Как русский турист сидел в турецкой тюрьме из-за двух камней

Данила с Урала (здесь и далее имена изменены) приехал в Кемер, познакомился с земляком, загуляли. Земляк потерял дорогой телефон, написал заявление в полицию. Рано утром Данила пошел на пляж, телефон нашел, положил в карман, думал: приду в отель — отдам. Вернулся — там полиция. “Да вот же он!” — сказал Данила, вынимая телефон, и тут же на запястьях сомкнулись наручники. Дальше как в тумане. Товарищ убеждает: “Отстаньте от него!” — никто не слушает. Затем суд, причем без обвиняемого. Данилу оправдали, но… посадили в тюрьму. Ждать вылета...

Иван и Федор из Ростова-на-Дону и вовсе оказались “террористами”. Днем купили турецкий флаг (как сувенир), положили в карман. Ночью, чего греха таить, шумели — вместе с двумя москвичками, с которыми познакомились на пляже. Охранники отеля решили их вразумить и тут заприметили уголок флага, торчавший из кармана. “Они прямо озверели, повалили нас, схватили за горло, — говорит Иван, — твердили, что мы оскорбили флаг Турции”. В полиции ребят пугали: вы идете по статье “терроризм”, лет на 20 загремите. Но их даже не судили, просто вместе с девушками отвезли все в ту же тюрьму — дожидаться самолета...

Ну и моя история. Езжу по стране на арендованной машине, наслаждаюсь отдыхом, со мной жена и двое малолетних (4 года и 1 год) детей. Где-то в сельской глубинке устроили техническую остановку, видим, у дороги валяются вырезанные камни — известняк размером сантиметров 20 на 30, неправильной формы, как будто обломанные. На камнях какие-то линии, нечто вроде листиков, а еще что-то наподобие шариков, выстроенных в линию. Тогда мне показалось, что это какой-то брак, остатки современного производства: следы свежей резки, сами обломки чистые, без патины и грязи. Хотя не исключаю, что мог ошибаться, я ведь не эксперт по древнему искусству. Ну, словом, закат, козочки идут, позванивая колокольчиками, родина Св. Николая, красиво. Расчувствовались, пару камней прихватили в багажник, а оттуда — в чемодан. На память...

Арест контрабандиста

Таможенник как взглянул на монитор, так сразу объявил мою находку “исторической реликвией”. Тут же, на ленте, чемоданы вскрывают, все перетряхивают. Вызвали русскоязычного человека, он без обиняков: “Пойдешь за решетку”. Препроводили в отделение полиции — крошечная комната со стеклянными стенками прямо в зале вылета. Откуда-то подходят еще люди, говорящие по-русски, твердят: “20 лет… 15 лет”.

Требуем звонка в консульство. Сначала нас “не понимают”, потом телефона “не знают”, наконец, когда мы сами нашли номер в наших бумагах, не дают аппарат. Все-таки звоним, в консульстве советуют: “Пусть жена с детьми улетают, а ты оставайся”. Жена, старший сынок плачут, младшая увидела прикольную машинку для уборки пола, бегает, смеется. Остаюсь с полицейскими один на один.

Камни якобы увезли в музей Антальи на экспертизу. Как-то подозрительно быстро, минут через 20, мне сказали, что образцы признаны “старыми”. Как туркам удалось довезти камни до музея через пробки да еще успеть сделать экспертизу — загадка. Официального заключения мне не представили, было ли оно вообще, я не знаю. Своего дела-то не видел...

Тем временем полицейские изготовили кипу бумаг на турецком, требуют подписать. Отказываюсь, настаиваю на переводе. Один из неопознанных русскоязычных: “Подпиши, а то хуже будет”. Другой: “Консульство от тебя отказалось, тебя некому защитить, подпиши”. Отвечаю, что я только что говорил с консульством. Офицер рвет бумаги, садится писать новые. Меня отвозят в отделение полиции напротив аэропорта, там меня ждет представитель консульства.

— Летом каждый день такая ситуация, — сокрушается он. — Здесь ничего нельзя брать с земли, вообще ничего! Но туристы-то не знают. В лучшем случае вам грозит большой штраф, а пока не заплатите, будете сидеть в пансионе для иностранцев.

Представитель консульства скоро уезжает. Но успевает перевести бегло бумаги, я их скрепя сердце подписываю и остаюсь ждать конвоя.

Приводят переводчицу. Сидим с ней на диване в холле. Переводчица много рассказывает о себе, я расслабляюсь. Вдруг она резко: “Если что-то скрыли, скажите сейчас, полиция у нас добрая, а суд злой, будут вас допрашивать два часа, душу вытрясут”. Отвечаю: всю правду уже сказал. Подходят полицейские: “У вас есть дома 15 — 20 тысяч лир?” Оторопев, уточняю, сколько в евро, отвечают: “10 — 15 тысяч. Вы в состоянии заплатить такой штраф?” Голова кружится, что-то лепечу.

Везут. Сначала в какой-то сарай. Закрытые двери. За одной вскоре оказывается врач в грязноватом халате, раздеваюсь, она осматривает рубцы, порезы, все фиксирует. Чтобы я не обвинил полицию в избиениях, понимаю потом. Снова везут, в гигантское полупустое здание суда. Сначала к прокурору. Но вместо прокурора оказываюсь в коридоре, набитом уголовниками. Узнают через переводчицу, что я русский, их глаза наливаются яростью. Кричат, делают знаки: “горло перережем”, “задницу порвем”. Это длится полчаса. К этому моменту едва осознаю себя. Жалуюсь полицейскому. Он со смехом достает наручники: “Может, тебя это взбодрит?”

Заводят к судье. Женщина европейского вида лет пятидесяти. Фамилия-имя-адрес, потом вдруг: “Назовите вашу зарплату в рублях”. Адвокат держит короткую, на полторы минуты, речь. Выводят, снова приглашают для оглашения приговора. Адвокат показывает мне большой палец — оправдан! Смешанное чувство еще не ушедшего ужаса и радости, тошнит...

Выходим на улицу. Трещу без умолку — как приятно быть свободным! Но паспорт не отдают. Сначала завозят в грязное здание, где снимают отпечатки пальцев и фотографируют в трех ракурсах. Потом машина останавливается возле дома, на котором грубо нарисована Красная шапочка. Человек за столом протягивает мне бумагу на русском. Это и есть тот “пансион”, о котором говорили в консульстве. Депортационная тюрьма. Из бумаги узнаю, что меня тут могут держать 90 дней. А если мне с родины перешлют деньги за билет? Тогда раньше. Но деньги пойдут по почте. Это долго. Их получат за тебя. И билет за тебя купят. Когда сочтут нужным. С момента ареста в аэропорту прошел полный день. Я ничего не ел и не пил, из вещей — то, что на мне, даже зубной щетки нет. Что будет теперь?

Бывшие граждане СССР “держат общак”

Раньше в этом здании был детский сад. До сих пор — занавески с Губкой Бобом, “фрески” со сценами из мультфильма “Мадагаскар”. Ночью я подолгу смотрел на пингвина — “завтра мы свалим с этой помойки”. Наступало завтра, потом послезавтра.

Четыре этажа, в подвале зиндан — карцер. Что там, не знаю, некому рассказать. На первом этаже администрация, на втором — женская часть, на третьем-четвертом сидят мужчины. Твое пространство — коридор между камерами, прилично оборудованная кухня с телевизором и два густо зарешеченных балкона. В камерах где по 16 человек, где 4, как в моей. Один сан-

узел с грязной ванной на 40 человек. Мыла нет. Постельное белье у кого есть, у кого нет, мне так и подушки не досталось. Сплю не раздеваясь на голом матрасе. Кормят два раза в день. С утра полбатона, немного джема, масла, воды не дают. Вечером в пластиковом боксе мясо, рис, салат, пол-литра воды, 200 граммов айрана. Воды не хватает. В пустую бутылку набирают ее из крана, ставят в морозильник, а потом берут кто чью, тут уж не до брезгливости. Кондиционеры есть, но пульты у охраны. Если кондиционеры не работают, жара больше 30, если включаются, тогда дубак.

Но это мелочи. В главном мне повезло. В людях. Русскоязычных было больше всех. Еще два месяца назад преобладали турки, говорит 50-летний Юсуф из Ташкента. Когда заходил новенький, турецкие сидельцы вещи отнимали, а самого — лицом вниз на пол. Была драка, ворвались полицейские (они круглые сутки осматривают через видеокамеры каждый угол), дубинами отметелили всех, но турок забрали. Теперь русскоязычные “держат общак”, своих не дают в обиду, да и других не обижают. Правда, мир покупается за твой счет. Скидываются на сигареты, сахар (их с наценкой покупают охранники), а то и на билеты домой.

Юсуфу — он здесь “смотрящий” — спасибо. Меня как завели в это заведение, так сердце упало. В душном вонючем коридоре обступили плотно, не дыхнуть, южные люди. Человек с огромными глазами и густыми, как у Брежнева, бровями, явно гей, широко улыбнулся... Юсуф взял за плечи, быстро заговорил: “Ты не волнуйся, пошли на кухню, вот твоя еда, сейчас поешь, место тебе найдем…”

Пока меня обыскивал полицейский, слышал краем уха русскую речь. Если тут есть такие же бедолаги, как я, туристы, не все так плохо. Туристы в самом деле нашлись. И не только туристы.

За что сидят? Кто за что. Со мной в камере — три грузина, три истории. Один (парнишке года 22) работал на турфирму, продавал на улице билеты, хозяин “забыл” сказать, что у фирмы кончилась лицензия, так, тепленького, прямо с рабочего места и привели... Другой знал, что работает нелегально (впрочем, в Турции, по его словам, легальную работу получить иностранцу практически невозможно). Как полицейские вломились в магазин, кинулся бежать через черный ход, да тапка резиновая порвалась, “а босиком как убежишь”? Наконец, третий пришел в полицию сам, писать заявление на патрона, который отказался платить зарплату. Полиция на стороне хозяина, парня депортируют. Он еще долго просидит — денег нет вообще.

Еще днем слух прошел: “Везут семерых ливийцев”. Готовимся к обороне. “Это не люди, звери, и их много”, — говорят тут и там. Глубокой ночью тормозит огромный автозак, выводят арабов, да не семерых, а человек 10. Едва дверь распахивается, камень с сердца. Не ливийцы — сирийцы. Другая история. Интеллигенция. У каждого в пластиковом пакете по 2 — 3 тысячи долларов. Бежали из охваченной беспорядками страны на корабле, мотор взорвался, носило по морю, прибило здесь.

Особняком — англичанин. Его зовут Джордж, но он предпочитает именоваться Джоном, “чтобы не как Буш”. Старику лет 65. Все гадали, кто такой, за что, “небось, убийца, будут в Лондоне судить”. Но все оказалось проще. “Джон” — вымерший типаж “гражданина мира”. Ни семьи, ни денег, “вот, шорты на мне — и все, что есть”. В Турции хотел заработать на мечту — корабль, который ходит непременно у берегов Индии. Да не сложилось, пришлось за еду трудиться, а потом сменился хозяин и сдал в полицию. “Эти турки хотят в Евросоюз… Туалет один!” — Джон красноречиво обводит рукой интерьер. От безумия “Джона” спасает только геополитика. До меня он о ней думал, со мной — говорил...

Как люди тут выдерживают месяцами? Не спится. Выходишь в коридор, сидит Юсуф, жалуется: “Как закрою глаза, сына вижу, и так уж которую ночь”. Ну как, как такое может быть? Ты турист, никого не ограбил, не убил, оставил в экономике этой страны деньги, за что? Уралец Данила берет меня за плечо: “Окажусь в аэропорту в Ебурге, землю поцелую”.

Разговоры… Ими и спасались. Вспоминали СССР. “У нас одно прошлое с тобой, все остальные не так, как мы, думают”, — говорит Юсуф. С грузинами ни слова о былой войне, ее для нас не существует. С узбеками ни слова о том, как обходятся с нелегалами в России. Не потому, что сдерживаемся, так получается. Нам на самом деле нечего делить.

Здравствуй, Родина!

В “настоящей” тюрьме хотя бы знают, сколько осталось сидеть. Здесь не так. Надзиратели не отпускают даже тех, у кого и паспорт в порядке, и деньги на возвращение есть: мол, пусть посидит, осознает. Им выгодно, чтобы народу было побольше: с каждой покупки, с каждого звонка на волю (звонят из таксофона в коридоре, карточки покупаются у охранников) — профит.

Проблема номер один — добыть на родине деньги и заполучить их в свой сейф. Номер два — купить билет, конечно, через охрану. Номер три — сделать так, чтобы охранники не “забыли”, что у тебя есть билет, и конвоировали в аэропорт. Мне рассказывали, что билеты сгорают только так.

Турецкие охранники входят шумно, отдают команды: “Завтра в 6 будь готов, летишь”. Через три часа: “Завтра в 6 не летишь”. Потом: “Мы купили тебе билет”. Затем: “Билет ёк”. И так несколько раз за день. Качели. Туда-сюда. От радости — к отчаянию.

Меня выручили жена и наша турфирма. Московский офис, куда жена передала деньги, отдал распоряжение отделению в Анталье, через час у подъезда “пансиона” стояла машина. Деваться некуда, охранник отдает мне деньги в присутствии сотрудника турфирмы. Дальше — коллизия. Как купить билет, сидя в камере? Охранники тянут. Сидельцы подсказывают: ищут билет подороже. Менеджер турфирмы снова приезжает: вот дешевый билет, вызывайте Евгения, пусть деньги платит. Но оказывается, администрация “пансиона” уже купила мне билет, подороже. На тот же рейс. Итак, отсидка длилась всего 4 дня. Все могло обернуться хуже.

Турфирмы помогают далеко не всегда. Другая крупная компания, напротив, туристов “сдает”: случайно ли, что все русские, сидевшие со мной, прибыли в страну именно этой компанией? Отели переполнены, почему не избавиться от буйного клиента, а на его место не поселить другого, который летит и не знает, что номера-то для него нет?

До аэропорта везут в сопровождении тюремного охранника. Вместе стоим в очередь на регистрацию. Потом он отводит меня в отделение полиции аэропорта, мы прощаемся. Вместе со мной депортации ждут две девушки (турки решили, что они занимаются проституцией), еще у одной виза просрочена. В самолете человек 300, депортированных четверо, примерно всегда столько, говорят офицеры. Стюардессе отдают паспорт, его я получу только в России. “Нажрутся на пляжах, их и депортируют”, — говорит член экипажа своему коллеге.

Спасибо, Родина, где еще услышишь теплые слова!..

Из-за чего можно попасть за решетку?

В этом году туристов из СНГ приехало вдвое-втрое больше обычного, побоялись беспорядков в Египте и Тунисе. И турки, скажем так, расслабились в своем гостеприимстве. Времена, когда турист был у полиции под непререкаемой защитой, прошли. Поэтому нужно быть очень осторожным и бдительным.

— Не усердствовать с алкоголем, тем более что он может оказаться паленым (расследование нашего спецкора Ярославы Таньковой, которая изучала рынок турецкого спиртного, — см. на kp.ua). Хотя в Турции нет сухого закона, все равно пьяный — почти преступник априори, все, что он сделает, тяжелее по последствиям, чем у трезвого.

— Не перечить охране отеля. Беспрекословно выполнять требования персонала.

— Держаться от полиции в стороне. Это непросто, полицейские с пистолетами на боку теперь прохаживаются и по пляжам, но чем дальше вы от них будете, тем лучше.

— Не терять паспорт, сразу положить в сейф, нет паспорта — тюрьма.

— Не говорить ни с кем о религиях, политике, не сравнивать политический строй в Турции с другими странами, не поднимать проблемы курдов, не выказывать знакомства с творчеством курдских поэтов, музыкантов.

— Стараться не замечать флагов, портретов и статуй лидеров, чтобы не быть обвиненным в косом взгляде, в усмешке.

— Ничего не подбирать с земли или с пляжа, ни ракушек, ни камешков.

— Не давать повода к подозрениям о занятии проституцией. Курортная интрижка может рассматриваться как секс за деньги, доказать обратное трудно.

— Не конфликтовать вообще ни с кем. Рассказывают, как официант избил посетителя-туриста и сдал его полиции. Если на вас пишут заявление, без последствий это не останется.

— Не делать ничего, что напоминает “работу”. Так, в храме, где служил Св. Николай, многие верующие начинают объяснять, что изображено на фресках. Говорить можно что угодно, но показывать на предметы нельзя, сочтут за гида.

Евгений АРСЮХИН