Два года назад, 2 мая 2014 года, в центре Одессы начались столкновения между Евромайданом и Антимайданом. К вечеру события перекинулись на Куликово поле, где огонь охватил сначала палаточный городок, а вскоре — здание Дома профсоюзов. События этого дня привели к гибели 48 человек. Шесть из них скончались от огнестрельных ранений, полученных во время конфликта на Греческой и Дерибасовской. Восемь людей погибли от травм, полученных при падении из окон пылающего Дома профсоюзов. 34 человека погибли от огня и дыма. “Страна” решила поведать, кто теряется за сухими цифрами. Три одесских журналиста, входящие в состав “Группы 2 мая”, — Сергей Дибров, Валерия Ивашкина и Юрий Ткачев — расскажут о тех, по ком плачет Одесса.
СЛУЖИЛИ ДВА ТОВАРИЩА
Текст: Сергей Дибров
С Женей Лосинским я познакомился в 2007 году. Он был капитаном страйкбольной команды “Штрафбат” — одной из самых опытных и, наверное, самой интересной в Одессе. На играх их было видно издалека: советская военная форма образца 1943 года, “мосинки”, автоматы ППШ — внешне они сильно отличались от остальных команд. Но еще “штрафников”, как ни странно звучит, отличала дисциплина и ответственность.
Женя был “мотором” команды — он выставлял для себя очень высокую планку, и вокруг него собирались те, кто тянулся к серьезному уровню. А еще рядом с ним был Лука Леонидович — отец и, наверное, лучший друг. Лука был “старейшиной” одесского страйкбола, и они с сыном хорошо дополняли друг друга. Это называется “сыгранная пара”, когда двое бойцов идут вперед, поддерживая и прикрывая друг друга. Женя и Лука были именно такой “сыгранной парой” — не только в игре, но и в бизнесе, и в жизни.
На реконструкциях Женя был лейтенантом-артиллеристом Красной Армии. Именно так: не “играл роль”, а был, вживался в образ полностью. Форму, экипировку, оружие приходилось специально искать, а иногда и мастерить собственными руками — и они с отцом с удовольствием тратили на это свободное время.
Реконструкция 10 апреля 2014 года / Думская.net, дизайн — Максим Войтенко
Зачем им это было нужно? Взрослые люди, с семьями, с успешными бизнесами, они, как мальчишки, “играли в войну”. Но играли по-настоящему — так, как могут играть только взрослые состоявшиеся мужчины. Я всегда удивлялся тому, насколько старательно и кропотливо “штрафбатовцы” реконструировали образ советских солдат. Даже консервные банки были у них с этикетками, стилизованными под “американскую тушонку”.
Я часто наблюдал, как старательно Женя подходил к реконструкции, но только сейчас понимаю: он искал форму, чтобы найти содержание. Лейтенантом-артиллеристом на войне был дед Жени, и увлечение историей было не только данью памяти: он искал себя и, по всей видимости, старался мерить жизнь по деду.
Евгений Лосинский не участвовал в мероприятиях Куликова поля. Я это знаю точно: как журналист, я присутствовал на всех акциях Антимайдана. В последний раз я видел его 10 апреля 2014 года. На праздновании Дня освобождения Одессы была организована праздничная реконструкция, и Женя лично водрузил красное знамя на балконе Оперного театра. После этого бойцы прошли по Ришельевской улице — тем же путем, что и освободители Одессы в 1944 году на известной фотографии. Женя шел впереди, в строю за его спиной шагал Лука Леонидович в форме гвардии старшего сержанта.
Второго мая Лука уехал из города. Сейчас я понимаю, что в тот момент Евгений остался без напарника, который мог защитить его — нет, не оружием, а дружеским отцовским советом. Увы, в тот день Женя в первый раз пошел на акцию. На стороне Антимайдана, в рядах которого было немало его друзей.
Во время столкновений я Лосинского не узнал — он был в полированном стальном шлеме и с круглым “рыцарским” щитом, которые у него оставались со времен увлечения историческим фехтованием. Он не взял охотничий карабин, не надел свой бронежилет или хотя бы латы. На нем был только стеганый поддоспешник, который не защитил от выстрелов.Заряд картечи попал в живот. В больницу Женю доставили на попутке. Врачи девять дней боролись за его жизнь, но ранения были слишком серьезны. (Стрельба картечью из двуствольного охотничьего ружья велась с балкона Центра болгарской культуры. На фото и видео с ружьем в руках запечатлен человек, похожий на активиста одесского Евромайдана Сергея Ходияка. Какое-то время Ходияк содержался под домашним арестом, в данный момент он находится на свободе и принимает активное участие в общественной жизни города — Прим. ред.).
О том, что случилось несчастье, я узнал поздно вечером 2 мая. “На Куликовом поле ранен наш товарищ, реконструктор Евгений Лосинский, положение тяжелое, нужна кровь”, — писала в Фейсбуке одна из лидеров одесского Евромайдана Зои Казанжи.
На следующий день ко мне позвонил приятель, участник киевского Евромайдана, который к тому времени уже вступил в один из добровольческих батальонов и готовился к отправке на Донбасс. Он тоже увлекался реконструкцией, дружил с Женей, и группа крови у него была подходящая. “Я сдал кровь для Лосинского. На станцию пришли сотни людей, доноров так много, что врачи не успевают принять всех желающих”, — рассказывал он.
После этих слов приятель замолчал. Он долго не решался задать вопрос, но в конце концов спросил:
— Скажи, а Женя на какой стороне был?
— На стороне Антимайдана, — ответил я.
— Как же так? Как его угораздило? — срывающимся голосом сказал приятель и положил трубку. Через неделю он сдал кровь еще раз.
Врачам не удалось спасти Евгения. Ранения были очень тяжелые, через девять дней он умер, так и не придя в сознание. На похоронах было множество людей; я знаю, что многие из них были 2 мая по разные стороны баррикад. Но в тот день, возле могилы, они стояли вместе. И вместе плакали.
На деньги, которые друзья и знакомые собрали на лечение, Лука приобрел медицинское оборудование. Его передали в реанимационное отделение, врачи которого пытались спасти Женю. На оставшиеся деньги купили новый телевизор — подарок для хирургического отделения детской областной больницы.
Мы помним тебя, Женя. Спи спокойно.
РАБ СВОБОДЫ
Текст: Валерия Ивашкина
На фото — Игорь Иванов с отцом. Отец спустя два года / семейный архив, Максим Войтенко.
Первым, кто получил смертельное ранение 2 мая, был десятник одесского “Правого сектора” Игорь Иванов. Камеры запечатлели последние минуты его жизни — вот он, статный 27-летний юноша, в защитных очках и — с булыжником в левой руке.
Спустя несколько минут убийца выстрелит в Иванова из “Вулкана ТК” — гражданского варианта укороченного автомата Калашникова. Вскоре Иванов скончается от проникающего ранения брюшной полости. Его смерть изменила ход событий того дня. С этого момента начался обратный отсчет до трагедии в Доме профсоюзов.
2 мая родители ждали его дома, в Белгороде-Днестровском Одесской области. Игорь не приехал — сказал, что не может отпроситься с работы. Незадолго до начала столкновений на Греческой Любовь Петровна говорила с сыном в последний раз.
“У нас был эмоциональный разговор... Я спрашиваю его: “Ты где, на работе? — Подхожу. — А с кем так громко говоришь? — С ребятами. Мам, ты слышала? Славянск освободили”.
Мама всегда была главной в семье. В детстве мама хотела сделать сына врачом, хоть Игорь и боялся вида крови. Но будущее определил случай. “Племянница — она судьей работает — говорит: “Люба, пускай в юридический идет, будем вместе работать”. Мы так долго упрашивали его. Он не хотел, знал, что это не его. Но пошел”.
Игорь отучился в Белгород-Днестровском правовом колледже, потом поступил в Одесскую юракадемию. Родители сняли сыну квартиру в Одессе, купили дачу в курортном городке Затока, “отмазали” от армии — все, чтобы поставить сына на ноги. Однажды домой пришла повестка. Родители, что называется, “решили вопрос”, но сын ушел служить.
“Игорь знал, что мог не пойти. Но когда пришла очередная повестка, он как совестливый человек, просто взял и ушел”, — рассказывает мать.
Игорю в армии нравилось. О себе давали знать гены: Игорь Иванов — потомок знаменитого маршала Советского союза Семена Тимошенко. Попал в армейскую элиту — 25-ю отдельную воздушно-десантную бригаду под Днепропетровском, затем — обучение в учебке в Десне Черниговской области. Фотографии с прыжков с парашютом вызывали у матери тревогу за сына.
Игорь Иванов готовится к прыжку с парашютом / семейный архив, Максим Войтенко
“Наверное, все мамы такие... Нашла подругу. У нее знакомый был замглавнокомандующего по политработе. И я решила забрать его из десантных войск, перевести в штаб. Игорь был против. Остается до конца службы 3-4 месяца, и вот его переводят. Это для Игоря была такая трагедия! Он так обиделся на меня. Он же в Десне проучился полгода, и должен был сдавать экзамены, но его перевели в штаб в Днепропетровск. Он обижался, что мама испортила ему карьеру. А мне неважно было, мне важно, чтобы он был жив...”.
Стоит ли удивляться, что молодого парня как магнитом тянуло на Майдан — с его пьянящим ощущением свободы. Кто знает, чего в этом устремлении было больше: желания сбросить со страны оковы ненавистного режима или обрести собственную свободу от безмерной материнской заботы. О поездках на Майдан Игорь не сказал родителям ни слова. Мама увидела переписку Игоря в соцсетях — так и узнала, что сын состоит в “Правом секторе”. Игорь ответил, мол, только помогает им юридическими консультациями.
Мировоззренческий конфликт столкнул поколения и в этой семье: пока сын шел на “Беркут”, отец поддерживал Януковича.
“У меня был с Игорем был разговор за месяц до гибели, — рассказывает отец Игоря Владимир Иванов. — Он говорит: “Папа, как ты смотришь на Майдан?”. Я говорю: “Игорь, они сюда придут и подожгут все. — Папа, нет! Они за справедливость и за порядок. В сердцах так сказал...”.
“Когда началась история с Крымом, он позвонил, — перебивает отца мама. — “Папа дома? — Нет. — Найди сейчас же папу, и скажи, если он не откажется от Януковича, я сейчас собираюсь и ухожу на войну в Крым”. Нашла папу, он говорит: “Я не буду этого делать”. Игорю сказала, что не могу папу найти”.
Незадолго до 2 мая Игорь записался в одесский батальон “Шторм”. Но уехать на Донбасс так и не успел.
Известие о ранении сына застало родителей в дороге — ехали за город на маевку. “Я теперь смотреть не могу на эти шашлыки... Без пятнадцати пять позвонил врач. Мы тут же поехали в Одессу. Она сказала — у вашего сына пулевое ранение в левый бок. Мы думали, что он будет жив еще... Приезжаем в больницу, а там окровавленные каталки с ранеными, кровь везде — на полу, на стенах. Суматоха, беготня. Ничего не понятно, к кому обращаться, где Игорь, что ним. Неизвестность. Спасибо знакомым и друзьям, они быстро связались с главврачом, который помог, сказал, что с Игорем, и где его оперируют. Сидели потом в слезах под дверями операционной, надеялись, что он лишь ранен. Но вышел врач, и наша жизнь закончилась. Все закончилось тогда, со словами врача: “Ваш сын умер”.
Тело Игоря забирали чуть ли не тайком. “Под больницей стояла толпа родственников других раненных и погибших, которым не отдавали тела — сначала следовало провести экспертизу. Напряжение было такое, что нас бы порвали только за то, что нам удалось забрать тело. Похоронили здесь, в Белгороде-Днестровском”.
“А дачу в Затоке, которая для сына была, теперь мы, родители, получили в наследство”.
Игорь Иванов посмертно награжден “Медалью за жертвенность и любовь к Украине” Украинской православной церкви Киевского патриархата. “Правый сектор” присвоил погибшему звание Народного героя Украины. Родители Игоря получили 60 тысяч гривен помощи от Дмитрия Яроша и 200 тысяч гривен от бывшего главы Одесской обладминистрации Игоря Палицы. Раздаются призывы назвать в честь Игоря Иванова одну из улиц в Белгороде-Днестровском.
Тем временем эстафету младшего брата принял старший. После смерти Игоря Владимир Иванов-младший ушел в АТО.
ОТЕЦ ПОСМЕРТНО
Текст: Юрий Ткачев
Жизнерадостный Гена погиб, задохнувшись на пожаре в Доме профсоюзов. Ему было 39 лет. Через три дня после смерти у Гены родилась дочь / семейный архив
…С отцом погибшего в Доме профсоюзов Геннадия Кушнарёва мы беседуем в его офисе в центре Одессы. Разговор о сыне даётся Александру нелегко, но он держит себя в руках: говорит спокойно, ровно, слова веские, уверенные. Бушующую внутри бурю выдают руки, сплетённые в замок до побеления костяшек пальцев. Сильный человек с достоинством несёт ношу, которая иного могла бы раздавить в лепёшку…
“Я, наверное, был не самым ласковым папой, — усмехается он. — Да и сюсюкать, объясняться в любви, у нас в семье было как-то не принято. Но взаимопонимание с сыном у нас было”.
Детство Гены Кушнарёва прошло в небольшом пгт. Гвардейское, что под Одессой, который местные жители чаще называют “Городок”. Это и правда скорее небольшой город из дюжины панельных многоэтажек. “Гена с детства очень любил работать руками: мы с ним вместе строили дачу, потом он пошёл в автомобильный кружок, занимался автоспортом, в основном в качестве механика, — рассказывает Александр Кушнарёв. — А вот к учёбе относился достаточно равнодушно, учился скорее под моим напором. Но в этом он мне тоже не перечил, об этом даже речи не шло — он был послушным сыном”. После школы — автодорожный техникум. В положенный срок отслужил в армии — в части РВСН под Ананьевым. “Я к тому моменту занимал достаточно ответственный пост, наверное, можно было бы сделать так, чтобы его не призывали, — вспоминает Александр. — Но, честно говоря, вопрос так даже не стоял”.
Потом были 90-е, и Кушнарёву, как и многим другим, пришлось искать место в новой жизни. Пробовал заниматься бизнесом — не слишком удачно. “Генашка был очень позитивным парнем, неудачи его не останавливали. Знаете, как: упал, отжался, поднялся и пошёл дальше”, — улыбается Александр.
После первой неудачи, Геннадий обратился к тому, что у него получалось действительно хорошо: занялся строительно-ремонтными работами. “Руками Гена мог работать с утра до ночи, был работоголиком, — рассказывает отец. — Занимался ремонтом квартир, устроился в дизайн-студию, когда студия распалась, начал работать на себя, собрал бригаду, начал расти как оформитель, дизайнер. Стал получать серьёзные заказы, хорошо зарабатывать. Сделал несколько десятков объектов. В 2013-м году получил три заказа в Крыму, летом должен был уехать туда. Что называется, нашёл себя, к 38 годам он был уже состоявшимся, крепко стоящим на ногах мужчиной”. В словах Александра слышна гордость за сына — гордость, тесно соседствующая с никогда не утихающей болью.
В 24 года Геннадий Кушнарёв стал депутатом Черноморского поселкового совета: жители дома, где жила семья Кушнарёвых, сочли его достойным представлять их интересы. Отец вспоминает: Геннадий легко сходился с людьми, был душой компании. “Гена был надёжным, очень ответственным, но в то же время весёлым и светлыми человеком”, — говорит Александр.
Добившись успеха в работе, Геннадий Кушнарёв купил квартиру в Одессе и переехал жить в город.
О том, что сын ходит на акции Антимайдана на Куликовом поле, отец узнал просто: повстречал его на одной из них. “Это был январь-февраль 2014-го года, тогда митинги были на Соборной площади, возле памятника Воронцову. Я туда пришёл со своими сослуживцами, и там увидел Гену. Он состоял в Одесской дружине, они охраняли эти акции”, — вспоминает Александр. Отцу не нравилось, что сын носит камуфляж. “В один из дней я сказал ему, чтобы он не носил форму, ходил в нормальной одежде, — говорит он. — Но Гена мне ответил: “Так меня знают, и поэтому я должен ходить так”. И тогда я сказал: “Смотри, сынок, фашисты — страшные люди, могут и убить”. На что сын сказал: “Кому-то же всё равно надо это делать”.
Оба — и отец, и сын — отдавали себе отчёт в том, что у движения Антимайдана, в котором они участвуют, хватает проблем. “Я понимал, что у нас нет харизматических лидеров, которые могут возглавить такое движение. Видел, что это тупик. Но всё равно надо было что-то делать, надо было проявлять свою гражданскую позицию. Обсуждали мы эту проблему с Геной, но он считал, что у него есть свои специфические функции, и он должен их выполнять. А проблемы более высшего уровня — забота других людей. В идеологи он не лез”, — объясняет отец.
А потом было 2 мая. Об этих событиях Александр говорит тихим медленным голосом, тщательно подбирая слова. Можно лишь догадываться, чего стоит ему каждое из них.
“К сожалению, меня в этот день в Одессе не было, я был за пределами Украины, видел всё по телевизору, — вспоминает Александр. — Стал звонить ему по телефону, телефон не отвечал. А утром стало понятно, что сына нет”.
Обгоревшее тело Геннадия Кушнарёва нашли в Доме профсоюзов. По официальной версии, он погиб, отравившись продуктами горения.
5 мая 2014-го года у Геннадия Кушнарёва родилась дочь — одна из тех детей, которым никогда не суждено увидеть отца. Геннадий и его супруга Анна (Александр называет её Аннушкой) расписаны не были — так уж получилось. “Сначала они говорили: мол, это ничего не изменит, — вспоминает Александр. — Ну, мы не настаивали. Потом, когда стало известно, что будет ребёнок, решили всё-таки узаконить отношения, но как-то всё откладывали: “потом, потом, успеем”. Не успели”. Сейчас семья Кушнарёвых занимается подтверждением отцовства — с тем, чтобы ребёнок носил фамилию отца…
Сегодня, два года спустя, Александр Кушнарёв никак не может смириться с тем, что убийцы его сына остались безнаказанными, и что государство не удосужилось провести хотя бы маломальское расследование. Александр Кушнарёв даже не признан потерпевшим в деле о гибели своего сына.
“Меня часто спрашивают: мог бы я уговорить Гену не ходить на Куликово поле? — говорит Александр Кушнарёв в завершение нашей беседы. — Наверное, мог. Но не стал бы”.
Гена Кушнарев с отцом / семейный архив
