Многополярная виртуальность. Как выглядит мир, где США умывают руки

Администрация Байдена стремится как можно скорее закрыть тему Афганистана, зачистив от афганской повестки информационное пространство. Но ограничится ли эта зачистка одним только Афганистаном?

Причины провала саммита

Суть противоречий, всплывших в ходе встречи “семерки”, предельно проста. Талибы требуют завершить эвакуацию к 31 августа, угрожая, по истечении крайнего срока, арестовать всех американских и иностранных солдат, оставшихся в стране, а, если те будут сопротивляться, “сделать их своей мишенью”. Интерес талибов к быстрому завершению западной эвакуации понятен, и очень прост: уехать из Афганистана стремится сейчас наиболее образованная часть его населения. Перспектива же остаться властвовать в совершенно дикой стране, сама дикость которой гарантирует ее полную изоляцию от мира, совершенно не улыбается даже исламским фанатикам.

Конечно, талибы хотят загнать в исламское средневековье весь мир — именно это и является их окончательной программной целью. Но, до тех пор, пока такой откат не стал глобальной реальностью, им необходимы европейски образованные специалисты — на правах пленных, заложников, или кого угодно еще. Специалисты нужны талибам хотя бы для того, чтобы обслуживать технику и оружие, доставшиеся им от разбежавшейся афганской армии. Одним словом, массовую утечку мозгов талибам надо срочно прекратить, это вопрос их выживания у власти, и это понимают даже средневековые мозги талибских лидеров. Впрочем, в головах у лидеров, судя по многим их действиям, царит не такое уж и Средневековые. Удерживать массы в темноте им необходимо в целях сугубо практических — для контроля над ними.

Со своей стороны, США могли бы вправить мозги талибам множеством способов, несмотря даже на вывод войск, но Байдену это не нужно. Байдену нужно как можно скорее закрыть токсичную для него афганскую тему, вытеснив ее из информационного пространства. Втягиваться в новый виток афганских разборок он категорически не хочет.

В свою очередь, европейцы понимают, что форсированное завершение эвакуации обернется неорганизованным бегством из Афганистана, и что этот поток будет состоять не только из европейски образованных афганцев. Собственно говоря, таковых в Афганистане уже и нет, их убили и заставили уехать еще в 80-х. С точки зрения европейцев, все, что может исходить из Афганистана, заражено радикальным исламом, и, потому, для Европы крайне токсично. А неорганизованное бегство, помноженное на попытки талибов воспрепятствовать ему, на порядок, по сравнению с организованной эвакуацией, увеличит число беженцев, добравшихся до ЕС. Одновременно оно на порядок снизит и качество этих беженцев, с точки зрения возможности их социализации в европейских реалиях.

Европейцы, включая британцев, едва выбравшись из прошлого миграционного кризиса, нового кризиса категорически не хотят. Но Байдену плевать на их хотелки. У него свои интересы, и эти интересы требуют закрыть афганский вопрос как можно скорее. Так что требование талибов завершить эвакуацию к 31.08, в сочетании с угрозами с их стороны, Байдену только на руку.

В этом треугольнике мнений и интересов и прошел саммит, завершившийся, как и следовало ожидать, ничем. Попытки европейцев повлиять на позицию Байдена, или хотя бы выработать общую для всех стран ЕС стратегию решения грядущего миграционного кризиса, потерпели полную неудачу.

Провал американского прогрессорства

Помимо внутреннего кризиса в США, ставшего главной причиной торопливости Байдена, налицо и провал афганских реформ, как таковых. И не только афганских. Сама концепция социального прогрессорства, реализуемого через насаждение на территории реформируемой страны структур, клишированных с западных, в очередной раз провалилась.

Хуже того, эта концепция еще ни разу и не приводила к успеху, о чем западные комментаторы, впрочем, только начинают говорить вслух. Между тем, на практике речь никогда не шла о том, большая или меньшая часть американской помощи, выделенной для проведения реформ в той или иной стране, оказалась разворована. Доля украденного была большей во всех случаях. Вопрос стоял совсем иначе: достигала ли хоть какая-то часть западной помощи своей цели?

Достигнутой же целью можно считать появление долговременных социальных структур западного типа, способных активно участвовать в общественной жизни, не уклоняясь от последовательно-демократического курса, без дополнительной финансовой поддержки Запада.

Увы, но даже частичный успех, достигавшийся в тех редких случаях, когда в реформируемом обществе к моменту прихода западных реформаторов уже имелся слой людей, социализированных на западный манер, неизменно маскировал общий провал. В Афганистане же подходящих социальных групп не было вовсе.

Происходящее вовсе не было тайной. Американские независимые эксперты десятилетиями констатировали, что афганские чиновники покупают должности, а затем берут взятки, чтобы отбить затраты и получить доход, и что это является общей практикой. Такая системная коррупция создавала сети клановых связей, по сути, заменяющие государство, а демократические институции оставались при этом мертвой декорацией.

Но такие сети существовали и до получения помощи, так что американская поддержка только укрепляла их. При этом, структуры, поднявшиеся на американской помощи, неизбежно проигрывали аналогичным структурам, которые могли позволить себе адекватную своему устройству идеологию, не маскируясь в угоду американским спонсорам под “прогрессивно-западные”.

Провал в Афганистане сравнивают сейчас с вьетнамским провалом, что, в общем, справедливо. Но что привело Юг к проигрышу? США и блок СССР-КНР делали ставку на очень похожие, по сути, режимы, опиравшиеся на темные массы крестьян, способных воспринять только веру, разложенную на простые лозунги, и подкрепленную страхом. При этом советско-маоистская связка сознательно пестовала диктатуру, растя свое уменьшенное подобие, и поощряла репрессивно-тоталитарные замашки режима в Ханое. Это позволило Хо Ши Мину выстроить властную вертикаль, опиравшуюся на те же родоплеменные ценности, но при этом отсечь от нее все боковые ветви, по которым, не сделай он этого, утекла бы большая часть дотаций. А США требовали от Сайгона невозможно: многопартийности, демократии и свободных выборов. И получили в результате рыхлый и нежизнеспособный режим, тоталитарный по сути, но не имевший возможности укрепляться единственным доступным ему методом — с опорой на фанатичную веру, страх и репрессии.

Ровно то же, с поправкой на местную специфику, произошло и в Афганистане, при том, что масштабы зарубежной помощи Северному Вьетнаму на несколько порядков превосходили зарубежную помощь, на которую могли рассчитывать талибы.

Тем не менее, коррупционно-псевдодемократический режим, искусственно выстроенный американцами в Афганистане, все равно оказался слабее талибов. И не потому, что те были так уж сильны, а, потому, что противостоящее им американское дитя было нежизнеспособно изначально. Афганистан, после советских зачисток начала 80-х, откатился в архаику, даже более примитивную, чем даже северовьетнамская, так что даже режим советского типа там не прижился. Впрочем, причина советского провала была еще и в том, что СССР к тому времени одряхлел, и не смог с достаточной жесткостью проводить геноцид непокорного населения, и побуждать к этому своих ставленников. Между тем, талибы способны на репрессии любой степени жестокости, к которым они, не теряя времени, сейчас и приступили.

Понимают ли это в США и в Европе? Понимают, но не все, к тому же делают из этого разные выводы. Политологи вспоминают Фукуяму, с его “персоналистическими” правительствами, где власть основана на узах семьи, дружбы и общего бизнеса, а не обезличена до функций в жестко регламентированных институтах. Конечно, такое противопоставление тоже немного искусственно. Обезличенная регламентация есть и в тоталитарных, и в искусственных коррупционных режимах. Западные демократии, в свою очередь, вовсе не свободны от коррупции, и замазанный скандальчик с Хантером Байденом отлично это демонстрирует. Но, тем не менее, вопрос о том, какое из двух влияний, институциональное или персоналистическое, оказывается решающим, или, по меньшей мере, вносит наибольший вклад в развитие событий, совершенно законен. И в каждом случае на него может быть дан ответ, который и определяет возможную эволюцию режима. Фукуяма, конечно, так себе теоретик, но в данном случае он совершенно прав!

Однако на практике реформированием failed states занимаются не политологи и социологи, которых, в лучшем случае, позовут в качестве сторонних экспертов, хотя могут и не позвать. Failed states занимаются политики и военные. Эти бюрократические группировки всегда находятся в перманентном жестком конфликте, что само по себе рождает ситуативность их действий, в рамках изощренной тактики противостояния, но без внятной, нацеленной на долгосрочный результат, общей стратегии. Помимо этого, обе группировки по отдельности тоже больше тактики, чем стратеги, живущие от ротации до ротации, от бюджета до бюджета и от выборов к выборам. Что же до структур, непосредственно занятых реформами, то там все обстоит еще хуже. Такие структуры по умолчанию исходят из того, что любую проблему можно решить, потратив на ее решение достаточно большие деньги. Это обуславливает их специфическую отчетность, в которой большие потраченные суммы автоматически считаются успехом.

Возможна ли выработка стратегии успешного прогрессорства? Очевидно, да. Но она потребует осознанных усилий и полного пересмотра механизма реформирования государств, которые Запад желал бы направить по западному демократическому пути развития (конечно, определения “западный” и “демократический” тут не самые удачные, но, чтобы не уходить в дебри, остановимся на них). Но старая система прогрессорства, как всякая система, связанная с дележом денег, имеет лобби, политическое и экспертное. Лобби, тем более мощное, что существенная часть похищенных, а затем отмытых средств возвращается по коррупционным каналам к тем, кто определяет порочную тактику их расходования. И эта система заинтересована в сохранении статус-кво, возможно, с незначительными косметическими поправками.

Кто следующий за Афганистаном?

Сопоставив опыт Афганистана и Южного Вьетнама с опытом реформ на постсоветском пространстве, легко увидеть, что и там западные реформы провалились ровно по тем же схемам и причинам. В первую очередь они, еще на изломе 90-х, провалились в России, когда российские кланы, выросшие из сращивания ОПГ и спецслужб, провели замену спившегося коррупционера Ельцина на энергичного и рьяного Путина, сочетавшего в себе качества коррупционера, члена ОПГ и офицера спецслужб. Перехватив инициативу, “коллективный Путин” предложил Западу компромиссный вариант де-факто колонизации России, с использованием Кремля в качестве колониальной администрации. Пусть в меру строптивой, пусть торгующейся за свои интересы, но, тем не менее, именно колониальной, действующей в интересах Запада, а не только своих собственных.

Эта конструкция, первоначально подброшенная Западу через его собственных коррупционеров, и укрепляемая с их помощью до настоящего времени, оказалась чрезвычайно устойчивой. Она плотно встроена в западную экономику, и Запад, включая США, менее всего склонен к попыткам ее демонтажа или реформации, исходя из известного принципа “работает — не трожь”. Единственное, чего опасаются на Западе, — это ухода российского сырьевого хаба в Китай, что стало еще одним инструментом шантажа со стороны Кремля.

Справедливости ради надо заметить, что Россия всегда, начиная, по меньшей мере, с Петра I, была западной сырьевой и ресурсной колонией, и что Запад и ранее способствовал заменам возомнивших о себе колониальных управляющих на более покладистые. К примеру, Николая II не без западного содействия поменяли на Временное правительство, и, далее, в силу стечения ряда обстоятельств, на большевиков. Ровно по той же схеме может быть проведена и замена Путина, если он слишком зарвется, но с общей демократизацией России это не связано никак.

Относительно остальных республик СССР возникла неопределенная пауза, растянувшаяся на три десятилетия. Не анализируя сейчас все экс-советские республики, что заслуживает отдельной статьи, ограничимся короткой западной дугой: Белоруссия, Украина, Молдова и Грузия (длинная включает также Армению и Азербайджан).

Большого экономического интереса эта четверка для Запада не представляла. Но ее модернизация в западном направлении улучшила бы управляемость колониальной администрацией в Кремле. И, вот, исходя из ошибочных представлений о социальном прогрессорстве, “коллективный Запад” потратил тридцать лет на безуспешные реформы. В итоге, западная помощь была израсходована на создание коррупционных сетей, которые, в силу общей с Кремлем криминальной сущности, тяготеют к нему.

И сейчас, после ухода из Афганистана, вопрос о том, что делать с этими выкидышами безуспешных реформ неизбежно будет поставлен.

Белоруссия Западом, по сути, уже проиграна. Впрочем, она и не вызывала у него большого интереса. Относительно Молдовы, насколько можно судить, принято решение жестко реформировать ее под внешним управлением. Такое решение наверняка далось непросто, но в пользу Молдовы сыграли ее малые размеры и языковая, а также, отчасти, культурная близость к Румынии — и живой интерес последней к молдавской проблематике. Все, впрочем, идет пока довольно вяло, и, трудно сказать, получится ли что-то в Молдове у Запада, или нет.

Решение по Грузии зависло до осенних выборов. Не исключено, что там тоже попробуют реализовать близкий к молдавскому сценарий, хотя в Грузии это сложнее, по длинному перечню причин. Во многом решение будет зависеть от того, как пойдут дела в Молдове — а они, повторяю, пока что идут ни шатко, ни валко.

Остается Украина. Слишком нужная Кремлю как человеческий ресурс, как черноземная зона, как идеологическая конструкция в концепции “триединого народа”, чтобы Москва сдала ее без ожесточенного сопротивления — в том числе и через свое лобби на Западе. Слишком коррумпированная. Слишком привязанная к России экономически. Слишком насыщенная российской агентурой, и с очень значительным процентом населения, прочно подсаженным на российскую пропаганду. Слишком большая и разная, чтобы США, отягощенные внутренними проблемами, и, тем более, ЕС, балансирующий на грани развала, рискнули сыграть в борьбе за нее ва-банк. К тому же, в отличие от Молдовы, у Украины есть протяженная сухопутная граница с Россией, плюс часть ее территории уже находится под российской оккупацией. У Грузии, конечно, сходные проблемы, но Грузия меньше, и протяженность границы с Россией у нее меньше. Впрочем, и Грузия, повторюсь, тоже пока остается под вопросом.

Исходя из всего сказанного, какими могут быть решения Запада относительно Украины? Аргументом в нашу пользу могла бы стать готовность большинства населения сражаться за независимость с оружием в руках. Но готовность — есть, а большинства, увы, нет, и выборы это продемонстрировали. Аргументом могла бы стать и сильная прозападная команда во главе страны, и она у нас была, но ее не стало.

Встав на западную точку зрения, и объективно взвесив все “за” и “против”, трудно не прийти к выводу, что решение сдать Украину России, как Афганистан — талибам, а затем смотреть, как талибы и Кремль будут управляться с этими приобретениями, выглядит как наиболее вероятное. Кремль, со своей стороны, возможно, предпримет какие-то шаги под российские думские выборы 19 сентября. Сложно сказать, какие именно. Нельзя исключать и прямую агрессию, но раскачки ситуации, вплоть до попытки путча, в расчете на то, что “какаразница” не встанет на защиту своей власти, выглядит вероятнее.

При этом, нет уверенности в том, что гражданское общество, сложившееся в Украине, не очень многочисленное, разобщенное и инфантильное сможет эффективно противостоять схемам московских политтехнологов. Тем более нет уверенности, что США и ЕС захотят и смогут дать такой попытке Кремля хоть сколь-нибудь решительный ответ. Особенно, если все будет разыграно гибридно, как внутренняя проблема Украины, без явного вмешательства извне. Талибы — они ведь тоже внутренняя афганская проблема. А чем ОПЗЖ хуже талибов? И только ли ОПЗЖ? Ведь из политиков первой линии на роль российского генерал-губернатора определенно не подойдут только двое: Порошенко и Ющенко. Остальные — под большим вопросом.