Питер Возер, главный исполнительный директор Royal Dutch Shell: “Это настоящая трагедия”

Питер Возер руководит Shell только год, но работает в компании больше четверти века. Он первый финансист и первый швейцарец, возглавивший англо-голландский нефтегазовый гигант. Однако с его приходом Shell осталась консервативной: несмотря на колебания цен и кризис, она уже много лет использует один и тот же прогноз цен на нефть. Впрочем, Shell начала позиционировать себя в первую очередь как газовый и уже потом как нефтяной концерн. Природному газу нет альтернативы — он дешевый (“производство 1 МВт электроэнергии из газа будет дешевле, нежели из угля, это дешевле, чем ядерная энергетика, и дешевле, чем возобновляемые источники”), экологичный (“при его сжигании вырабатывается на 50-70% меньше CO2 по сравнению с угольными электростанциями”), а его запасы огромны (“вместе с альтернативными источниками их хватит больше чем на 250 лет”), констатирует Возер.

— А нетрадиционные источники газа могут быть альтернативой традиционным?

— Не думаю, что они могут стать альтернативой природному газу в широком смысле. Мне кажется, что газ из коллекторов с низкой проницаемостью, так же как и сланцевый газ, будет играть важную роль на газовом рынке Северной Америки — в США и Канаде. Европа обладает некоторыми ресурсами такого газа, но мы в Shell считаем, что сланцевый газ не будет играть важной роли в структуре европейской энергетики в долгосрочной перспективе.

-Почему?

— Если посмотреть на геологию Европы, там есть залежи сланцевого газа и газа в коллекторах с низкой проницаемостью. Но существует три причины, по которым мы считаем, что эти ресурсы не могут быть освоены в тех масштабах, в каких это делается в США. Первая: плотность населения в Европе гораздо выше, чем в США, или, например, Китае. Кроме этого получение в Европе всей необходимой разрешительной документации будет достаточно сложным процессом. И третья причина: если в Северной Америке вам принадлежит участок земли, то вы являетесь владельцем не только самой земли, но и всего, что находится под ней. В Европе вы являетесь владельцем только самой земли, а то, что под землей, принадлежит государству. Это означает, что у владельцев земельных участков в Европе нет заинтересованности в разработке таких ресурсов. Поэтому будет сложно получить разрешительные документы. Вы знаете, как выглядит процесс разработки залежей сланцевого газа? Буровые работают практически рядом друг с другом. И для Европы это означало бы, что у каждого дома на участке будет стоять буровая. Не через 30 км друг от друга, а практически рядом, и потом еще одна, и еще… В Европе с ее высокой плотностью населения это практически невозможно. Представьте себе, что правительство поставит в вашем саду буровую, но деньги будет забирать себе, и каждый раз, выглядывая в окно, вы будете смотреть на эту буровую. Плюс в некоторых районах Европы геология более сложная, и пласты не настолько мощные, как в США, что представляет сложность с точки зрения геологоразведки.

— Но Shell работает в данном направлении в различных странах Европы, и, в частности, недавно украинский министр Юрий Бойко объявил, что до конца года Shell и Украина могут заключить соглашение о разработке залежей сланцевого газа в рамках совместного предприятия и что в течение трех лет объемы добычи газа на Украине оставят 7-10 млрд куб. м. Соответствует ли это действительности?

— Shell действительно работает в этом направлении в южной части Швеции, а также в Германии совместно с ExxonMobil. Да, мы изучаем такую возможность применительно к Украине. Пока еще рано говорить о возможных объемах ресурсов и добычи. Мы находимся на очень ранней стадии, и нам еще многое предстоит изучать.

— А насколько вообще перспективен подобный проект на Украине?

— Для начала нам необходимо выполнить геологоразведку. И даже после этого остается риск того, что объем открытых ресурсов будет недостаточным либо они будут слишком сложными для разработки. Мы считаем, что на Украине существует потенциал в этом направлении, но на данном этапе не можем ничего сказать, так как сначала необходимо провести геологоразведку. Потенциал там есть.

— У вас уже есть лицензионные участки на Украине? Вы подписывали какие-либо документы на получение лицензионных участков?

— У нас подписано только общее соглашение о совместной деятельности в 2006 г.

— Есть ли у России потенциал в добыче газа из нетрадиционных источников?

— Я считаю, что у России хороший потенциал в области угольного метана. Но опять же пока преждевременно говорить о чем-то конкретном, для этого нужно выполнить много работы. Shell сейчас занимается разработкой проекта по добыче метана из угольных пластов, но пока не в России, а в Австралии, и газ затем будет направляться на производство СПГ. Но этот проект находится еще на самой ранней стадии.

— Если продолжать разговор о рынке газа, как по-вашему, какой вид контрактов — спотовые или долгосрочные — может гарантировать стабильность и устойчивость рынка?

— Думаю, что это долгосрочные контракты, так как речь идет о долгосрочных инвестициях, как со стороны производителей — добывающих компаний, так и потребителей — владельцев электростанций и распределительных сетей. Для работы электростанций нужна стабильность, которую можно обеспечить за счет долгосрочных контрактов между поставщиками и потребителями.

— Какова доля спотовых и долгосрочных контрактов в портфеле Shell? В прошлом году мы сравнивали отчеты Shell с данными “Газпрома”. И тогда средняя цена на газ “Газпрома” была сильно выше, чем у Shell. У нас сложилось впечатление, что в вашем портфеле большая доля спотовых контрактов.

— Когда речь идет о контрактах, нужно понимать, что существуют три разных региона — США, Европа и Юго-Восточная Азия. В Юго-Восточной Азии и Азиатско-Тихоокеанском регионе доля долгосрочных контрактов — 90%, и они привязаны к ценам на нефть. В Европе эта цифра примерно 70%, и там долгосрочные контракты также привязаны к ценам на нефть, ну а доля спотовых находится в районе 30%. В США практически все контракты спотовые в связи с наличием торговой площадки Henry Hub. Примерно 3-4% нашей добычи углеводородного сырья приходится на газ, добываемый в США. Поэтому доля спотовых газовых контрактов в общем портфеле добычи нефти и газа довольно мала. Думаю, она находится в пределах 20-25%.

— Каковы ваши прогнозы и ожидания в отношении цен на газ на среднесрочную перспективу, например через три года?

— Обычно я стараюсь не говорить о конкретной фиксированной цене, поэтому приведу диапазон, который мы используем. В США при планировании долгосрочных инвестиций и с учетом поставок в Henry Hub мы используем диапазон в $4-8 за 1 млн британских тепловых единиц (около $142-285 за 1000 куб. м). Для остальных регионов мира, где практически все наши контракты привязаны к ценам на нефть, мы используем диапазон в $50-90 за баррель. Мы всегда считаем, исходя из баррелей, а не кубических футов или метров.

— Достаточно широкий диапазон…

— Да, это так. Но когда вы инвестируете с перспективой на 20, 30, 40 лет, вы смотрите на две вещи: прежде всего — нижний предел цен, когда существует избыток газа, но спрос невелик. А при $90 за баррель необходимо понимать, какой процент от выручки мы можем оставить себе, ведь мы платим налоги в разных странах мира, а при высоких ценах налоги тоже выше.

— Предправления “Газпрома” Алексей Миллер недавно предположил, что в ближайшие годы цена на нефть вырастет до $100 за баррель. Вы согласны с такой точки зрения, или вы не столь оптимистичны?

— Мне бы не хотелось рассуждать на тему возможного роста цен. При планировании инвестиций на десятилетия вперед мы используем консервативный подход к этому вопросу, поэтому, если вы посмотрите наш инвестиционный портфель, в нем всегда заложена цена в $50-90 за баррель.

— Как долго Shell использует такой диапазон? Когда последний раз его пересматривали?

— Мы достаточно консервативны, и этот прогноз используем уже много лет подряд.

— Давайте поговорим о вашей деятельности в России. Пока что Shell предпочитала реализовывать проекты в России с нуля: так начинались и “Сахалин-2”, и проект разработки Салымских месторождений. Не изменилась ли эта стратегия, не рассматриваете ли вы возможность покупки доли в уже существующей компании или проекте?

— Прежде всего хочу отметить, что мы очень довольны тем, как развиваются эти два проекта. Они очень важны для нас и успешно работают. Shell открыта для обсуждения возможностей участия в других российских проектах. Мы готовы поделиться опытом в области разработки и внедрения передовых технологий и инноваций — наиболее эффективно это можно сделать в рамках совместных проектов.

Например, Shell обладает передовыми технологиями в области методов увеличения нефтеотдачи пластов (МУН). Это означает, что на позднем этапе эксплуатации месторождения мы можем применить технологии, и это будет уже вхождение в существующий проект. Вообще, нас уcтроили бы оба варианта, и мне не так важно, идет речь об абсолютно новом проекте или об уже эксплуатирующемся месторождении.

— Ведете ли вы с кем-нибудь переговоры в России о вхождении в существующий проект?

— Я привел МУН в качестве примера. Сейчас на базе Салымского проекта выполняется пилотный проект по применению новых технологий, позволяющих повысить коэффициент извлечения нефти. Это может стать возможностью для входа в другие нефтяные проекты с целью применить там эту технологию. Пока мы наблюдаем за ходом пилотных работ. Как вы знаете, нашим новым партнером в Салымском проекте является “Газпром нефть”, поэтому надеемся, что такие возможности появятся.

— Означает ли это, что вы ведете переговоры с “Газпром нефтью” о вхождении в проекты, где могут применяться МУН?

— Во время моего визита на Петербургский экономический форум в июне у нас прошла встреча с председателем правления “Газпрома” Алексеем Миллером, на которой мы обсудили различные вопросы, касающиеся совместной деятельности.

— Вы можете сообщить детали этого партнерства?

— Нет, детали я сообщить не могу. Это будет решаться г-ном Миллером и мною.

— Предлагаю вернуться к проекту “Сахалин-2”. Когда оператор проекта — Sakhalin Energy планирует получить первую прибыль?

— В прошлом году проект был успешно запущен в эксплуатацию, мы отгрузили на 50% больше партий СПГ, чем было изначально запланировано.

Таким образом, прошедший 2009 год был успешным для проекта, и мы впервые получили чистую прибыль до уплаты дивидендов и после уплаты налогов (Net Income Before Interest After tax, NIBIAT).

— Вы можете назвать сумму?

— Нет, сумму я назвать не могу, так как мы не являемся единственным акционером проекта.

— “Газпром” вошел в проект только в 2007 г. Испытывала ли Shell давление со стороны российских властей перед тем, как поделилась долей в “Сахалине-2” с российской монополией? Все помнят экологические претензии к проекту…

— Переговорный процесс о вхождении “Газпрома” в проект был сложным, но так происходит во всем мире, когда вы ведете подобные переговоры, такова реальность. Shell удовлетворена своим положением в данном проекте.

— На вас оказывалось политическое давление?

— Я догадываюсь, что вы хотите услышать, скажу только, что у нас были сложные переговоры, но мы довольны их результатом, у нас очень хороший проект. По условиям сделки “Газпром” вошел в проект, как будто он был его акционером с самого начала. Мы удовлетворены “Газпромом” как основным акционером, и совместная работа с ним и нашими японскими партнерами идет очень хорошо.

— А что касается экологических претензий, они пропали сами собой, когда пришел “Газпром”, или какие-то недочеты вам пришлось устранять? Остались ли претензии сейчас?

— Конечно же были вопросы, связанные с экологией во время строительства, но все они были решены, и мы довольны тем как. Когда реализуешь проект такого масштаба, строя сотни переходов через реки и места нереста рыб, естественно, есть какое-то воздействие на экологию. Но мы рады, что после завершения работ фауна в районе строительства существует в таком же виде, как и до этого. Мы приняли во внимание некоторые вопросы и внесли изменения в проект. К примеру, нам пришлось поменять маршрут морской части трубы, так как она могла проходить через ареал обитания серых китов. Подобные вопросы всегда возникают, главное то, как вы их решаете. Мне кажется, “Сахалин-2” — хороший пример правильного подхода к экологическим вопросам.

— Существуют какие-либо спорные вопросы с российским правительством в отношении сметы, программы, планов работ и т. д. по проекту “Сахалин-2”?

— Как я уже сказал, мы удовлетворены тем, как развивается проект, и мне неизвестно о каких-либо спорных вопросах.

— Одно из условий вхождения “Газпрома” в проект предусматривало передачу одной привилегированной акции компании Sakhalin Energy правительству России — с условием обязательной выплаты дивидендов. Насколько нам известно, только за 2007 г. на эту бумагу было начислено и выплачено около $1,4 млрд. Какова общая сумма, выплаченная российскому правительству в качестве дивидендов? Не является ли это условие несправедливым по отношению к остальным акционерам, которые пока не получали дивидендов?

— Я не могу ответить на ваш вопрос, так как не знаю этой цифры. Обычно я не комментирую выплату дивидендов, но хочу напомнить, что сделка подписывалась всеми акционерами, поэтому можно предположить, что они посчитали это решение справедливым, так как все с ним согласились. Я эту цифру назвать не могу в силу конфиденциальности соглашения.

— Действительно ли российское правительство получило эту привилегированную акцию за символическую сумму в $1?

— Ваша осведомленность просто поражает. (Улыбается.)

- Как отразился мировой экономический кризис на Sakhalin Energy? Испытывает ли она снижение спроса на газ, есть ли в ее долгосрочных контрактах некая страховка типа принципа “бери или плати”?

— Все контракты Sakhalin Energy на поставки СПГ заключены на долгосрочной основе — на 20-25 лет, кроме того, в них действительно прописаны механизмы, защищающие от ценовой волатильности. Более подробные детали соглашений я раскрыть не могу. В 2009 г. мы отгрузили больше партий СПГ, чем было изначально запланировано (81 партию против запланированных 55). Поэтому я считаю, что Sakhalin Energy достаточно успешно проходит через экономический кризис.

— Shell несколько лет назад думала о участии в Штокмановском проекте, потом заявляла о возможном участии в “Ямал СПГ”. Интересен ли вам Штокман до сих пор, возможно ли участие во второй стадии проекта? И какие у Shell предложения по “Ямал СПГ”?

— Мы заинтересованы в дальнейших инвестициях в экономику России, как в нефтяном, так и газовом секторах. Мы не участвуем и не планируем участвовать в Штокмановском проекте. Но могу подтвердить, что мы заинтересованы в проекте “Ямал СПГ”. Мы находимся на стадии обсуждений с российской стороной, поэтому я не могу назвать какие-то определенные условия, предложения или цифры.

— До сих пор Shell не занималась самостоятельной добычей в России, но недавно получила участок в Калмыкии. Чем вас заинтересовало это месторождение? Планирует ли компания продолжать участвовать в конкурсах на лицензии в России? Например, Роснедра обещали выставить на торги очень крупное месторождение им. Требса и Титова. Его иностранным компаниям нельзя будет получить самостоятельно, но можно совместно с российским партнером. Такая возможность рассматривается?

— Я уже говорил, что мы заинтересованы в инвестициях в экономику России. Если говорить о лицензии в Калмыкии, там запланирована программа геологоразведочных работ. На 2011 г. уже запланированы сейсмические исследования. Shell обладает огромным опытом в этой области, самыми передовыми технологиями геологоразведки, в том числе сейсмической, и мы готовы делиться этим опытом. Мы готовы инвестировать в геологоразведку, несмотря на то что в этой области выше степень риска. Но нас это не останавливает. Скажу больше: даже с учетом рисков я вижу здесь большой потенциал. Я не могут ответить насчет Требса и Титова, но мы готовы получать лицензии в России в соответствии с законодательством, как в рамках партнерства, так и самостоятельно.

— Что касается стратегии розничного бизнеса в России: у Shell около 70 заправок. Хотите ли вы увеличить эту долю? Нет ли у вас планов по расширению?

— В России кроме сети АЗС у нас налажен сбыт смазочных материалов, и мы, конечно, заинтересованы расширять здесь направление downstream.

— Shell строит производственно-логистический комплекс по блендингу смазочных материалов в Торжке Тверской области. Сможет ли компания увеличить долю на российском рынке смазочных материалов после того, как завод будет построен?

— Это предприятие на 100% принадлежит Shell, мы строим его самостоятельно, без партнеров. Мы намерены развивать нашу деятельность в России. Shell — мировой лидер на рынке смазочных материалов. Мы хотим предложить российским покупателям самые передовые технологии, а также нашу линейку инновационных продуктов, что позволит нам увеличить нашу долю на рынке смазочных материалов. Россия для Shell третий по величине рынок сбыта смазочных материалов после США и Китая. Я не могу назвать вам цифры, скажу лишь, что мы планируем увеличить долю на российском рынке, как и на любом другом рынке, на котором мы присутствуем.

— Главное событие в нефтяной индустрии сейчас — авария на платформе BP в Мексиканском заливе. Как вы считаете, что послужило причиной этого инцидента — ошибка со стороны ВР или такое могло случиться с любой нефтегазовой компанией? И что делает Shell, чтобы предотвратить подобные происшествия?

— Прежде всего хочу сказать, что это настоящая трагедия, погибли люди, произошел выброс нефти. Поэтому основная задача сейчас — остановить выброс и ликвидировать последствия разлива нефти. Пока идет официальное расследование, которое установит причину, поэтому я не могу сейчас судить о том, что привело к этому инциденту. Мы изучили проект, по которому бурилась эта скважина, сравнили его с нашими и пришли к выводу, что у Shell стандарты безопасности выше. В наших проектах гораздо больше степеней защиты, которые помогают предотвратить подобные выбросы. Давайте посмотрим, будут ли правительства разных стран вводить новые нормативные акты в связи аварией в Мексиканском заливе, но мне кажется, что мы уже сегодня можем соответствовать большинству требований, исходя из существующих у нас высоких стандартов.

— Как авария у конкурента может повлиять на вашу компанию. Возможна ли серьезная задержка в реализации ваших шельфовых проектов?

— Пока рано об этом говорить, но уже введен шестимесячный мораторий на бурение в Мексиканском заливе и годичный мораторий для территории Аляски. Надеюсь, что по истечении этих сроков мы сможем продолжить работы и реализовать наши проекты. Но кроме США еще много регионов, где мы успешно ведем производственную деятельность.

— Как вы думаете, сможет ли BP выжить после этого инцидента? Если нет, сможет ли Shell использовать эту ситуацию в свою пользу?

— Вам лучше спросить об этом у BP.

Биография

Родился в августе 1958 г. в Бадене, Швейцария. В 1982 г. окончил факультет делового администрирования Университета прикладных наук в Цюрихе.

1982 — начал карьеру в финансово-коммерческом блоке в Royal Dutch/Shell, работая в разных странах мира — в Швейцарии (пять лет), Великобритании (восемь лет), Аргентине (пять лет) и Чили (два года)

2002 — финансовый директор группы компаний Asea Brown Boveri (ABB) в Швейцарии

2004 — главный финансовый директор Royal Dutch/Shell

2009 — главный исполнительный директор Royal Dutch Shell plc.

Как приходить в себя

“Нужно все-таки иметь досуг, чтобы приходить в себя”, — говорит Возер. У него не так много свободного времени, но он находит дни, чтобы заниматься лыжным спортом и дайвингом и ходить в горные походы.

Работу руководителем компании он считает очень увлекательной, потому что она позволяет глубоко вникать не только в бизнес-процессы, но также участвовать в дискуссиях по социальным и экологическим вопросам. Еще ему очень нравится чувствовать, что люди в компании и инвесторы ему доверяют.

Royal Dutch Shell

Нефтегазовая компания

Финансовые показатели (2009 г.): выручка — $278,19 млрд, чистая прибыль — $12,72 млрд.

Акционеры — почти 100% акций в свободном обращении.

Капитализация — $159,4 млрд.

Добыча нефти (2009 г.) — 1,581 млн баррелей в сутки (около 80 млн т за год).

добыча газа — около 88 млрд куб. м.

Запасы нефти — 5,69 млрд баррелей (770 млн т), газа — 49,1 трлн куб. футов (1,38 трлн куб. м).
У Shell 101 000 сотрудников в 90 странах мира. Доля в мировой добыче нефти — 2%, газа — 3%.

Игра вдолгую

Питер Возер считает, что стабильность газовому рынку могут гарантировать долгосрочные, а не спотовые контракты. Сейчас в Юго-Восточной Азии и Азиатско-Тихоокеанском регионе доля долгосрочных контрактов — 90%, и они привязаны к ценам на нефть. В Европе соотношение между долгосрочными и спотовыми контрактами — 70 на 30. В США практически все контракты спотовые.

Екатерина ДЕРБИЛОВА