“Вся моя семья здесь. Я не смогу пережить вторую иммиграцию”

Сотни тысяч украинских беженцев, приехавших в США после начала полномасштабной войны, рискуют потерять легальный статус и оказаться под угрозой депортации. В марте Дональд Трамп заявил, что “не планирует никому навредить”, и пообещал “очень скоро вынести решение”. По данным СМИ, оно может коснуться около 240 тысяч украинцев. Этим новостям предшествовала скандальная перепалка в Овальном кабинете между Трампом и Владимиром Зеленским 28 февраля — тогда американский президент обвинил украинцев в “неблагодарности”. Впрочем, источники Reuters утверждают, что идея лишить украинских беженцев легального статуса обсуждалась еще до встречи двух лидеров. По просьбе “Медузы” журналистка Елизавета Кирпанова поговорила с украинскими беженцами — об их переезде в США, сложностях адаптации в новой стране и опасениях перед лицом неопределенного будущего.

Имена всех героев материала изменены по их просьбам из-за страха привлечь нежелательное внимание как американских, так и украинских властей. Одни собеседники опасаются преследования в Украине за отъезд из страны в военное время, другие боятся, что критика в адрес властей США может повлиять на решение об их иммиграционном статусе. Редакции известны их настоящие имена.

Никита Абросимов

38 лет, жил в Лисичанске Луганской области, сейчас — в Атланте, Джорджия

Я родился в городе Лисичанске Луганской области. Когда в 2014 году на Донбассе начались боевые действия, это для всех нас стало шоком. Передвижение техники, солдаты, “антитеррористическая операция”… Все это было очень близко. Конечно, когда спустя время фронт отодвинулся, мы зажили спокойнее, но ситуация все равно была нестабильная. Мы ничего не планировали на долгий срок, потому что не знали, что может случиться на следующий день.

У меня всегда была проукраинская позиция. Когда еще я учился в школе, в 2004 году, президент [Виктор] Ющенко настаивал на том, чтобы мы поддерживали именно наши традиции, наш язык, и я даже начал говорить на украинском. Но в Луганской области, где 95% людей говорят на русском, это воспринималось дико. Некоторые люди даже проявляли ко мне агрессию, и я перестал говорить по-украински.

Когда российские войска вошли в Украину и [самопровозглашенные Донецкая и Луганская народные] республики начали отделяться, мне кажется, около 60% населения Донбасса поддержали Россию. Я же воспринял эти события негативно, но для остальной Украины мы все по умолчанию выглядели сепаратистами, просто по факту места рождения. Я помню, как однажды шел по Крещатику. Майдан только начал формироваться, на площади собирались люди, шли концерты. Меня остановили подростки в камуфляжной форме и спросили, откуда я родом. В Киеве так принято: это повод перекинуться парой слов, или, как говорят в Америке, завязать small talk. Я ответил, что из Луганской области, и тут же без объяснений они схватили меня и потащили в метро, которое к тому моменту было уже перекрыто. Меня посадили на стул и начали бить по голове. Потом они на что-то отвлеклись, ушли и оставили следить за мной одного парня, который меня и отпустил.

Через реку от Лисичанска находится большой город Северодонецк. Его долгое время не бомбили, но после того, как Россия начала полномасштабное вторжение в 2022 году, по нему пошли мощные обстрелы. В июне началась оккупация Лисичанска. Я помню, как услышал грохот, мы все спустились в подвал дома и сидели там около суток. Когда вышли, оказалось, что в крышу попала ракета, все квартиры загорелись. Мы поняли, что в город заходят российские войска. Я и несколько моих друзей решили, что нам, с нашей проукраинской позицией, нужно уезжать как можно скорее. Нас или запытают, или убьют, или отправят воевать на фронт против своих же, украинцев. У нас был только один вариант: выехать через Ростовскую область. Мы договорились с перевозчиком, но еще четыре дня вынуждены были ждать из-за обстрелов. Было страшно ехать в сторону России, но нам повезло. На границе стояли только российские пограничники, которые нас даже не остановили для проверки. Только повертели пальцем у виска, когда мы проезжали, видимо, из-за бомбежек.

В Воронеже мы с ребятами разошлись кто куда. Я уехал в Минск, потом в Вильнюс, оттуда добрался до Польши, потому что там было больше всего украинцев. У меня имелись при себе минимальные документы, которые я захватил перед обстрелом. Денег совершенно не было. Но мне снова повезло: в день приезда я сразу же, на варшавском вокзале, нашел работу. Я устроился на завод по консервации Bonduelle. Там я проработал полтора месяца. Когда у меня появились небольшие деньги, я смог доехать до Германии. Мне говорили, что там активно оказывают помощь с защитой, жильем и работой для украинцев, а еще что там ценятся строители — это моя профессия с восемнадцати лет.

Но в Германии я пробыл всего пару недель. Незадолго до этого познакомился с девчонкой из Бахмута, еще одного уничтоженного города на Донбассе. Мы вместе работали на заводе. Она говорила, что скоро уезжает в Америку по специальной программе, что у нее есть спонсор, который помогает украинцам, и предложила мне ехать с ней. Я тогда про эти возможности совсем ничего не знал, но подумал: почему бы и нет, там всяко можно заработать больше, чем в любом другом месте.

Я прилетел в США в сентябре 2022 года. Первое впечатление от Америки: страна невероятно огромная, масштабная по сравнению с Европой. Есть такая болезнь — агорафобия, но я никогда не понимал, как такое вообще возможно. А когда приехал в Америку — понял. Сначала я ощущал себя как в каком-то голливудском фильме, все такое необычное… А еще оказалось, что здесь живут прекрасные, очень отзывчивые и терпимые люди, которые всегда помогут, подскажут, выслушают тебя, даже не зная твоего языка. Со временем я, конечно же, привык: поглотила рутина.

Когда я собирался в США, моя подруга сразу меня предупредила, что наш спонсор, который живет в штате Айдахо, уже помогает восьми украинцам и не сможет разместить меня у себя. Тогда я связался с волонтерами организации Nova Ukraine, которая помогает беженцам из Украины, и они нашли мне место при небольшой баптистской церкви в Джорджии. Я прошел собеседование, и они пригласили меня в Атланту. Мне предоставили жилье на первое время, пока я не получил документы, что заняло около полугода ожидания.

Затем я нашел работу по ремонту отелей с проживанием в них. Я занимался этим три месяца, но потом работа остановилась, а мне надо было развиваться дальше. Я увидел объявление о том, что в Атланте требуются техники по установке интернета, и подумал, что неплохо было бы освоить новую профессию. Там требовался базовый английский, а у меня языка совсем не было. Это стало большим испытанием.

Поначалу я общался через телефонный переводчик со всеми: с клиентами, с диспетчерами… Мой английской сильно прокачался, и я благодарен за этот опыт. Но перед Новым годом я уволился: очень уж стрессовая работа и много требований. Я вернулся в сферу строительства. Сейчас мы устанавливаем окна в домах, а в будущем я планирую заняться проектом по реновации отелей в Южной Каролине. Если с работой все будет хорошо, то, возможно, куплю дом.

Вот только нынешняя ситуация с документами… Она пугает нас всех. Я подал документы на продление своего ре-пароля еще в марте прошлого года, но он до сих пор находится на рассмотрении. В то же время мне посоветовали податься и на TPS. Этот статус мне одобрили в январе 2025 года, и мне сразу же пришлось продлевать его заново. Мой кейс сейчас все еще рассматривается.

Я недавно увидел ролик иммиграционного адвоката, в котором он рассказывает, что некоторые украинцы могут податься на политическое убежище. И, оказывается, я подхожу под одно из оснований, поскольку я родом с оккупированной территории. В любом городе Украины меня теперь будут считать предателем, тем более что я говорю на русском языке.

Если не подавать на убежище, других вариантов [закрепиться в США] я не вижу. Я здесь уже почти три года — это немаленький срок. Я приехал сюда и начал строить новую жизнь. У меня появилось много хороших друзей. В Украине у меня нет никого. Может, у других украинцев и есть возможность вернуться обратно, но у меня ее нет. Моя квартира сгорела. Мой город до сих пор оккупирован. Моя жизнь в Украине разрушена. 

Мария Авдеенко

49 лет, жила в Киеве, сейчас — в Атланте, Джорджия

В Киеве у меня была очень обеспеченная жизнь. Я работала косметологом и массажистом. Мы с мужем, за которым я была замужем 27 лет, параллельно занимались строительством недвижимости. У меня двое детей: сыну сейчас 27, дочке 17. У нас все было спланировано. Я бы в старости ездила путешествовать, у каждого из детей было бы свое отдельное жилье. И в один прекрасный день я все потеряла. Мне пришлось все оставить, уехать и начинать с нуля.

Я до последнего не верила, что в Украине может случиться война. Помню, как 23 февраля мы пошли на концерт, вернулись домой поздно, а в четыре утра началась бомбежка. Я была в шоке. Мы думали, что через неделю это все закончится, но…

1 марта [2022 года] моей дочери исполнилось четырнадцать лет, и я сделала ей такой подарок: я купила нам билеты на поезд из Киева. К тому моменту бензина уже ни у кого не было. Выехать из города было невозможно, машины расстреливали на дороге. Мы решили, что сядем в любой поезд, только чтобы выехать из Украины. Мы не знали, куда мы едем. Ехали сутки. В купе было, наверное, человек двадцать. Нас привезли в Ужгород, оттуда мы попали в Польшу. Там мы пробыли полтора месяца, а потом решили вернуться обратно в Киев. В Польше были прекрасные условия: гостиница, трехразовое питание, страховка. Но я человек, который привык постоянно работать, а в Польше мне делать было нечего. Я не могла найти достойную работу, а жить за счет польского правительства мне тоже не хотелось.

Возвращаться было страшно. Бомбежки были буквально в трех километрах от нас. Взрывы происходили на наших глазах. Мой сын уехал в Западную Украину, потому что он призывного возраста и не хотел, чтобы его забрали [в армию]. А я с дочкой была дома. Она воспринимала все это как фильм, как будто это все нереально. Вскоре появилась программа U4U, а у меня в Америке уже лет двадцать живут родители и сестра. Они позвали нас к себе, оформили документы, и мы прилетели в Атланту.

Муж нас в этом не поддержал — не захотел лететь вместе с нами. Мы раньше неоднократно приезжали в США. Это страна, где нужно тяжело работать, а он к такому не привык. Дома у нас было много недвижимости, которую мы сдавали в аренду и получали с этого пассивный доход. Он выбрал такой путь, а я решила спасти жизнь сыну.

Перед войной мы почти все деньги вложили в последнюю стройку, и я привезла в США всего тысяч пять долларов. Я думала, что могу на эти деньги купить машину, но на тот момент цены были космические, даже на подержанные автомобили. Мама одолжила мне денег под обещание выплатить, когда я начну нормально зарабатывать. Она живет в доме для пожилых людей, и жить с ней мы не могли. У сестры своя семья, разместить нас было негде. Мы с дочкой сняли в аренду бейсмент. Я оформила себе небольшой массажный кабинет и начала потихонечку работать. Параллельно устроилась ухаживать за престарелыми.

Позже сюда приехал сын. В Украине он только окончил университет, получил специальность по кибербезопасности, начал работать, и тут вдруг война… Приехав сюда, он около года не мог найти работу. Сейчас устроился в компанию, которая оказывает компьютерную поддержку, работает почти по специальности. И вот мы вместе за полтора года насобирали денег на первый взнос и недавно купили собственный дом.

Тяжелее всего пришлось дочери. У нас под Киевом был свой шикарный дом, который мы построили сами. Здесь бы он наверняка стоил не один миллион долларов. И вот из этого шикарного дома мы попадаем в бейсмент — и это нормальные условия, но просто не те, к которым мы привыкли дома. У дочки была ужасная депрессия. Представьте: война, распад семьи, другая страна, язык, школа. Мне пришлось отвести ее к психологу. Сейчас ей семнадцать, и она говорит, что хочет жить здесь. В Украину она бы съездила, только чтобы навестить папу и бабушку. Но пока я не могу найти путь, чтобы нам здесь остаться.

Наш TPS заканчивается 19 апреля, а ре-пароль до сих пор находится на рассмотрении. В волонтерском центре, где нам помогали с документами, говорят: на крайний случай думайте, в какую еще страну вы можете поехать, например в Канаду или в Европу. Можно оформить студенческую визу, можно открыть бизнес и сделать рабочую визу, но на это нужны деньги. Есть виза талантов, но опять же этот талант еще нужно “доказать”. Меня штормит, потому что я не понимаю, что делать и как быть дальше. Я не хочу оставаться здесь нелегально.

Вся моя семья здесь. Я не смогу пережить вторую иммиграцию, возраст уже немолодой. Если и ехать, то только домой, но там небезопасно, хоть я и очень скучаю по Киеву. По той жизни. Но я бы хотела, чтобы мои дети остались здесь. Дочь в 11-м классе, следующий год — последний. Если закроют [нашу] программу, ей можно будет оформить студенческую визу, но это снова деньги. Как сейчас можно отправить ребенка в Украину? У нее нет украинского образования, с американским школьным она никуда не поступит, потому что там другие требования. Никто [здесь] не думает о детях и как им быть дальше.

Я не сильна в политике, но видела новости о встрече Трампа и Зеленского. Мое мнение: если бы Америка была на нашей земле и развивала наши ресурсы, то я не думаю, что Россия осмелилась бы вести войну на этой территории. Это было бы гарантией для нашей страны. Я не думаю, что Зеленский хочет закончить войну. Мне кажется, он больше боится за свою репутацию и за свою власть. Нужно останавливать войну, потому что иначе воевать будет просто не за что. Будет только больше разрушений. Больше людей будут гибнуть. У нас заканчиваются ресурсы, и что дальше? Перебить Украину до последнего человека?

Таисия Журба

34 года, жила в Киеве, сейчас — в Атланте, Джорджия

По своему родному городу в Донецкой области я не скучаю. Там нет будущего для молодежи, поэтому я уехала оттуда в восемнадцать лет. К тому же там началась война. Мой город находится в оккупации с 2014 года.

А вот Киев навсегда в моем сердце. Мне очень нравится Крещатик, берег Днепра… Я переехала в Киев в 2009-м, прожила там четыре года. За полгода до Майдана уехала в Москву на заработки (я с шестнадцати лет работаю в бьюти-индустрии). Если честно, в Москве мне не понравилось, а когда захотела вернуться, то уже началась война. Я оказалась жертвой обстоятельств.

В России я прожила девять лет. Там же вышла замуж. В браке мы пробыли два года, а потом началось полномасштабное вторжение. Я помню, как мои друзья рассказывали, что их машину расстреливали, когда они выезжали из Киева. Я тогда сказала мужу: либо мы разводимся, либо уезжаем из России. Мне психологически очень тяжело было находиться в стране, которая воюет против моего народа. Успокоительные уже не помогали. Мне кажется, я три месяца не спала, пока моя сестра с детьми не выехали в Европу.

Плюс я боялась, что меня могут привлечь за мои посты в инстаграме. Я писала, что выступаю против войны. Мне в ответ клиенты говорили: “Ой, подожди, сейчас там твоих освободят”. Некоторые даже угрожали. Одна клиентка писала: “Правильно моя бабушка говорила, что вас нужно было уничтожать еще в 1940-х”. Агрессия была очень сильная, хотя до этого я у этих людей даже в гостях была, чай вместе пили.

Если бы не появилась эта программа для украинцев, я бы, наверное, весной поехала в США через Мексику. Но так вышло, что сестра моего мужа — гражданка США. Мы с ней собрали все документы, мужу даже не говорили, потому что он очень сильно боялся переезда.

Первые полгода ему было тяжело. Он сейчас работает на фирму, которая разрабатывает автодетали. А мне было нормально, потому что это не первая моя иммиграция. Недели две у меня было шоковое состояние. У меня же заработок зависит от клиентов. Я наработала клиентскую базу у себя дома — уехала в Киев. Наработала базу в Киеве — уехала в Москву. Из Москвы сюда — и все опять начинать сначала. Но постепенно через сарафанное радио и здесь обросла клиентами.

Полгода мы получали от государства денежную помощь. На десять месяцев нам дали бесплатную страховку Medicaid. Потом мужа с нее сняли, а мне продлили по беременности. Тут за роды счета на 20—30 тысяч долларов приходят. Некоторым, в зависимости от больницы, даже со страховкой могут скостить до восьми тысяч, но и это приличная сумма. Мне же страховка покрыла все полностью. Эта помощь оказалась существенной.

Если у нас закончится программа, нелегально мы здесь точно оставаться не будем. Муж сейчас пробует сделать себе EB-3 в области радио- или атомной физики, но это история на три-четыре года. Мой сын — гражданин Америки по рождению, но помочь нам со статусом он сможет, только когда ему исполнится 21 год.

Я пока не знаю, куда мы могли бы поехать. В Россию нам точно нельзя. В Украине, поскольку мой муж русский, я не думаю, что к нам будут хорошо относиться. Если, конечно, не поменяется политика по поводу языка. А если выбирать более русскоязычную область, ближе к границе с Россией, где идут военные действия, — это риски. Скорее всего, будем рассматривать другие страны.

Я знала, что [с приходом Трампа] будет борьба с иммигрантами, но, так как мы приехали сюда легально, я была спокойна. Мы все были в шоке, когда Трамп прекратил помогать Украине. Но опять же наша программа изначально была временной. Никто нам не гарантировал грин-карты. Конечно, нам было бы выгоднее оставаться здесь, чем снова где-то скитаться.

Украина, по сути, не нужна ни Америке, ни России. Им нужна лишь территория, где можно добывать [редкоземельные] металлы. И война, я считаю, в 2014 году началась именно по этой причине. Эти металлы есть и в Америке, но их разработка вредит экологии. А сама Украина разве кому-то нужна? Люди никому не нужны. Это просто бизнес.

Рустем Мусаев

49 лет, жил недалеко от Славянска Донецкой области, сейчас — в штате Джорджия

Я до сих пор каждый день общаюсь с соседями, оставшимися под Славянском — там, где у нас были свой дом и ферма. Они говорят, что там невозможно жить. Шесть или семь “шахедов” вчера пролетели над головой, и так почти каждый день. Страшно. Честно говоря, там людям уже наплевать, какая придет власть. Они просто хотят мира.

Я помню, еще в 2016 году мы возвращались с рынка и как раз снаряды полетели один за другим. Моя дочка, тогда еще маленькая, так закричала от испуга, что мы подумали, что совсем ее потеряли. Она после этого ночами постоянно просыпалась, боялась взрывов.

Дочь как раз первая в США и приехала. Сначала ее по программе U4U “вызвали” родственники ее мужа, а потом они и на нас документы оформили. Она живет с семьей в Мичигане. У свекра там жизнь как-то не сложилась, и он недавно вернулся в Украину. Электричества там нет, все дорого, войну слышно, хоть он и под Харьковом. Сейчас говорит: “Заберите меня обратно”. А как забрать? Он пытался себе американскую визу сделать в Литве, но ему отказали. Теперь плачет, что он там в одиночестве умирать будет, просит родственников и дочку мою вернуться. А куда они поедут? У них дети маленькие. Я не хочу, чтобы внуки это все переживали.

Мы с женой и двумя сыновьями живем в Джорджии. Нам здесь очень нравится. Такая чистота повсюду! Люди очень приятные, всегда улыбаются тебе при встрече на улице, здороваются. В Украине чужой с тобой не поздоровается. В Турции, где мы жили несколько лет до США, законы тоже другие.

Здесь обслуживание в больницах потрясающее. Так вышло, что жена почти сразу, как сюда приехала, попала в больницу с мочекаменной болезнью. Ей моментально поставили диагноз, хотя в Турции до этого не смогли. Палату дали — как номер в отеле. Но и обошлось это недешево. Финальный счет за лечение нам выставили в 120 тысяч долларов. Наша страховка от государства, Medicaid, тогда еще была на рассмотрении, и мы понимали, что если нам ее не оформят, то мы не сможем выплатить такие деньги. Но все обошлось. Страховка полностью покрыла расходы. Правда, как только жена вышла на работу, ее сразу же отменили.

Супруга работает пекарем в сетевом продуктовом магазине. Недавно она захотела перейти в магазин поближе, но менеджер ей сказала, что жена как работник им очень нравится и они ее никуда не отпустят. Ценят. Я сам в прошлом ветеринар, но дело свое уже подзабыл. Я освоил новую профессию — сборку автомобилей по деталям. Меня пока все устраивает. Коллектив у нас очень хороший, веселый. Правда, непонятно, что будет с работой, если нам не продлят документы. Наши рабочие разрешения действительны до июня. У супруги на работе уже просили подтвердить продление.

Мы молимся, чтобы Трамп не остановил помощь украинцам. Если бы в Украине все было хорошо, никто бы сюда и не приехал. Но сейчас там нигде не безопасно, неважно, в какой ты области. Везде идет война.

Нам некуда возвращаться. Наш дом под Славянском, в которым мы прожили тридцать лет, наполовину разрушен. Сейчас там время от времени живут украинские солдаты, но его уже не восстановить. В Турции нам не удалось задержаться. Мы хоть и мусульмане, но менталитет у нас другой, мы советские люди, нам там тяжело было. В Европу нас никогда не тянуло. Мы бы очень хотели здесь остаться. Мы работаем, платим налоги, ничем криминальным не занимаемся. Мы надеемся, что Трамп услышит голос украинцев и не закроет нашу программу.