситуации российскому ВПК нужно было бы сконцентрировать ресурсы на важнейших направлениях, а не размазывать их. Но в силу бюрократической логики он поступает ровно наоборот. Например, вместо 1-2 типов ракет Россия производит 10. Это размазывание ресурсов, денег, инженеров, рабочих. Концентрации и фокусировке в ВПК мешают социальные издержки, ведь тогда пришлось бы закрывать целые заводы и выгонять людей на улицу, а это рост социальной напряженности и недовольства в регионах, сокращение лояльной аудитории.
В итоге бюджет вкладывает в поддержание деятельности заводов, а каждый из них производит по 50 ракет в год. Это очень мало. Аналогичная ситуация и в остальных категориях вооружений. Увеличив в 6 раз производство танков, Россия стала их производить по 200 в год. Но в 2017—2018 годах производила по 10. Рост возможен там, где до этого было падение. И большая часть этого производства — не новые танки, а модернизация, глубокая модернизация, снятие с хранения, консервация, капитальный ремонт, добавление прицелов, тепловизоров, компьютеров, бортовых систем и т д.
Очень много танков сейчас снимают с хранения, разбирают на запчасти и делают из трех один. Так поступают со снятым в 2010 году с вооружения Т-62 и т. д. Масса техники, которая воюет, тоже периодически проходит ремонтно-восстановительные работы. Это все позволяет поддерживать боевые действия нынешней интенсивности. Но продление боеспособности вооружений без их кардинальных улучшений — это паллиативные меры. До войны у России было порядка 3200 танков в строю и около 10 000 — на хранении разных типов. И теперь фронт насыщается за счет разбора на запчасти части подбитых и снятых с хранения танков: их ремонтируют, восстанавливают и снова отправляют в бой.
Россия активно использует запас материально-технических средств, который создал СССР, и который Россия сохранила в 1990—2010-е годы. Она ведь не все распродала развивающимся странам. Но через некоторое время и с этим начнутся проблемы: не все, что хранится, можно восстановить. Например, у танка вышел из строя двигатель. А завод, производящий двигатели, работает сугубо на импортном оборудовании, и количество новых двигателей, которые он может делать за год, измеряется десятками, а не сотнями. А другой завод делает двигатели не для танков, а для БМП. Чудес не бывает.
Большого роста производства в ВПК пока не видно. По одним вооружениям ВПК пытается вернуться на уровень 2016—2017 гг., по другим — на уровень 2013 г. Сильно увеличить выпуск военной продукции не удастся, ведь в 2023 году отчасти использовали запасы комплектующих, отложенные на 2024—25 годы. Теперь заводы не знают, из чего они будут производить вооружения в 2025 году, если только смежники не увеличат производство. Понятно, что часть комплектующих они пытаются докупать за границей и ввозить обходными путями. Допустим, с электроникой это возможно. А станки? Например, у вас работает станок из Австрии, привезенный в 2010 году, который производит несколько десятков артиллерийских стволов в год. Но вторую такую машину уже не завезти. Это штучный товар. Во всем мире их несколько десятков. На этом возможности заканчиваются.
РФ сложнее, чем Ирану
Может ли Россия, как находящийся уже давно под санкциями Иран, развить собственное, независимое от импорта производство вооружений? Ирану это удалось в части дронов. Их БПЛА примитивны, но все равно сделаны с использованием импортных двигателей, производство которых Иран локализовал. БПЛА и пояс смертника не заменят крылатую ракету. Иранские дроны легко и успешно сбивают, как и иранские ракеты.
У Ирана есть прогресс в ракетной программе, но это переход с технологий конца 1950-х — начала 1960-х годов на технологии 1970-х или, может быть, 1980-х годов. Россия уже довольно далеко впереди в ракетных технологиях, и для нее большая проблема — как продолжать производить ракеты того качества, которое она научилась делать. Легко делать более дешевые и примитивные ракеты, с этим даже “Хамас” справляется. Но перед российским ВПК намного более сложная задача.
Не хватает на войну
Давайте смотреть на ситуацию реально, а не кричать “Караул, все пропало, Россия готова к многолетней войне, она способна производить бесчисленное количество снарядов и техники”. Не способна и не будет способна. Российский ВПК разбалансирован. Едва ли без роста эффективности он сможет продолжать наращивать выпуск вооружений. Для этого нет ни людей, ни оборудования, ни технологий, ни мотивации.
Могут ли поставки из Ирана, Северной Кореи, Китая и других стран компенсировать невысокие темпы производства вооружений в России? У Северной Кореи есть запас снарядов, который они сделали после 1953 года. Во многом это огромная масса снарядов с истекшим сроком годности. Они не очень безопасные в использовании. Возможности Северной Кореи поставлять вооружения России ограничены.
Я считаю завышенными предположения, что она поставила России 1 миллион снарядов. Они были основаны на анализе спутниковых снимков, пересчете количества вагонов и контейнеров. Но ни один вагон или контейнер с артиллерийскими снарядами не идет с полной загрузкой. Если он нагружен на 30%, это уже много. Таковы требования техники безопасности. Никто не отправляет поезда, в котором все вагоны везут снаряды. Пускают очень много пустых вагонов. Это вагоны прикрытия, они защищают от пожара другие вагоны, если один вагон сгорит. Так что ни 0,5 млн, ни 2 млн снарядов из Северной Кореи в Россию прийти не могло. Этих величин можно достичь, если поставки продолжатся.
Сама Россия в год производила порядка 1,1 млн снарядов всех типов, и порядка 500—600 тысяч восстанавливала из старых советских запасов. За три года работы, с учетом роста темпов восстановления, можно было восстановить порядка 1,7—2 млн снарядов. Но все упирается в производство пороха, его быстро увеличить не получается. На Пермском пороховом заводе уже третий директор сменился, а на Соликамском в 2023 году была крупная авария.
На максимуме армия расходовала по 50 тыс. снарядов в день, а сейчас, видимо, 10—15 тыс. Это около 3,5 млн снарядов в год. Для поддержания войны такой интенсивности своих снарядов хватит, но увеличить интенсивность на продолжительное время без импорта не удастся. Высокоточных ракет, очень дорогих, как для РСЗО “Торнадо”, Россия делает всего по две-три сотни в год, а не 10 тыс., как США. Допустим даже, их выпуск увеличится в два раза. Радикально это ситуацию не поменяет.
Так что чудес не бывает. Придется рассчитывать на помощь Северной Кореи.
Павел ЛУЗИН
