“Ценности общества” и “гибридный мир”: кризис модели защиты

Джентльмены не читают чужих писем.

Г.Стимсон, госсекретарь США, 1929 г.

Подрыв Россией текущего миропорядка и отчаянные попытки демократического мира удержать осколки былой реальности формируют текущее пространство “гибридного мира”. 

Львиная доля материальных ресурсов и интеллектуальных усилий сосредоточенны именно на том, чтобы не дать агрессору в полной мере реализовать задуманные им стратегии, т.е., косвенно, — чтобы обеспечить суверенитет государства и его права на самостоятельные решения.

Российская масштабная “тихая” агрессия приводит к появлению целого ряда неожиданных вопросов, от эффективного ответа на которые будет зависеть судьба демократических режимов, в т.ч. — и Украины. Поиск ответов, в свою очередь, порождает другой вопрос экзистенциального характера: существуют ли правила/методы защиты ценностей общества, которые нельзя обойти, обмануть или проигнорировать для этой самой защиты? Ведь, в конце концов, именно “ценности” являются основой национальных интересов государства, а такие вещи, как суверенитет, физическая безопасность границ, внутренняя стабильность, — все это лишь необходимые элементы для защиты ценностей, формирующих наше общество как свободное, демократическое, толерантное и прогрессивное. При этом, увы, “за скобками” остается проблема того, что означенные ценности — свобода и толерантность, демократия и безопасность, стабильность и прогресс — мало/плохо коррелируют между собой…

Само государство, как система институций, совокупности государственной политики и отношений в обществе во многом и строится ради эффективной защиты национальных интересов. Для этого государству делегируются полномочия осуществлять такую защиту оптимальным (но не всегда наиболее эффективным!) образом. Как предупреждал еще Генри Томас Бокль: “Законодатель должен стремиться не к истине, а к целесообразности”. 

Именно вопрос “степени эффективности” и создает значительную часть проблем. Особенно когда под угрозой оказываются не столько физические параметры безопасности государства (например, территория или граница) которые можно легко измерить, а сами ценности. И часто угроза ценностям произрастает не только от действий агрессора, но и от выбора механизмов защиты от угрозы.

Если применяемые государством и обществом методы защиты от гибридной агрессии будут входить в конфронтацию с базовыми ценностями общества, почти всегда будет риск потерять себя в неизбежно возникающем при этом “компромиссе”,. А ситуации конфликта на эту тему возникали и будут возникать постоянно. Особенно в тех странах, которые пытаются не декларативно защититься от агрессии. Поэтому и вынесенные в эпиграф слова госсекретаря США Генри Стимсона далеко не случайны: они демонстрируют нечто очень важное для условий гибридной войны — эволюцию взглядов на то, что должно делать государство в тех или иных условиях. Именно с этими, ставшими крылатыми, словами Г.Стимсон закрывал офис криптоанализа в системе Госдепартамента США. Однако куда менее известна другая часть этой истории, относящаяся к деятельности Стимсона в период Второй мировой войны: будучи назначенным военным министром США он не только максимально расширил департаменты перехвата и расшифровки сообщений противников, но и лично курировал Манхэттенский проект. Реальность осуществления необходимых действий (особенно во время войны и военных действий) все же куда сильнее идеалистических представлений о том, как все должно быть…

“Демократические институты не могут улучшаться сами — их улучшение зависит от нас, — предупреждал еще Карл Поппер. — Проблема улучшения демократических институтов — это всегда проблема, стоящая перед личностями, а не перед институтами”. В нынешней ситуации вопрос политического философа буквально выворачивается наизнанку: должны ли смелые и храбрые люди гибнуть потому, что “джентльмены так не поступают”, — или все же должны предпринимать все необходимые усилия для противодействия агрессору, даже если результатом этого становятся поведение, мало отличимое от демонстрируемого агрессором. Данные трактовки вопроса становятся ключевыми на пути поиска противоядия гибридной войне. Особенно с учетом того, какие цели преследуются Россией в ее войне против западного мира.

Актуальная повестка “европейского театра” гибридной войны

Люди не могут дать силу праву, и дали силе право.

Блез Паскаль. “Мысли” (1657—1658) 

На нынешнем этапе Запад явным образом столкнулся с экзистенциальным вызовом для своего существования, поскольку целью России является не перераспределение геополитического влияния или восстановление “сфер влияния” — это уже не столь актуально. Ставки невообразимо поднялись, поскольку целью является латентная деконструкция демократической системы Запада, а вместе с ней — и всего либерального мира. Это своеобразная попытка вновь сыграть партию “конца истории”: если коммунистическая идеология проиграла, что ж — тогда пусть здесь будут развалины и пепелище. “Так не доставайся ж ты никому!” — восклицал по схожему поводу Юлий Капитонович Карандышев в “Бесприданнице”. 

И для этого Россией сделано немало. Тем более, что, как оказалось, разрушить отточенную и хорошо “смазанную” политической традицией и четкими “правилами игры”, мирным существованием и экономическим достатком систему оказалось не так уж сложно. И не очень дорого: реальные расходы РФ на данную глобальную цель по сравнению с прямыми оборонными расходами как самой России, так и любой из европейских стран весьма скромны. Если предположить, что оценки в 4—5 млрд. долл ежегодно выделяемые Россией на подрывную работу в мире верны, то на фоне общих показателей российского бюджета это не так уж много. Даже с учетом санкций, внешнего давления и “висящим” на шее украинским Донбассом (а также Приднестровьем, Абхазией, Юж. Осетией и, косвенно, Нагорным Карабахом в придачу) это не такая уж большая сумма (геоэкономически), и она вполне может окупиться многократно (геополитически). Поэтому не стоит удивляться, что Россия не сворачивает своих операций. Скорее наоборот — имея хороший задел (впрочем, изрядно растраченный за последние два-три года) накопленных в “сытые” годы потоков нефтедолларов, давление будет лишь наращиваться. Например, несмотря на интенсивные вливания в постепенно “проседающую” российскую экономику денег Резервного фонда и Фонда национального благосостояния, в мае этого года оба фонда демонстрировали даже небольшой прирост. 

Кроме того, атака происходит не “в лоб” — Россия прекрасно осознает, что как раз против лобового столкновения Запад защищен хорошо отработанной многоуровневой системой союзов и альянсов, соглашений и договоров. Однако диверсиям, инициированному саботажу, расшатыванию механизма изнутри что-то противопоставить крайне сложно. Тем более что опыт у России в этом вопросе есть: аналогичная деятельность велась еще во времена “Коминтерна”, а позже — во времена холодной войны. Притом, что тогда для Советского Союза стартовые позиции были куда хуже. 

Не стоит обманываться тем, что тактической целью России является приведение к власти в демократических странах собственных ставленников. Игра на стороне Марин Ле Пен или Фрауке Петри уже давно не только вопрос дальнейшей смены политического курса Франции или Германии. Хотя именно такую историю российское руководство предлагает значительной части российского якобы “истеблишмента” и простым обывателям. В общественное сознание последовательно и настойчиво вколачивается мысль, что проблема в персоналиях, что России нужен договороспособный, дружественный и лояльный Запад. И для этого следует просто привести “там” к власти “правильного” человека, который и изменит ситуацию радикально. 

Но это — неправда, вернее, даже не вся правда, а полуправда, которая хуже лжи. Россия хронически не способна выстраивать отношения равноправного партнерства, изначально считая, что все, что находится западнее от российской границы и не является зоной ее “особых” и т.п. интересов — это явная, прямая и постоянная угроза, от которой нужно избавиться. Поэтому стратегическая задача Москвы — отнюдь не в том, чтобы “просто” привести своего человека во власть. Принципиальная цель — создать информационно-социальный хаос, политико-социальную неопределенность, породить сомнения в политических лидерах и их деятельности. А как следствие — хаотизация западного общества в целом. Лучший пример того, как это работает, — нынешняя политическая действительность в США, которые не могут выйти из избирательного цикла, и несмотря на серьезные усилия американского истеблишмента, ситуация скорее усугубляется, чем “разруливается”. 

“Общественное мнение торжествует там, где дремлет мысль”, — предупреждал Оскар Уайльд.

Российское “силовое” руководство отлично осознает, что те лидеры, которых поддерживает Москва, в принципе не способны ни на эффективное оперативное управление, ни на формирование адекватных стратегических позитивных целей развития, ни на ценностную консолидацию своих наций. Проводится классический “негативный” отбор — чем хуже, тем лучше. В российских учебниках по специальным операциям это называется “организационным оружием” — сделать так, чтобы у власти находились люди, которые своими действиями (или даже самим фактом своего пребывания на должностях) разрушали бы систему государства. О которых Артур Шопенгауэр писал: “Ценить высоко мнение людей будет для них слишком много чести”.

Никогда раньше западный мир не был так уязвим перед подобной “тайной войной” — эпоха жесткого прагматизма и рационализма холодной войны 1940—1980-х годов сменилась политической оттепелью и эйфорией отсутствия угроз мирному развитию, что сделало удар России вдвойне неожиданным. Объективно никто не мог предположить, что демократической системой и либеральными ценностями воспользуются для того, чтобы их же и “взломать”.

Если попытаться подобрать наилучшую аналогию тому, как Россия “взламывает” Запад, то больше всего это похоже на саботаж работы сложнейшего механизма, который очень долго настраивали и который наконец-то начал работать нормально. Однако целью саботажа является разрушение механизма, что делается постепенно и незаметно. И даже не всегда понятно, как достаточно простые действия могут привести к сложным негативным последствиям. Каждое действие по отдельности принципиальной опасности не несет, но в совокупности постепенно формируется критическая ситуация, ведущая к катастрофе.

В политическом пространстве Европы это выглядит именно так: вброс лжи про “девочку Лизу”, поддержка ультраправых, спонсирование антиглобалистов, подкуп политиков и многое другое. В качестве перманентного фактора, сопровождающего подобную деятельность, — внешне законная информационная деятельность как неявно “прикормленных”, так и явно “вскормленных” СМИ, действующих в рамках широко трактуемой парадигмы “свободы слова”. Правда, “журналисты” таких СМИ почему-то больше похожи на кадровых разведчиков, а контент, создаваемый такими СМИ, абсолютно не отвечает даже минимальным стандартам современной журналистики. Что недавно очень жестко отметил и новоизбранный президент Франции.

И логично, что основной удар наносится по выборам, по их процедуре — краеугольному камню демократической системы, ибо, как утверждают классики, “демократия — это процедура”. “Классическая” компрометация политиков (причем, что пикантно, уже после выборов — те же резонируемые Москвой обвинения Д.Трампа в “пророссийскости”) и “неклассическая” компрометация выборов на фоне попыток повлиять на избирательный цикл — приоритетные внешнеполитические инструменты современной “геостратегии реванша” России. 

“Социальная испорченность принимает окраску той социальной среды, где она развивается”, — констатировал Оноре Бальзак. Сегодня в практике этой скептической максимы великого француза важную роль играет киберпространство. Следует говорить о фактической конвергенции “кибератак” и “манипуляций” в полноценном виртуальном “поле (практической) политики”. Речь идет о “социальных кибератаках”, ибо основной ожидаемый результат — сугубо социальный, или, точнее, социально-политический. Кибератака на Демократическую партию США была, прежде всего, инструментом влияния на американского избирателя, равно как и кибератака на штаб Эммануэля Макрона была инструментом влияния на выборы во Франции. 

Впрочем, даже понимание Западом сущности нависшей над западным миром угрозы пока не дает ответа на вопрос о том, как прореагируют народы Европы на непосредственную угрозу своему существованию.

“Из тупика”: сможет ли Запад выйти из “зоны комфорта” ради своего спасения?

Порою в обществе совершаются такие перевороты, которые меняют и его судьбы, и вкусы людей.

Франсуа Ларошфуко 

Западный истеблишмент, часто даже понимая реальность угрозы и осознавая механизмы ее реализации, стоит перед проблемой поиска ответа на сложившуюся ситуацию. Однако во многих случаях вопрос скорее в том, готов ли Запад, наконец, к результативному ответу.

Владимир ГОРБУЛИН, советник президента, директор Национального института стратегических исследований, академик НАНУ, доктор технических наук, профессор