Тарас Чорновил: “Ющенко с Кравченко дружили, вместе пили и ходили в сауну”

25 марта 1999 года “Тойота”, в которой находились лидер Народного Руха Вячеслав Чорновил и его водитель, столкнулась с КамАЗом. Лидер Руха погиб. Соратники Чорновила сразу предположили, что это было “политическое убийство”: среди его заказчиков и исполнителей называли тогдашних президента Леонида Кучму, ныне покойных главу МВД Юрия Кравченко и руководителя аппарата МВД Эдуарда Фере, а также Алексея Пукача. Однако сразу после ДТП власти объявили, что это была обычная авария. Дело закрыли, и вновь возбудили лишь в 2005 году. Но с тех пор в нем так и не поставили точку. На днях замминистра МВД Василий Фаринник заявил, что дело направили на дорасследование в Главное управление МВД в Киеве. О том, как дальше могут развиваться события, мы говорим с сыном Вячеслава Максимовича Тарасом Чорновилом.

— Почему ГПУ снова возбудила дело по факту гибели вашего отца? Зачем это нынешней власти?

— Все на 180 градусов наоборот. Дело об убийстве отца решили закрыть. Нет сейчас политической воли, чтобы его расследовать.

— Но на днях замминистра МВД Василий Фаринник заявил, что дело направили на дорасследование в Главное управление МВД в Киеве?

— Фаринник вообще об этом деле толком ничего не знает. Он знает, что его когда-то передали из Генпрокуратуры в милицию, но когда это было — представления не имеет. Это признак того, что его там никто сегодня не курирует. Ситуация, на самом деле, такая: накануне прихода нового Генпрокурора появилось политическое решение избавиться от дела Вячеслава Чорновила. В ноябре-декабре рассмотрение дела в ГПУ тихонько закончили, и отдали в киевский Главк милиции, где оно уже побывало в 1999 году, и где его успешно закрыли. Тут его могут расследовать только по одному пункту — обычная авария. Но это уже и так расследовано. Милиция не может расследовать террористический акт против государственного деятеля, допрашивать первых лиц.

— Когда вы об этом узнали?

— В январе 2011 года.

— Но еще пару дней назад вы говорили, что надеетесь на то, что у руководства есть политическая воля, что дело расследуют.

— Я надеялся после того, как поговорил с генеральным прокурором. Это было неделю назад. Он уверял, что вообще дела не знает. И дал 10 дней городскому прокурору, чтобы тот ознакомился и принял решение — вернуть его в городскую прокуратуру (в ГПУ, как я понял, возвращать уже не хотят) или оставить в милиции. Если в милиции — значит, дело идет к закрытию. Тогда я напишу обращение к генпрокурору с просьбой закрыть это дело официально и не издеваться.

— Когда это должно решиться?

— На этой, максимум на следующей неделе.

— Думаете, власти боятся расследовать это дело?

— Думаю, что им просто это не нужно. Если и Кучма, и Ющенко имели основания бояться этого дела, то Януковичу от него — ни холодно, ни жарко. Он в этом не замешан. Почему тогда не расследовать? Видимо, потому, что надо проводить серьезные следственные действия, создать мощную оперативную группу, допрашивать влиятельных лиц. А политические дивиденды от этого могут быть лишь на конечном этапе. Смерть журналиста Гонгадзе прозвучала на весь мир, а смерть политика Чорновила, после которой все в украинской истории пошло совсем по-другому, как-то тихо сошло на нет. А раскручивать это дело намного сложнее, чем дело Гонгадзе. Потому что по делу Гонгадзе материалов больше.

— Но ведь дело расследуют уже 6 лет. В 2005 году ГПУ вновь его возбудила и до сих пор расследует. Неужели у следствия ничего нет?

— Практически ничего. Дело, в основном, лежало. Они повторяли действия 1999 года. Например, у отца в машине был мобильный телефон — тогда еще большая такая трубка — в 1999-м его исследовали и отдали мне. В 2007 году ко мне снова обратился следователь: нету ли у меня телефона отца? Сделали выемку с понятыми. Взяли телефон. Хотя что там еще можно исследовать…

Некоторый период, в 2005-2006 году, следственная группа пыталась собрать материалы на местах, гоняли по всей стране. Но их работу блокировали. Например, они оформляют командировку и едут в Кировоград, чтобы сделать выемку документов по слежке. Приезжают, а им говорят: вы знаете, мы вчера уже ликвидировали эти документы. Срок хранения у этих бумаг — один-два года. Их давно могли уничтожить. Но они вспомнили о них и срочно ликвидировали, когда узнали, что следственная группа едет их изымать. И подобных примеров множество.

— А кому из тогдашней власти выгодно было тормозить расследование?

— Не знаю, кто это. Возможно, какая-то группа людей в окружении Ющенко.

— А он сам?

— Сам он больше думал о глечиках. Понимаете, я не хочу предполагать лишнего. Но и не могу закрыть на все глаза. Ведь никто не допрашивал Ющенко относительно его работы в одном из избирательных штабов Кучмы в 1999 году. Это был неформальный штаб, которым руководил Волков. Ющенко был его заместителем. А Кравченко пребывал в прямом подчинении этого Волковского штаба. И Ющенко с Кравченко были не просто друзьями — они были ближайшими друзьями! Они вместе играли в теннис, вместе парились в сауне, вместе пили. Потом, во время выборов в 2005 году, что-то поломалось. Может, Кравченко стал опасным свидетелем… Говорят, Кравченко убили для того, чтобы он не рассказал о Кучме. А может, для того, чтобы не рассказал о Ющенко? Люди Кучмы в начале 2005 года были напуганы. Если бы они убрали Кравченко, то зачем было фальсифицировать это дело? Зачем доказывать, что это было самоубийство? Что Кравченко дважды стрелял себе в голову, а заодно поломал пальцы и передушил горло? Зачем они это делали?

— А какова роль Кучмы в этом деле?

— Кучма — интересный человек. Во-первых, я уверен, что он в жизни даже муху не убил. И прямо никогда не давал приказов кого-то убить. Помните, как это звучало по Гонгадзе: “уберите его к чертовой матери, чтобы он не вонял”. Скорее всего, так же было и по Чорновилу. Поначалу никто не хотел убивать отца. Сначала они долго и нудно пытались расколоть Рух, деморализовать его, юридически не дать отцу выдвигаться кандидатом в президенты. И, кстати, в той операции против Чорновила принимал активное участие и Виктор Андреевич.

— Каким образом?

— Через Нацбанк. Он финансировал всех людей из группы Костенко, которая воевала с отцом. Там же финансирование шло не через Костенко, там всем людям платили напрямую. Например, главе одной областной организации, который ничего не имел, жил на съемной квартире, за то, что он пошел против Чорновила, дали четырехкомнатную квартиру.

— Это были государственные деньги?

— Нет. Ющенко давал распоряжение своим заместителям в НБУ выжимать деньги из коммерческих банков. Кстати, у Ющенко там и свой интерес был. Ющенко, за несколько месяцев до гибели отца, как раз когда раскол начался, проводил у себя в кабинете совещание: что делать с Чорновилом? Потому что из Ющенко тогда активно делали лидера всех национал-демократов, один Чорновил сказал, что он его никогда не поддержит. Это одна из причин, почему в 2004 году я пошел к Януковичу. Сегодня не знаю, был ли смысл это делать. Но смысл бороться против Ющенко был.

— Политолог Кость Бондаренко когда-то говорил, что основная причина раскола — противоречия между Чорновилом, который поддерживал создание НАК “Нефтегаз Украины” во главе с Игорем Бакаем, и группой спонсоров Руха из числа конкурентов Бакая во главе с Олегом Ищенко (”Олгаз”), которые сделали ставку на Костенко.

— Чорновил выступил в поддержку “Нефтегаза” против таких организаций, как ЕЭСУ, Итера и им подобных. Заявил, что должна быть национальная компания, а не частные структуры. Ищенко в тот момент занимался, в основном, вопросами транзитной системы, и был промоутером идеи ее сдачи. Он, по моему, имел контакты с Россией относительно возможности покупки украинской ГТС. Но к расколу это не имеет никакого отношения. Он возник позже. И очень хорошо финансировался. А то, о чем вы говорите, — это были личные отношения с Ищенко: он тогда бегал по Верховной Раде и кричал: “Я дам миллион зеленых тем, кто уберет Чорновила”. Кстати, следствие его за эту фразу тоже не допросило. Хотя я понимаю, что она имела только политический характер.

— Вы говорили о тех событиях с Юрием Костенко?

— Он избегал разговоров. Переводил все в политику. Говорил: у меня были такие взгляды, у Чорновила другие. Мы не сошлись…

— Может, гибель вашего отца связана с людьми, которые хотели лишить Вячеслава Максимовича лидирующих позиций в Рухе?

— Рух — не та структура, которая могла организовать убийство. К тому же там было задействовано слишком много людей от власти — тот же Фере, Пукач, Кравченко, которому, думаю, выпала миссия все это прикрывать. Думаю, Кучма сказал своим, что Чорновил не должен принимать участие в президентских выборах. Он вряд ли выигрывал выборы, но разрушал схему “Кучма против коммуниста”.

— Он боялся схемы “Кучма против Чорновила?”

— Это была наработка его штаба. Главной интригой должно было стать: голосуйте за Кучму, иначе к власти снова придут коммунисты. А если был бы Чорновил, эта схема бы не работала. Так как против Кучмы были бы не только коммунисты. Но Кучма, думаю, нигде и никогда не говорил: убейте Чорновила. Он говорил: сделайте, чтобы его не было. Ну, провалилась тема с расколом, других вариантов не нашли, сделали этот. Координировал все эти вещи, все убийства до определенного периода, Фере. Кравченко? Я думаю, на него упала миссия только все это прикрывать.

— Отец делился с вами подозрениями, что он кому-то невыгоден, что кто-то хочет его убить? Были какие-то тревожные сигналы?

— Он не верил в это. Говорил: “Они не посмеют. На меня они руку не поднимут”. Не представлял, что может быть бандитизм на таком высоком уровне.

— Вячеслав Максимович был знаком с Кучмой лично? Какие у них были отношения?

— Знаком. И Кучма вынужден был с ним считаться. Чорновил был очень авторитетным лидером. Тогда были немного другие времена, и политики немного считались с тем, что о них думают. Это сегодня можно говорить о Януковиче, что угодно, и ему все равно. Длительное время отец не шел на прямую конфронтацию с Кучмой. И Кучма старался вести себя деликатно, демонстрировал симпатию. Жена отца вспоминала, что резко что-то изменилось накануне его смерти. Где-то в 1998-1999 году, в районе Нового года, они пересеклись на каком-то приеме — отец уже тогда подозревал, что раскол Руха идет сверху, — и у Кучмы в голосе был такой металл, которого раньше никогда не было. Жена Чорновила тогда вспоминала, что это было что-то невероятное. То есть, Чорновил уже воспринимался как враг. После этого они, кажется, не встречались.

— То есть тогда уже вызрело решение его убить?

— Я еще раз говорю: никто не хотел убивать Чорновила. Ни Кучма, ни Кравченко, ни Фере. Рух валился, на глазах валился. Фракция осталась маленькая, партийные организации массово переходили на другую сторону. Если бы он сдался, проиграл в 1998-1999 годах, он бы был сегодня живой. Но он сумел переломить ситуацию на 90%. Национал-демократы, к большому сожалению, — это банка с пауками, там каждый считает себя богом. Не знаю, может быть, такой украинский характер… Вся эта война национал-демократов “все против Чорновила” началась еще в 1989 году. На выборах 1991 года я работал в штабе у отца, анализировал выступления в прессе всех кандидатов. Кравчук рассказывал только о себе, никого не ругал. Ему и не надо было, потому что и Левко Лукьяненко, и Игорь Юхновский, и все остальные о себе и о Кравчуке ничего не говорили, только рассказывали, какой плохой Чорновил.

— А почему вы все-таки считаете, что ваш отец был убит, а не погиб?

— Еще в 1986 году у меня мама погибла в автомобильной аварии. Мама возглавляла на всю правобережную Украину Солженицинский фонд, была активисткой Греко-католической церкви. Многие думали, что ее гибель — это убийство. Но там можно было просчитать, что это абсолютно фатальная, случайная катастрофа. А по отцу… Уже на второй-третий день после аварии, когда я побывал на том месте, начал понимать, что тут что-то не так. После заявления Кравченко — он заявил, что это была обычная авария, и другие версии даже не будут рассматриваться — мне все стало понятно. Знаете, такого не бывает. Автоматически создается следственная группа, и первая версия, которая рассматривается, — это заказное убийство, вторая — обычная авария, третья — месть. Когда сразу, в первые дни, СБУ заявляет, что они не видят состава преступления по их части и не будут принимать участия в следствии, вы все понимаете… Потом начинают исчезать какие-то свидетельства, документы, море фактажа не вписывается ни в одну схему. Я понимаю, что могут быть какие-то случайные вещи, совпадения. Но когда их в деле — 90%...

— Например?

— Например, водитель Куделя — пожалуй, единственный в Украине, выехал в далекую командировку из Днепропетровщины на Волынь не в 5-6 утра, а после обеда. Причем утром он подготовил машину, а затем лежал дома и ждал, пока ему кто-то там не перезвонил и не сказал ехать. Я вам даже скажу, когда он выехал. В тот момент, когда четко стало понятно, что отец не останется ночевать в Кировограде, а поедет на Киев. Кстати, у Кудели было два преступления — кража зерна в крупных размерах и ДТП. Вроде бы, будучи пьяным, он сбил и сильно покалечил человека. Но перед этой поездкой ему вернули права, а дело его исчезло. С 1999 года никто всерьез не допрашивал Куделю.

— А он сейчас жив?

— Жив, но, говорят, у него уже инсульт. А еще один человек, который был в кабине КамАЗа, умер от очень странного отравления. Говорят, начал перед этим говорить… Исчез и журнал регистрации (в 1999 году каждую машину, которая проезжала через пункт ГАИ, регистрировали). Водителя, который увидел машину, стоявшую за КамАЗом и которая уехала с места аварии, не допросили... После задержания Пукача я персонально после обратился в ГПУ с просьбой, чтобы его допросили по делу моего отца. Насколько мне известно, он координировал слежку за отцом в Кировоградской области перед отъездом, и, по моим предположениям, мог быть в той машине, которая сопровождала машину отца до места катастрофы, а за 2-3 минуты до аварии свернула с трассы. Кстати, по некоторым данным, в Кировограде лично Пукач следил за Чорноволом. Но его не допросили. Последние много лет не проходит никаких следственных действий, а сейчас дело решили просто закрыть.

— Но ведь какие-то следственные действия идут, должна состояться эксгумация тела.

— Эксгумация может дать ответ на один-единственный вопрос: являются ли те странные следы на черепе у отца и у его водителя следствием того, что их добивали после аварии, или нет. Или это последствия самой аварии. Но есть масса других следственных действий, которые можно проводить.

— В интервью “Сегодня” экс-заместитель Генпрокурора Николай Голомша рассказывал, что у экс-майора Управления госохраны Николая Мельниченко имеются важные записи с разговорами о Чорновиле. Вы знакомы с содержанием этих пленок? Что на них?

— Мельниченко и мне самому говорил, что у него есть какие-то записи Чорновила, но очень старые и очень плохого качества. Я просил его дать мне их. Но он каждый раз вилял: то он мне звонил из Америки и говорил, что передал записи своему отцу и я могу их у него получить, но телефон отца оказывался ненастоящий. То он клялся, что записи оказались в Америке. То есть Мельниченко слишком часто врет. И про записи он каждый раз рассказывает что-то разное. Так что я даже не уверен, существуют ли эти записи. Если да, то слушал ли Мельниченко их? И у кого на самом деле эти пленки. Я не верю в то, что Мельниченко был основным “записывателем” Кучмы. Он, видимо, был прикрытием. Пленки надо было как-то легитимизировать — чтобы не показывать, что они пишутся кем-то из государственных структур или шпионской сетью другой страны. Для этого и использовали Мельниченко.

— И все-таки, вы все время говорите о том, что Кучма, Фере и Кравченко что-то замышляли против вашего отца, хотя убивать его и не хотели. Какую же тогда конкретно роль они сыграли в этом трагическом ДТП? Это они его устроили? У кого какая была роль, включая Кучму?

— Думаю, что Кучма очень жестко ставил задание и Кравченко, и своим штабам: сделать все, чтобы Чорновил не смог участвовать в выборах, а после того, как раскол Руха уже был почти преодолен, прозрачно дал понять, что не стесняет их в средствах. Какую роль сыграли неформальные штабисты, мне неизвестно, потому я и настаивал, чтобы был проведен ряд допросов, в частности и Ющенко. Роль Кравченко, вероятно, сводилась к общему прикрытию операции, а впоследствии — к обеспечению “правильного” следствия. Думаю, что все преступные действия традиционно были возложены на Фере. Но выводы можно делать только на основании активных следственных действий, допросов, анализа, сопоставлений, а они практически сведены к нулю.

— На чьей стороне сегодня ваши политические симпатии?

— Сейчас ни на чьей. Сейчас у меня полная депрессия, которая уже доходит до апатии.

— Каким образом вы будете участвовать в выборах 2012 года, не думали еще? К какой партии примкнете или же пойдете по мажоритарке?

— Я пока не думаю идти в Раду в 2012 году. Чем займусь? Не знаю. Аналитика. Буду писать законы. Это хорошо оплачивается. Один хороший законопроект — это много тысяч долларов. А я писать законы умею.

— Вы — греко-католик. Знаете нового кардинала?

— Мне кажется, я пересекался с ним по семейным контактам еще в юные годы. А познакомился я с ним где-то в начале 90-х. Он невероятно приятный человек, очень деликатный.

— Говорят, он знает шесть иностранных языков.

— Это неправда. Он знает больше десяти, включая древние языки — староеврейский, старо- и новогреческий, латынь. Он защищал диссертацию в Риме с отличием “особенная”. То есть его диссертация признана особо большим достижением.

— А что изменится с его приходом?

— Понимаете, церковь — консервативная структура. В ней кардинально не должно что-то меняться. В данном случае хорошо, чтобы было сохранено то, что сделал Гузар. До него УГКЦ была загнана в Западную Украину. Но это правильный подход, что она не должна быть Галицкой церковью, и Святослав Шевчук точно будет это наследовать. Кроме того, у него есть перспектива наладить хорошие отношения со всеми православными Церквями, тем более, что открытость просматривается и с их стороны.

Анастасия РАФАЛ