Почему у Кремля не осталось ни одного союзника в Киеве

В Киеве, конечно, сидят западники, но страна дружественная, в перспективе — лояльная, а потому мы им газ со скидкой и электроэнергию по внутренним тарифам. Одна проблема — в отличие от событий десятилетней давности у Украины 2015-го нет никакой пророссийской альтернативы. Более того, для Кремля украинская оппозиция будет никак не меньшим злом.

Иногда кажется, что в Москве до сих пор верят в то, что Украина Петра Порошенко — явление временное, способное рано или поздно стать если не Украиной Виктора Януковича, то как минимум страной Леонида Кучмы. Уступчивой, буферной и с колоссальным опытом сидения на двух стульях. А по факту нынешний украинский президент — это лучшее, что могла получить Москва. Потому что он сам из эпохи мирных нулевых. А те, кто придет ему на смену, — уже нет.

Back in the USSR

После бегства Виктора Януковича Партия регионов решилась на ребрендинг. Название выбрали так, чтобы наверняка — Оппозиционный блок. И когда Генпрокуратура в Киеве возбуждает в отношении лидеров партии уголовные дела, то принято говорить о давлении на оппозицию. Но это не так.

Несмотря на пафос своего названия, Оппозиционный блок никакой оппозицией не является. Экс-регионалы и коммунисты — это не более чем уходящая натура, напоминающая о временах медленного постсоветского дрейфа последней пары десятилетий. Они не способны взять реванш — им удалось собрать голоса тех жителей южных и восточных областей страны, которые по инерции голосуют за своих. Для части украинских избирателей прописка кандидата нередко важнее его предвыборной программы и фракция “эксов” в Верховной раде — всего лишь выжимание электоральных соков из остатков былого могущества.

Последние двадцать лет основным противостоянием на Украине была конкуренция между российским мифом об Украине и украинским мифом о самой себе. А теперь этого спора больше нет. Особенно после того, как сам Кремль с успехом проводит военизированную операцию “Год России на Украине”. Это как с георгиевской лентой. Еще в 2013-м она была элементом внутриукраинского политического пейзажа — ее надевали те, кто хотел, чтобы страна стала частью “русского мира”. А после Крыма и начала “бурятоубийственной” войны в Донбассе эта лента воспринимается уже как маркер солидарности с агрессором. Жаловаться на невозможность ношения ленты на Украине все равно что жаловаться на запрет вывешивания советского флага в Хельсинки году эдак в 1940-м.

Помимо идеологии, есть еще и цифры. Лидерами пророссийской и просоветской ностальгии всегда были Крым и Донбасс, а сегодня обе эти электоральные вотчины фактически вычеркнуты из политического пространства. Полуостров и шахтерский край для Киева были чем-то вроде внутренних Судет — их изъятие лишь сделало остальную Украину куда более монолитной. За пророссийские силы, по сути, больше некому голосовать.

Взять все и поделить

Зато есть кому голосовать за любителей простых решений для сложных вопросов. Шариковщина всегда привлекательна в условиях кризиса, а потому логику “взять все и поделить” водрузили на свои штандарты сразу несколько политических сил, включая Радикальную партию Олега Ляшко и “Батькивщину” Юлии Тимошенко. Юлия Владимировна и вовсе на каждом телеэфире по привычке требует срочно поднять зарплаты и пенсии. В итоге про нее шутят, что она так сильно хочет быть президентом, что ей, по большому счету, все равно, президентом чего она хочет быть.

Главный упор в своей риторике этот фланг делает на национализацию российского бизнеса. Кроме того, они запрещают повышать депутатам и чиновникам зарплаты (ставка украинского народного избранника — $250), не хотят поднимать цены на газ для населения и хотят отменить депутатскую неприкосновенность. В отличие от почивших пророссийских сил именно этот фланг украинской политики сегодня стал скрытой оппозицией для власти. Именно скрытой — формально все эти силы находятся в провластной коалиции, но не стоит преуменьшать их стремление усилить свои позиции. Соперничать с ними властям не так уж и просто. Потому что власть несет ответственность, а оппозиция — нет, она свободнее в словах и призывах.

Все популисты заочно конкурируют друг с другом, но самое главное заключается в том, что в эфире каждый из них противостоит Москве. И худшим приговором рейтингу украинского политика становится ярлык “агент Кремля”. Впрочем, все они прекрасно улавливают общественный запрос, и лояльность Москве станет последним, чем они решат привлечь избирателя. Потому что любой “Алексис Ципрас” может сколько угодно шантажировать ЕС тем, что не будет возвращать кредиты. Но даже Ципрас не может себе позволить сказать, что Северный Кипр — это турецкая земля. А Крым для Украины стал именно таким рубиконом.

Наше дело правое

Украинские ультраправые, которыми принято пугать российского телезрителя, существуют в эфирах Дмитрия Киселева, но отсутствуют в Верховной раде. “Свобода” Олега Тягнибока оказалась за бортом — избиратель не оценил программу этнического национализма. Возможно, именно потому, что Майдан создал запрос на политическую нацию, в которой кровь и почва вторичны, а убеждения первичны.

Запрещенный в России “Правый сектор”, о существовании которого Украина узнала лишь год назад, тоже из окопов в парламент так и не перебрался. За исключением разве что его руководителя — Дмитрия Яроша. Позиции этой политпартии теоретически могут усилиться, тем более что правую идеологию они тоже эффективно смешивают с левацким подходом к экономике. Но вряд ли усиление этого крыла Кремль сможет назвать своей победой.

Чем хуже — тем лучше

Украина до Януковича была олигархической коррупционной страной. После победы Виктора Януковича она стала становиться страной криминальной. Майдан смог отыграть сползание ровно на одну стадию — и Украина вновь вернулась к доянуковичевской эпохе. Поэтому главными субъектами публичной политики вновь стали олигархи.

Но даже они сегодня вынуждены считаться с общественным мнением. Дискуссия о том, есть российские войска в Донбассе или нет, возможна только внутри самой России — на Украине по этому вопросу царит консенсус. Поэтому у Москвы есть только два варианта, чтобы “отыграть” Украину.

Первый — это добиться того, чтобы Киев согласился забрать Донбасс на условиях Кремля. То есть федерализация, политическая неподконтрольность региона Киеву и право вето Донецка и Луганска на ключевые решения политики. В этой схеме бывшим “народным республикам” отводится роль поводков, сдерживающих суверенитет Украины.

Второй вариант — это добиться дестабилизации в стране. Например, чтобы произошел третий Майдан, чтобы центральная власть утратила рычаги управления, чтобы в регионах началась махновская вольница. В подобном случае Москва всегда сможет сказать, что нет смысла вести диалог с “восточноевропейским Сомали”. И может попробовать усадить Запад за стол переговоров для совместного решения судьбы бывшей советской республики.

В этом смысле истинной опорой Москвы могут стать те самые украинские популисты. Потому что в их силах сорвать выделение любого западного кредита — отказавшись, например, сокращать социальные льготы. Им под силу похоронить остатки инвестиционной привлекательности Киева, объявив о национализации. Они могут зафиксировать курс гривны по отношению к доллару и похоронить тем самым валютный рынок. Ввести регулирование цен. Обязать банки списать кредиты валютным заемщикам. Запретить экспорт пшеницы. Они могут сделать все, что угодно, а те, кто сомневается в этом, могут изучить новейшую историю Венесуэлы. Траектория благих намерений обычно вполне однозначна.

Но ни один из этих вариантов все равно не вернет ту Украину, которая существовала до 2014 года. Потому что кровь сакрализует любое противостояние. В Киеве могут избирать популистов или прагматиков, социалистов или либертарианцев, но кто бы ни занял главное кресло страны — его ответ о принадлежности Крыма и роли России в Донбассе будет однозначным.

Павел КАЗАРИН