Сергей Тарута — народный депутат Украины, родом из Мариуполя, совладелец украинской металлургической компании “ИСД”. В 2014 году он возглавлял Донецкую областную администрацию, с ноября 2014 — нардеп-мажоритарщик от Мариуполя. С 2019 года — депутат Верховной Рады от фракции “Батьківщина”. После начала российского вторжения в Украину 24 февраля, Тарута неоднократно публиковал факты о гуманитарной катастрофе в Мариуполе, призывая мировую общественность помочь городу, на что встречал жесткие ответные заявления со стороны городских властей и даже обвинения в попытках поймать “хайп” на трагедии. Журналист “ОстроВа” связался с Сергеем Тарутой и поговорил о том, как он видит события, происходившие в военном Мариуполе.
- Сергей Алексеевич, на чем сегодня сконцентрированы ваши основные усилия, как народного депутата Украины?
— Сегодня, как и многие, я сконцентрирован на помощи нашей армии. Я занимаюсь большим количеством вопросов, в том числе, поставками польского оружия, веду переговоры о помощи. Если начну все рассказывать, то скажут, что я делаю то, что должны делать другие. Прежде всего, это координация с военными и сухопутными войсками, проработка цепочек поставки оружия, с учетом того, что я в Польше работал и знаю много людей там, которые могут нам помочь с необходимым вооружением. Плюс, парламентская работа, но это само собой разумеется. Я встречаюсь с руководителями разных стран и стараюсь лоббировать наши интересы, чтобы нам помогали вооружением со складов их армий. Когда закончится война, тогда мы расскажем, чем мы занимались. Но это очень важные вопросы в области обороны нашей страны.
- Как и многие выходцы из Донецкой и Луганской областей, вы переживаете активную фазу войны уже во второй раз. В феврале 2022 года вы уже понимали, что наступление россиян будет неизбежным, учитывая то, что об этом много писали в американских и европейских СМИ?
— Я предполагал, что оно начнется. У меня не было данных разведки, но были друзья в Америке, которые говорили, что у них есть основания говорить, что ожидается нападение, с учетом тех разведданных, которые они имели. Но нас всех здесь убеждали, что войны не будет. Для себя я понимал, что скорее всего, это будет в рамках продвижения оккупантов в Донецкой и Луганской областях. В отношении востока Украины это было понятно, а вот то, что они будут заходить и сверху, и снизу, и что очень быстро пройдут, а мы не обеспечим достаточного сопротивления, вот этого я точно не ожидал.
- Каким был ваш вечер 23 февраля?
— Мы были у президента, на его встрече с крупным бизнесом. Нам сказали о том, что бизнес должен работать, помогать государству, успокаивать людей, что мы должны обеспечить рабочие места и работать на экономику Украины. Была просьба не уезжать, потому что на крупных бизнесменов все смотрят. Это больше касалось не меня, а других бизнесменов, чтобы они показывали пример населению Украины.
- А что произошло с вашим бизнесом в итоге? Удалось ли его эвакуировать из зоны боевых действий?
— Сейчас там оставался только бизнес моего брата. Понятно, что его сразу захватили, понятно, что никто ничего не вывез. Нас убеждали не паниковать, быть спокойными, обеспечить рабочие места. Поэтому мы ничего не трогали. Теперь все захвачено, разбомблено и уничтожено.
- Во сколько вы можете оценить свои потери от российского вторжения?
— В основном пострадал бизнес брата: и офис, и его строительная компания. Она вся захвачена, дом захвачен, офис разбомблен. Но ни для меня, ни для брата, никогда не было главной целью стяжательство. Мы всегда помогали, инвестировали и сами обеспечивали финансирование всей военной кампании в области в 2014 году. Никто никаких денег тогда не давал, чтобы формировать батальоны, укрепления, запасаться вооружением, приходилось это все покупать за свои личные деньги. Поэтому, тогда мы определились с главными целями: отечество на первом месте, а потом уже личные интересы.
- Я читал ваше интервью 2015 года изданию “Левый берег”, в котором вы сказали, что Ринат Ахметов уже не олигарх, а вы — банкрот. Насколько эта ситуация изменилась до момента российского вторжения 24 февраля 2022 года?
— Смотрите, мы когда говорим слово “олигарх”, то нужно понимать, влияет ли человек на политические процессы, обогащается ли он с помощью влияния через политический ресурс, через депутатов и так далее. Но у Ахметова уже тогда, когда президентом был Порошенко, с политическим влиянием было сложно. У нас главным олигархом в тот период был Петр Алексеевич и все, кто был рядом с ним. Сегодня его тогдашнее окружение почему-то исчезло, хотя все они несусветно обогатились за это время.
В отношении банкрота — когда я стал руководителем Донецкой области, россияне возбудили в отношении меня уголовное дело и арестовали мои активы. Тут может быть немножко неправильное выражение, но все мои активы были арестованы, а позже доведены до банкротства.
- Как сейчас выживает украинская металлургия?
— Она наполовину умерла. Сейчас индустрия не работает, есть только одно дыхание. Невозможно на Запорожстали, на “Дзержинке” и — не знаю, что происходит в Кривом Роге — обеспечить отгрузку. Ситуация была очень критичной по Авдеевке, коксом можно быть обеспеченным только из Авдеевки. Все остальное можно получать с Криворожстали или с Баглея. Но для Баглея нужны угли. Проблема обеспечения коксом, когда Авдеевка остановилась, обострилась. Сейчас уровень работы всех металлургических предприятий равен 10% от того, что было до войны. Но и это невозможно вывезти. Внутреннего рынка нет, какой-то государственной программы по строительству пока тоже нет. Никаких особых заказов от государства нет. Временно все приостановилось.
Кроме того, основные заводы, флагманы металлургии — “Азовсталь” и ММК им.Ильича тоже теперь остановлены. “Азовсталь” разрушен полностью, Ильича — слишком пострадал. Они там пытаются доменную печь запустить, я не думаю, что у них это получится, но оборудование они уничтожат. Поэтому, это страшная ситуация в отношении металлургии.
- Как вы думаете, насколько реально будет восстановить эти предприятия и рынки после победы Украины в войне с российскими оккупантами? Ведь часть крупных предприятий остается и на временно оккупированной территории. Я имею в виду, Донецкий, Макеевский, Енакиевский и Алчевский металлургические заводы.
— В случае с “Азовсталью” нужен новый завод. Там очень сильно пострадало прокатное производство, да и конвекторное тоже. Там надо это все демонтировать, убирать и на этом месте строить новое. Это отталкиваясь от тех повреждений, которые я видел на фотографиях “Азова”. Что касается Ильича, то он пострадал меньше, чем “Азовсталь”, но повреждения там тоже ужасные. Его восстановление займет от восьми месяцев до года, чтобы запустить работу.
По остальным заводам нужно будет смотреть, в каком состоянии до нашей победы будут Макеевка, Донецк, Алчевск, Енакиево. Пока это под большим вопросом. А в отношении рынков — их можно восстановить, тут важен вопрос себестоимости. Если у тебя ниже себестоимость, то ты будешь других выбивать из рынка. Временно этой ситуацией воспользуются и зайдут Турция, Китай и Индия, которые могут увеличивать объемы производства. После победы нам необходимо построить новую страну. Для строительства новой страны нужно столько металла, что мы будем работать наполовину на нашу экономику, на наше развитие.
- Мариуполь — трагедия не только всей Украины, а уже и всего цивилизованного мира. В чем вы видите главные ошибки в подготовке города к обороне? Сейчас многие критикуют и мэра, и мариупольский городской совет в том, что они фактически провалили эту подготовку…
— Понимаете, все ж готовились жарить шашлыки на май. Поэтому, естественно, это настроение было у всех. Не было жесткой команды. Я то еще работал в советской системе и хочу сказать, что гражданская оборона была очень важной составляющей всех управленческих процессов. Обучение, экзамены, подготовка бомбоубежищ. Потом, когда не было такой установки со стороны руководства страны, которое убеждало, что все будет хорошо и войны не будет, все расслабились и никто ничего толком не делал. Мне сложно сказать, в каком состоянии были бомбоубежища, я точно там не был и не могу утверждать, что они не были подготовлены. Могу сказать только одно: люди, которые находились в городе, искали бомбоубежища и прятались в них, сказали что они не видели подготовленных бомбоубежищ, не видели, где была еда, сами ее добывали. Таких людей я знаю много. Часть погибла, часть вышла из города, но ни от одного из них я не услышал, что где-то были подготовленные бомбоубежища, обеспеченные водой, едой и медикаментами. Я опираюсь на то, что говорят люди.
В отношении подготовки, понятно, что Мариуполь был очень сильно защищен. Но непонятно, почему 21 числа военных стали забирать с фортификационных сооружений. Мне сложно комментировать, но это опять-таки, по заявлению одного из бывших руководителей города, начальника управления. Для меня было удивительно, почему военные снимаются.
В целом, город был подготовлен очень здорово с восточной стороны. Но никто не ожидал, что за короткое время враг окажется возле Мариуполя и с других сторон, фактически, окружив город. И когда власти видели, что есть риск окружения, оставалась только одна дорога на Никольское, в сторону Запорожья, нужно было находить способы максимального оповещения людей о том, что кто может, просьба выезжать, здесь небезопасно. А люди бы уже сами решали, выезжать им или нет, это было бы на их совести. А так, отсутствие эвакуации людей всегда на совести местных органов власти. Нужно было людям доносить эту информацию, то ли рупор должен был ездить по городу, то ли нужно было максимально обходить места скопления людей и включать сарафанное радио. Это была огромная проблема, потому что телефонной связи нет, света не было, телефоны быстро разрядились и коммуникации между людьми, к сожалению, не было. Надо было искать варианты, изощриться, но донести всем, что в городе небезопасно и есть возможность уехать.
Когда руководство города выехало, то люди об этом не знали, и были уверены, что все контролируется. Это, конечно, сильно повлияло на отношение людей к власти. То, что мы сегодня читаем от них в социальных сетях — показательно. Их эмоции связаны с потерей близких, а таких, к сожалению десятки тысяч.
- И это уже не 20 тысяч человек, верно?
— Нет, конечно! 20 тысяч — это сглаживание ситуации. Как нам рассказывали, что не скидывали бомбу на театр, все время старались рассказать, что люди вышли из-под завалов, что мало кто погиб. Потом, также не говорили, что кинули бомбу в “Нептун”, а там было огромное скопление детей. Я знаю очевидцев, которые приходили и помогали этим детям. Знаю и человека, который за полдня до того, как бомба попала, вышел из театра и рассказывал всю ситуацию. Там было огромное количество людей.
Власти все время преуменьшали масштаб трагедии. Когда попали в больницу большой глубинной бомбой, попали в одно из мест, которое было сделано на “Азовстали” в качестве больницы, там очень много людей погибло. Я все время писал об этом в Фейсбуке, но не для того, чтобы пиариться, как делает советник мэра Андрющенко. Я не понимаю, он то ли стал блоггером, то ли он остался советником. Если советником, то пусть он лучше говорит, как надо помогать людям, которые уехали! Как сделать так, чтобы была живая ниточка к каждому человеку, который оказался без средств к существованию. А он занимается только своим пиаром. И в том числе, много информации берет из российских телеграм-каналов.
Так вот, я опубликовал эту информацию, чтобы показать трагедию на весь мир, чтобы обеспечить санкции против россии, поставки оружия Украине, привлечь внимание мировых политиков к этой трагедии. Я информирую людей из первоисточников, потому что общался с “азовцами”, там были мои сотрудники и сотрудники из компании моего брата, которые находились рядом с театром. Я это освещаю на для пиара, а для цели помощи Украине и Мариуполю. Но с их стороны звучат заявления, что нет, откуда эта информация? Нужно ссылаться на официальные источники. А кто там официальные источники, если никого из них в Мариуполе и близко не было? Когда на “Азовсталь” скинули большую бомбу, погибло много людей, я написал в Фейсбуке, что погибло много людей. Тут же заявление от этого Андрющенко и от губернатора, что нужно ссылаться, это непроверенная информация. К сожалению, мы живем в таком сюре. Если ты советник мэра, тогда занимайся тем, чтобы помогать Мариуполю, а не блогерством. Или становись блогером.
Просчеты в информационной политике страшные. Я разговариваю с “азовцами”, они мне рассказывают, что скинули огромную бомбу и сколько погибло ребят, я пишу пост, что сбрасывают трехтонные бомбы, мир, посмотрите, что творится! Тут же пишет блогер-советник, что это не соответствует действительности. Мол, откуда ты знаешь, а мы вот тоже с “азовцами” общаемся, это неправда. Да никто с ними не разговаривал! Я спросил: с кем вы общаетесь? А мне называют человека, который там не находился, а находится в Днепре. Такая история, конечно же раздражает. А представьте, на Западе читают это все и думают: “Что-то там не стыкуется, может не так уж там и страшно в Мариуполе?”. Мы же это делаем с одной целью: привлечь мировую общественность, которые будут давить на своих политиков в отношении Мариуполя, в отношении его защитников, которых нам нужно спасать, в отношении строительства нового Мариуполя. А они начинают это девальвировать. И через час “азовцы” пишут, что да, действительно попала бомба. Действительно, у нас огромные жертвы. А городская власть полчаса назад рассказывала, что это не так.
- На прошлой неделе я видел оценку от Мариупольского городского совета, согласно которой в городе сейчас остается порядка 100-120 тысяч человек. Часть населения выехала в Украину, часть принудительно депортирована в россию, часть — погибла. Какими вы видите пути возвращения тех людей, которых принудительно увезли в россию?
— У кого есть деньги, те могут выехать оттуда. Некоторые мои знакомые так и сделали, выехав через Прибалтику, Грузию или Турцию. Хуже, когда нет денег и человек не в состоянии купить билет. Они остаются там, а там ведь их не ждут. Важно что: правильная государственная политика и работа городских властей, направленная на то, чтобы сейчас обеспечивать коммуникацию. Была запущена гражданская инициатива, платформа “Мариуполь SOS”. Задача первая: собрать информацию. Вторая — систематизировать ее, понять, кто, где в каком месте находится. Что касается россии, то поставить задачу для власти, как помочь людям выехать, возможно, перечислить деньги, если у них есть такое желание. Важно с ними коммуницировать. В отношении нахождения переселенцев из Мариуполя в Украине важно понять, в какой области какое количество мариупольцев проживает и тогда выходить с инициативой, в том числе к международным донорам, об обеспечении локальных поселков, где можно было бы проживать до момента восстановления города. Здесь бы еще понять, где роль центральных органов власти, где областных, где местных, волонтеров, неравнодушных бизнесменов. Это системная работа. Более того, надо понять, кто был на официальном обеспечении, которое получал по персональным болезням или инвалидности, и кто постоянно находился на медикаментозном обеспечении. Очень много мариупольцев умерло без лекарств, это отдельная трагедия.
Также мы занимаемся тем, чтобы подготовить судебные иски к россии. В ближайшее время мы это сделаем. Коллективный иск украинских граждан к россии с требованием компенсации уже запущен, потому что есть десятки тысяч людей, которые выходили без денег и без документов. Люди по полтора-два месяца находились в бомбоубежищах, потом выходили из города без ничего. Некоторые просто все побросали и уехали, потому что важнее было спасти свою жизнь. Люди в Мариуполе в основном выехали без копейки денег, без одежды, без сбережений, украшений. Работы много, этим надо серьезно и системно заниматься.
- В одном из недавних интервью Вадим Бойченко сказал, что покинул город, выполняя поручение главы областной военной администрации. Вы занимали эту должность в 2014 году, — скажите пожалуйста, это какие поручения могут быть, согласно которым мэр должен покинуть город, в котором он нужен?
— Я могу сказать только одно: мэром его выбирал не глава областной администрации. Мэром его выбирал народ Мариуполя. У него другого командира, кроме мариупольцев, не должно быть. То, что говорил областной голова, или какие-то там команды давал, так он не имеет прямой вертикали на то, чтобы давать какие-то команды. Он может что-то рекомендовать, или давать поручения правоохранительным органам в рамках его структуры. Может влиять на выделение вещей на социальное развитие. Мэры все действовали и действуют по своему усмотрению. Не может глава администрации, который является сейчас руководителем военной администрации, увольнять мэра, увольнять депутатов, поэтому мне сложно это комментировать. Это реакция каждого человека на выполнение той или иной команды.
Если бы я слушал то, что мне говорит Порошенко, то Мариуполь был бы захвачен еще в 2014 году. Потому что он вообще ничего не говорил и даже трубку не поднимал, когда я звонил ему. Это означает, что Мариуполь вообще был брошен. И пока мы не отбили первую атаку, то вообще никто не помогал. И вооружения практически не было. Мы сами это все создавали. Создавали “Азов”, помогали его комплектовать. Слава Богу, помогал Аваков, я неоднократно говорил, что я ему очень обязан тем, что он всегда откликался, брал трубку. Порошенко ни разу трубку не взял. Тогда бы в Мариуполе уже была “Новороссия”, если бы я ждал команды от Порошенко.
- Как вы думаете, почему так получилось, что на 8-й год российской агрессии в Украине остались люди, которые при первой же возможности стали гауляйтерами? Например, некий гражданин Иващенко, который теперь назначен смотрящим за Мариуполем?
— Иващенко вроде бы был одним из руководителей на “Азовмаше”. Я всегда думал, что он с мозгами. А оказалось, что он абсолютно без мозгов. Я считал, что люди такого уровня должны быть патриотично настроенными, должны понимать, что нет другой отчизны, кроме Украины. У каждого, кто родился на этой земле. Что сосед, который исторически оказался соседом, это же не приговор. Это не означает, что мы должны подстраиваться под то, что хочет сосед. Поэтому, они должны уважать нас. А если они не уважают нас, то чего мы должны уважать их? Я Костю не очень хорошо знал, может, раз 10 видел в жизни. Но в моем понимании он не должен был этого сделать. Коль он это сделал, значит это человек, как и многие, кто там сотрудничает с этими тварями, не имеет ничего у себя за душой, никаких ценностей.
Мне сложно понять, что может побудить человека стать изменником Родины. Это все изменники Родины, даже не коллаборанты. Они соглашаются работать не на Мариуполь, не на Херсон, не на Мелитополь. Они работают на врага. Потому что россия — это враг, который уничтожил в Мариуполе около 50 тысяч человек мирного населения. Разрушил город полностью. С какими глазами, с какой совестью ты работаешь на врага? Что может побудить? У меня нет ответа. Насколько ты не имеешь человеческих ценностей, что работаешь на врага? У нас нет ни одной семьи, которую бы не тронула трагедия в Мариуполе. Нет ни одной семьи, где бы не погибли друзья, знакомые, сотрудники. У меня не укладываются в голове такие поступки. Любовь к своей стране, своей земле, к могилам твоих родителей, родственников и друзей, ведь чем старше мы становимся, тем больше у нас этих могил появляется… ну как ты можешь это все продать? Этому нет оправданий. Это преступление. Они все преступники, кто работает на оккупантов.
Я могу понять тех, кто работает в больнице. Да, у него гуманная составляющая, он понимает, что много мариупольцев осталось, надо им как-то помогать. Понимаю, что кто-то работает в школе, потому что дети остались, нужно их поддерживать и учить. Думаю, никаких там 110 тысяч нет, мне кажется, есть 30-35 тысяч, которые по важным причинам не могли выехать. И это не из-за любви к россии. Просто были обстоятельства, при которых люди были не в состоянии это сделать. Старики, например, вообще очень заякоренные, они вообще не хотят никуда выезжать и потом гибнут, к сожалению. Тем не менее, есть какие-то социальные профессии, где человек может работать, чтобы выживать. Но служить врагу — это большое преступление и большой грех.
- В 2014 году вы возглавили Донецкую область в один из самых горячих периодов украинско-российского противостояния. Могли бы вы вспомнить самый сложный день, который вы пережили во главе областной администрации?
— Самым сложным было ежедневное разочарование очень слабой властью Киева. Это была не сила россии, это была слабость Украины. И когда ты руководитель области и получаешь звонки из районов, сел, люди говорят, что идут танки. А чьи это танки? Это наши или чужие? Я не знаю, нужно выяснять. Начинаю звонить, выяснять, чьи это танки. Потом выясняется, что наши, но мне, как руководителю области, никто ничего не говорит. Это вообще сюрреализм! Ты каждый день живешь в колоссальном стрессе.
Была задача и мы ее достойно выполнили. Мы на этом не пиарились, но вывезли все социальные заведения, все дома престарелых, детские дома, интернаты, людей с инвалидностью. Мы всех вывезли, потому что понимали, что ситуация становится опасной. И даже детей смогли вернуть из Ростова, которых тогда захватили и вывезли оккупанты. Мы тогда договорились вывозить в Кривой Рог, а их взяли, развернули и повезли в другое место. Сложным был каждый день. Ты понимаешь бессилие, что нет у тебя тех инструментов, которые должны были бы быть. Ты вроде бы и руководитель области, а у тебя нет администрации. Когда к кому-то едешь, чтобы там находиться и оттуда управлять процессами, тебе говорят: “Только к нам не едьте, иначе нас захватят”. Поехали в офис корпорации — его тоже захватили. Потом поехал в другое место — туда тоже начали идти и захватывать.
Самое сложное: понимать, где ты будешь спать. Я понимал, что за мной каждый день ездят две машины российского спецназа. Им же нужно было легитимизировать Губарева (самопровозглашенный “народный губернатор” Донецкой обл. — ред.), а для этого нужно было захватить меня. И вот где ночевать — это был самый сложный вопрос каждый день. Куда пойти, чтобы тебя на утро не схватили. Или ночью не схватили. Приходилось проситься каждый день где-то переночевать. Ты губернатор, а ты не знаешь, где же можно остаться на ночь.
Один раз я находился в “Виктории” (отель в Донецке рядом с “Донбасс Ареной” — прим.авт), и между тем, как туда пришли наемники за мной и тем, как я покинул здание, прошло ровно 40 секунд. Ребята мои постоянно прослушивали систему zello, а между администрацией и “Викторией”, в которой мы были, ровно 5 минут пути. Нам сказали: они выезжают. А мы с 15-го этажа пока успели спуститься, они как раз заезжали. Один раз интервал составил 40 секунд, второй — 30, а больше мы там не появлялись, стало рискованно. Это была веселая и стрессовая гонка, чтобы от них оторваться. Особенно ночью, чтобы тебя не видели и никто не знал, где ты остановился на ночь.
- Я слышал такую историю, что в Донецке у русских получился переворот во многом благодаря тому, что большая часть местных силовиков имела российские паспорта. Поэтому и не препятствовала задержаниям пророссийских активистов. Сколько в этом правды?
— Война это всегда черно-белый процесс. Здесь нет серого или других оттенков. И тогда сразу же говорили, что милиция продалась или что-то в этом роде. Но на самом деле, они такими и были. Когда я был назначен на должность Главы областной администрации, я приехал встретиться с милицией. Мне сказали: “а что вы хотите от нас, если нас сейчас тягает прокуратура за то, что милиция разгоняла мирные демонстрации на Майдане. А здесь, мол, та же самая история, мы же не имеем права открывать огонь. От нас сейчас требуют то, за что нас привлекают сейчас к уголовной ответственности”.
В отношении СБУ, там была “Альфа”, которую расформировали. Но когда поставили Иванова Валерия Юрьевича, то он абсолютно достойно вел работу вместе со своей командой. Он держал удар. Я встречался с работниками СБУ, мне сложно было сказать, у кого был российский паспорт. Я никогда не был в органах государственной власти до того момента, я занимался бизнесом и знал только единицы силовиков. Скорее всего, такие паспорта у некоторых из них были, скорее всего, была часть людей, которые и работали на россию. Если учесть, что во всех структурах государственной власти были так называемые их “союзники”, которые там или работали, или наоборот, бездействовали, чтобы подрывать экономику и обороноспособность нашего государства. То, что происходило с “Нафтогазом”, это из той же серии. Они, может быть, и не были с российскими паспортами, но работали на российские интересы. Вместо того, чтобы добывать украинский газ и инвестировать туда, всегда сидели на игле у россии. В том числе, и сегодняшняя молодежь, думает о том, как увеличить стоимость газа, а не как его удешевить и добывать его у себя. Поэтому, тут ничего не исключено.
- Что бы вы порекомендовали сейчас сделать жителям временно оккупированных территорий, если возможности выехать у них нет.
— Во-первых, даже если люди выезжают, там проходит очень серьезная фильтрация с рисками для мужского населения среднего и молодого возраста. Это самый страшный риск. И все-таки, оставаться там сейчас опаснее, чем пытаться выехать. Поэтому я бы советовал уезжать. Или пытаться подавать какую-то весточку, а мы здесь уже помогали бы им выезжать. Я бы создал в государстве специальный фонд, на него можно было бы выделить донорские деньги, которые бы помогали финансировать эвакуацию. Потому что то, что захватчики сделали на оккупированных территориях 2014 года, они зазомбировали молодое население и утилизируют его на фронте. И получается так, что сейчас очень много украинцев воюют с украинцами, которых россияне называют фаршем. Это можно услышать в тех перехватах радиочастот, которые публикуют наши спецслужбы. Так и говорят: “сначала пойдет фарш, а потом уже такое-то подразделение такой-то армии”. Поэтому сейчас всех, кто там остается, пытаются хватать и отправлять на фронт. Люди бояться, что их могут бросить, могут расстрелять, многие естественно идут с надеждой быстро сдаться, чтобы уйти от этого ужаса. Я бы пожелал, чтобы выезжало как можно больше людей, особенно мужского пола, поскольку их могут призвать в тамошнюю армию. Конечно, и женщинам я тоже рекомендую уезжать оттуда. Но для этого нужно, чтобы государство об этом думало. Всегда есть инструменты, если задумываться над реальными проблемами.
Еще в нашем обществе есть такое восприятие, мол, они там остались, значит сами виноваты. Хочу сказать, что огромная часть населения не выезжала не из-за какой-то симпатии к оккупантам. Я иногда звоню своим бывшим сотрудникам, например, поздравляю их с Днем Рождения. Они меня спрашивают: “Ну когда же вы придете? Когда вы освободите нас?”. Нам нужно сказать людям: “Ищите пути выезда, а мы вас обеспечим жильем, деньгами на выезд, выезжайте, кто может” и это был бы правильный сигнал. Основная часть выехала бы.
