“Реактор взорвался из-за желания сделать стране подарок к Первомаю”

К сожалению, этот грустный юбилей ознаменован масштабной аварией на японской АЭС “Фукусима-1”, что в который раз засвидетельствовало важность для человечества горького чернобыльского опыта. Этим опытом с читателями “Дня” делится Виктор Николаевич КЛОЧКО, полковник КГБ в отставке, в 1986 году начальник Припятского горотдела УКГБ Украины по Киеву и Киевской обл., кавалер Почетного знака МЧС Украины.

— Виктор Николаевич, каким образом ваша работа была связана с Чернобыльской АЭС?

— В органах государственной безопасности я работал с 1969 года, перешел туда с комсомольской работы. Всего оперативной работе отдал 20 лет жизни.

С февраля 1978 года я работал начальником Чернобыльского райотдела УКГБ, а в августе 1985-го принял Припятский горотдел УКГБ, начальником которого и проработал до октября 1986 года. Конечно, самым важным объектом в городе была Чернобыльская АЭС. Как стратегический объект государственного значения станция была предметом пристального внимания нашей службы. Лично я по долгу службы очень хорошо знал и саму станцию, и ее людей.

— В чем вы видите настоящую причину взрыва и пожара на ЧАЭС?

— Считаю, что тогда работников станции подвела советская привычка делать “трудовые подарки” к партийным съездам или государственным праздникам. Так же произошло и тогда: приближался праздник Первомая, и на ЧАЭС решили отметить его каким-то важным достижением. Как известно, в ночь на 26 апреля на четвертом блоке проводили научные эксперименты по испытанию оборудования в разных режимах работы. И вот кому-то пришло в голову подключить главные циркуляционные насосы реактора к паровой турбине на выбегающем режиме ее действия, то есть когда она была отключена и вращалась по инерции. Результаты эксперимента должны были дать возможность повысить безопасность работы всех АЭС Советского Союза. Но для его быстрого проведения дежурной смене четвертого блока пришлось тогда нарушить сразу несколько пунктов инструкции по безопасности...

В ходе проведения эксперимента автоматическая система аварийной защиты отключила реактор. В работе в нем тогда оставалось всего 13 топливных стержней. Инструкция по безопасности запрещала запускать реактор в работу, если в его активной зоне оставалось менее 15 стержней. Однако заместитель главного инженера станции Дятлов дал приказ “поднимать” реактор. Он знал, что на станции были асы-операторы, способные “поднять” реактор даже на пяти стержнях. Но он не знал, что в ту ночь на смене никого из этих асов не было...

Последствия пренебрежения инструкцией по безопасности всем известны: водородный взрыв и пожар на четвертом блоке, ужасные выбросы радиации за пределы блока и станции (в результате взрыва защитная бетонная крышка реактора подскочила со своего места и села назад — но уже под углом 45 градусов, и через открытое отверстие пошло смертоносное излучение).

— Как вы провели ночь аварии?

— Ничего не подозревая, вечером спокойно лег спать. Но ночью у моей кровати зазвонил телефон (помню, посмотрел тогда на часы — 12.15). Я снял трубку и услышал автоматическое сообщение, повторявшееся множество раз: “Пожар на четвертом блоке АЭС”. Вмиг собрался, запрыгнул в машину и поехал на станцию, по пути разбудив и захватив с собой начальника горотдела милиции.

Мы прибыли на станцию раньше, чем самая первая пожарная машина, и застыли на месте, пораженные жуткой картиной пожара — горела кровля четвертого блока, зажженная накаленными кусками графита, которые выбросило на крышу взрывом. Тогда я отправил начальника милиции вызывать пожарных, а сам пошел на станцию делать свою работу. Нужно было немедленно выяснить причину аварии, чтобы спрогнозировать ее последствия. Самой первой версией была диверсия. Однако она быстро отпала: оказалось, что виновным был пресловутый “человеческий фактор”. Уже той ночью мы со своими сотрудниками изъяли со станции соответствующую производственную документацию, опечатали приборы, стали опрашивать уцелевший персонал блока. В течение нескольких дней мы (десять сотрудников отдела) опросили более ста человек. Можно сказать, что я самым первым в стране узнал о настоящей причине аварии на станции.

— Чем вам запомнилась эвакуация Припяти?

— Решение об эвакуации города было принято практически сразу после аварии. Прошла она быстро и организованно: на протяжении всего одного дня 27 апреля из города были вывезены автобусами все 52 тысячи жителей. Людям объявили, что вывозят их на несколько дней. Тогда еще просто не знали всех масштабов катастрофы.

Характерно, что припятчане восприняли весть о необходимости покинуть город спокойно — вероятно, были постоянно готовы к такому повороту событий.

Помню, когда тронулся последний автобус с людьми, я решил объехать на автомобиле опустевший город и проверить, не остался ли кто. Нигде не было ни души, и вдруг вижу — по улице навстречу мне спокойно шагает рыбак с удочками на плече. Я остановился, затащил его в машину и повез на КПП. Оказывается, он уже три дня рыбачил на Припяти и ничего не знал об аварии. Я сдал его на КПП милиции, которая уже окружила покинутый город. Позже слышал, что тот рыбак догнал свою эвакуированную семью.

А на следующий после эвакуации день в Припяти высадился полк химзащиты, который начал работы по дезактивации.

— А почему же вы тогда не эвакуировались вместе со всеми?

— А мы как люди военные оставались в городе до 29 апреля, когда получили приказ о передислокации в Чернобыль.

— Слышали ли вы историю о священнике в каком-то из сел недалеко от Припяти, который один лишь и смог убедить своих односельчан в необходимости эвакуации?

— Да, такое действительно было в селе Толстый Лес. Селяне тогда не хотели слушать представителей местной власти и отказывались от эвакуации. И тогда местные аппаратчики решили обратиться за помощью к местному батюшке. Он собрал людей, выступил перед ними и смог убедить их в том, что опасность большая и необходимо уехать.

— А вообще, много ли людей тогда отказалось от эвакуации?

— В самой Припяти — ни одного. А в селах Чернобыльской зоны — в Андреевке, Опачичах, Стычанке, Красном такие люди были. Конечно, сельскому жителю значительно сложнее покинуть свой дом. А с другой стороны, я знаю множество примеров, когда тот, кто уехал, уже умер, а самоселы живут до сих пор. Наверное, дело здесь в стрессе, который всегда сопровождает эвакуацию.

— Было ли вам страшно за себя в зараженной радиацией зоне?

— Известно, что опасность была действительно высокой. На протяжении 1986 года в нашем горотделе из-за нее сменилось три оперативных состава сотрудников. Но, честно говоря, для страха времени не было. Позже я подсчитал, что за первую неделю после аварии мне удалось поспать в общем 20 часов. Да и потом рабочий день у меня часто начинался с пяти утра и длился до часу ночи. Мы просто делали свою работу.

Несмотря на это, меня поражала безграмотность и легкомысленность некоторых ликвидаторов. Хоть и объясняли людям, что респиратор “Лепесток” нужно менять через 20 минут использования, но некоторые носили его, бывало, и по двое суток, когда он не только не защищал, а уже и сам становился источником облучения.

Помню, как я тогда учил своих сотрудников не застегивать воротник рубашки или гимнастерки. Потому что когда между застегнутым воротником и шеей попадает какая-то радиоактивная частица, то из-за постоянного трения кожи о воротник она очень быстро может проникнуть через кожу в организм и нанести непоправимый вред. Вот такие хитрости приходилось изучать тогда на ходу.

— Правду ли говорили о масштабах мародерства в Припяти?

— К сожалению, правду. Например, когда мы покидали город, я поставил свой облученный “Москвич” в гараж. Через несколько лет мы с семьей посетили Припять, и я нашел замки на дверях гаража сломанными, а машину в нем — без шин. А в нашей квартире на втором этаже дома мы увидели выбитыми все оконные стекла.

— Что, на ваш взгляд, будет дальше с Припятью?

— Пока атомная станция работала, покинутый город отапливался и еще как-то держался. Но уже более 15 лет ЧАЭС остановлена, Припять не отапливается и стала быстро разрушаться. Я думаю, лет через десять город превратится в руины, которые тогда разберут и похоронят...

Сергей ПОНОМАРЕВ