“Мы живем в уникальные времена, когда пресса, так называемая четвертая власть, в разных странах пытается стать и порою становится властью первой, диктует правила игры, заправляет общественным мнением, меняет не просто отношение людей к тому или иному лидеру или государству, но меняет даже ценности, присущие целым обществам. Четвертую власть никто не избирал, ей не давали полномочий решать судьбы людей или целых народов, но иногда она это делает, и эффект от ее работы значительнее, чем от любой армии мира. Ни одна война в последние годы не начиналась без мощной артиллерийской поддержки мировой прессы, ни одно сражение не начиналось без точечной бомбардировки телевидением, радио и онлайн-ресурсами. Пресса меняет судьбы людей, в одночасье никому не известного, ничем не примечательного человека, такого, как например, Барак Обама, делает героем целого поколения. И наоборот, героя целого поколения, такого, как например, Джулиан Ассанж, делает изгоем и маргиналом. Пресса может менять судьбы народов, глав государств, а иногда и границы государств.
Фейковые новости давно стали западней для людей, привыкших доверять крупным медийным именам, доверять которым нельзя давно. Откровенное вранье, бывшее ранее уделом бульварных газет, теперь тиражируется и со страниц уважаемых СМИ произносится мировыми лидерами”.
Этот странный, полный цинизма, полутонов и полуправд текст пару дней назад на российско-китайском форуме произнесла руководитель RT Маргарита Симоньян. Текст — классика манипуляции: несимпатичный Кремлю Обама стал образчиком посредственности, Джулиан Ассанж, осевший в посольстве Эквадора и не скрывающий своей любви к России, — героем поколения. О поколении какой страны мира идет речь, Симоньян деликатно умолчала.
Как и о том, что четвертую власть, то есть прессу, зрители, читатели и слушатели все-таки выбирают. И делают они это по старинке, кнопкой на своем пульте.
В чем Симоньян действительно права — пресса и впрямь формирует общественное мнение — казалось бы, прописная истина, которой учили в Институте журналистики. Ее быстро и жестко вложили в головы миллионов журналистов их самые первые редакторы вместе с еще одним правилом обязательности баланса и всех точек зрения, снисходительно бросив: “Посмотри на CNN”, “Почитай The New York Times”. Об истории Пулитцеровской премии, полученной одним из самых привилегированных репортеров этого издания, Уолтером Дюранти, 20 лет назад молчали не менее деликатно, чем Симоньян пару дней назад.
В 30-е Дюранти был руководителем пула западных журналистов в Москве, первый репортер из капиталистической страны, заполучивший на интервью Иосифа Сталина. Оно имело свою цену — во время Голодомора в Украине Дюранти опубликовал известную статью “Русские хотят есть, но не голодают”, где напрочь отрицались факты каннибализма, расстрелов “за пять колосков”, плановая экономика была представлена как одно из самых гениальных ноу-хау. За статью Дюранти получил Пулитцеровскую премию, которую собирались отозвать в начале 2000-х, но его портрет все так же висит на стене почета лауретов самых почетных премий в области журналистики. Правда, не без приписки: “Факты, приведенные в статье, были спорными и вызвали общественный резонанс”.
Опять-таки, дело было в 30-е. Дальше с Западным миром случилась Вторая мировая, репортажи Хемингуэя с передовой, годы Кеннеди — в прессе демократического мира окончательно утвердился баланс мнений и проверка фактов.
В социалистической же — “хлеборобы, собравшие рекордные урожаи”, заслонили собой уставших колхозников с отобранными паспортами и трудоднями вместо зарплат.
Мир был полярным — черным и белым, демократия и диктатура были явными и резкими, как это только может быть на передовой. После падения Берлинской стены и окончания холодной войны постсоветская пресса какое-то время держала равнение на Запад. Но с некоторых пор постдемократическая российская пресса, лишенная стандартов и манипулятивная, стала неожиданно превращаться в образец для подражания западным братьями по перу. Примитивный посыл, “свободный” от условностей, завернутый в технологичную обертку, показался слишком эффективным информационным средством, чтобы его игнорировать. Слишком большим искушением.
В эпоху новой, гибридной холодной войны мир перестал быть откровенно полярным, он уже гибридизирует демократию как явление. Как следствие — гибридизируется демократическая пресса, до сих пор служившая прививкой от заражения свободы вирусом целесообразности. Деформируются устоявшиеся, казавшиеся незыблемыми представления о стандартах, балансе мнений и фактчекинге. “Казус Дюранти”, служивший досадным исключением, способен стать трендом.
Обострение отношений между Трампом и частью американских медиа, (очередной демонстрацией которого стал распространенный главой Белого дома смонтированный ролик, где президент США “бьет” человека, лицо которого закрыто логотипом CNN) — это не только и не столько давление на свободу прессы, как это может показаться на первый взгляд. Это — следствие “эволюции” отношений между американским политикумом и американскими медиа, “эволюции” и медиа, и политикума.
Начался этот процесс не вчера, но ускорение получил в 2016-м, когда президентская кампания в США вошла в активную фазу.
Fox News, вместе с The Wall Street Journal и The New York Post, принадлежащими австралийскому медиамагнату и давнему другу Дональда Трампа Руперту Мэрдоку, не просто поддержали республиканского кандидата, но и стали частью его избирательной кампании. Они говорили той части одноэтажной провинциальной Америки именно то, что ей хотелось услышать: элита с берегов Атлантики (то есть вашингтонский истеблишмент) о вас забыла и никогда не позаботится. Избрав Хиллари, вы по-прежнему будете кормить столичных дармоедов, которые никогда не откроют для вас рабочие места, никогда не позаботятся о вас, плохие афроамериканские парни будут насиловать испуганных белых женщин, по ошибке совершающих ночную пробежку в плохом районе города. Источником зла и коррупции была признана демократ Хиллари Клинтон, кампании которой по избранию в Сенат еще совсем недавно спонсировала семья Трампов. Более того, дочери Трампа и Клинтон давно дружили.
Летом 2016 холдинг Мэрдока, то ли для баланса, то ли для проверки — как пройдет первая контролируемая утечка информации — в присущем ему стиле обнародовал фотографии молодой и абсолютно голой Мелании Трамп, комментарий ее мужа о том, как ему понравились снимки, — и ни слова от главной виновницы “торжества”.
CNN вместе с владельцем телеканала, Тедом Тернером, державшие сторону демократического кандидата Хиллари Клинтон, моментально заговорили о законности пребывания в стране юной словенской модели, нарушении ею американского иммиграционного законодательства, решительно запрещающего обладателям туристических виз любую трудовую деятельность на территории США. К слову, именно это ограничение активно отстаивает сам Трамп.
Эти небольшие стычки прессы и политиков не были первыми предвестниками приближающейся бури, но к моменту выборов 2016 года над штаб-квартирами крупнейших американских телекомпаний носились стаи альбатросов вперемешку с ласточками.
К концу президентской гонки там все еще пытались придерживаться политики присутствия двух мнений в одном репортаже — так было до официального объявления войны между продемократическими медиа и Трампом. Здесь трудно определить, кто первый начал: CNN за день до инаугурации выпустил в эфир сюжет о том, кто будет управлять страной и почему, если президента и вице-президента США убьют во время инаугурации. Лидер свободного мира обиделся и не пустил журналистов вышеупомянутого телеканала на инаугурационные мероприятия. Те взялись за ум и во время трансляции вступления Дональда Трампа в президентскую должность, назвали церемонию “очаровательной” и “волшебной”. Дальше больше: досье британского шпиона Кристофера Стила о развлечениях Трампа в Москве — аренде бывшего люкса Обамы и приглашении туда пары-тройки русских проституток, исполнивших “золотой дождь” прямо на бывшее временное ложе 44-го президента США как знак самого большого неуважения.
Дальнейшие диалоги прессы и президента выглядели приблизительно так:
— Господин президент, насчет утечек информации — это фальшивка или настоящая утечка?
— Утечка настоящая, вы же один из тех, кто о них писал и рассказывал, я о том, что утечки настоящие. Новости — фальшивка, потому что много новостей фальшивые. Вот завтра там в них напишут: Дональд Трамп осатанел и измывался. Говорю вам. Вы знаете, вы бесчестные люди. А я не сатанею и не измываюсь. Я это люблю, отлично провожу время, Но завтра заголовки будут вот такими: Дональд Трамп осатанел и измывался. Было бы здорово, чтоб вы понимали, если бы мы договорились с Россией. Но завтра вы напишете: Дональд Трамп хочет дружить с Россией, и это ужасно. А это не ужасно, это хорошо.
— Господин президент, спасибо большое, мистер президент, вопрос!
— Из какого вы издания?
— Би-Би-Си.
— Еще одна красота неземная.
— Ага, независимая, свободная и честная.
— Как CNN, да? Давайте-ка лучше посмотрим, есть ли у нас дружественные репортеры?..
Неугодную прессу выгоняли с пресс-брифингов, запрещали доступ, недавно запретили делать видеозапись и онлайн-трансляцию пресс-брифингов в Белом доме. Вместо этого журналистам разрешили “производить” запись звука. Два дня CNN показывал черный экран, за которым голос, “похожий на голос пресс-секретаря Белого дома”, рассказывал о новых достижениях администрации. На третий вместо черного экрана на CNN появились скетчи из пресс-комнаты Белого дома: туда вместе с журналистом и специалистом по звуку отправили художника.
Некогда демократическая пресса, на которую равнялась добрая часть земного шара, превратилась в журналистику утечек — журналистам анонимно отправляли на домашние адреса то первые несколько страниц налоговой декларации 45-го президента США — к слову, вполне безобидные документы, без кричащих деталей и вопиющих фактов; то сливали информацию, что советник по национальной безопасности Белого дома Майк Флинн забыл рассказать о своих тесных отношениях с российским послом в США Сергеем Кисляком во время прохождения проверки на безопасность, новые и новые документы выкладывали на сайт “ДиСиликс”, где они ждали и ждут своей проверки. Новости уважаемых медиа выглядят так: наш источник в одном официальном учреждении сообщил/подтвердил... Никаких ссылок на имя чиновника, никаких упоминаний официального учреждения. Нынешний Белый дом стал одной из самых закрытых администраций за последние 50 лет. Новые чиновники избегают контактов с прессой настолько тщательно, что порой назначают тайные встречи телеграммами на домашний адрес.
Трамп, в свою очередь, просыпаясь, берется за Твиттер, называя СNN то фальшивыми новостями, то информационным агентством аферистов.
Твиттер-аккаунты медиа-активистов, в свою очередь, выглядят так: за несколько дней до большого информационного взрыва журналисты пишут что-то вроде “тик-тик-тик”, публикуя ссылку на новый материал, основанный на очередной утечке, не забывая добавить перед ней слово “бум”.
Этому обмену любезностями и обвинениями нет конца и края. Он не просто создает прецедент обращения с неугодными медиа и журналистами как с обслуживающим персоналом. Социальная функция медиа как глашатаев, ушей и глаз для широких масс общественности нивелируется. Уважение к их слову, к их роли падает. На место баланса позиций приходит журналистика частных мнений и отрывочных фактов. И этот прецедент весьма опасен не только для США, но и для остального мира: если американский президент может так “мочить” свою собственную прессу, то остальным — грех жаловаться. Особенно если по старинке и в американское посольство.
Твердыня американской журналистики (фундаментом которой служил неукоснительный баланс права на свободу выражения и обязанности проверять факты) испещряется трещинами недоверия. Отход от истоков радует Москву и тревожит Старый Свет, где наблюдаются схожие процессы.
Медиа незаметно и быстро перестают быть естественным препятствием на пути оглупления общества, примитивизации политики и вырождения масштабных политиков.
В таких условиях Трампу легче формировать новую мировую повестку дня, не отягощенную ответственностью. На смену заботе об экологии он отзывает подпись США под Парижским климатическим соглашением, на смену заботе о мигрантах приходят новые запреты на въезд в США.
Он ведет себя как ребенок, познавая новые грани дозволенного, провоцируя остальной мир не столько на осмысление сделанного, сколько на эмоцию от содеянного, — от полного отвращения до абсолютного восхищения. С обязательным промежуточным вопросом — “Это только ему одному так можно?”
