Мирослав Маринович: визит как проба прямого патриаршего правления

СМИ, активно обсуждавшие цели и ход визита, устало вздохнули и замолчали. Но пожалуй, именно теперь есть резон поразмыслить над тем, насколько девять июльских дней могут стать судьбоносными для украинцев. Мыслями об этом корреспондент “Зеркала недели” попросила поделиться Мирослава МАРИНОВИЧА — известного писателя, публициста, философа, проректора Украинского католического университета, в прошлом диссидента.

— Я воспринимаю этот визит как зачистку территории перед событиями, которые наступят позже.

— А именно?

— Настоящая борьба за Украинскую православную церковь и за Киевский престол начнется, когда митрополит Владимир Сабодан и патриарх Филарет отойдут в вечность, это очевидно, и это не я один подметил. А пока патриарх Кирилл выжидает; отрабатывает определенные идеологемы и старается их опробовать, посмотреть, как они будут восприняты в Украине. Меня особенно тревожат две из них. Первая — это запущенная в массовое сознание мысль о том, что после ухода митрополита Владимира патриарх Кирилл станет патриархом Московским, Киевским и всея Руси, а вторая — то, что резиденцией нового главы Украинской православной церкви должна стать София Киевская. Учитывая, что протеста со стороны официальной власти не будет и эффективного противодействия оппозиции также ждать трудно, это действительно вызывает серьезные опасения.

— А идея создания так называемого русского мира?

— Нет, она у меня особых волнений не вызывает, потому что это давно известная формула, которая может как-то меняться стилистически, но со времен известной триады “Самодержавие, православие, народность” она по сути своей все та же.

— Да, но в пору своего рождения она все-таки удерживалась в границах одного государства — Российской империи.

— А теперь патриарх Кирилл пытается построить церковную империю, в которой не будет внутренних границ. В этом-то и вся суть! Если Путин и Медведев вынуждены по крайне мере официально считаться с существованием границ и формальной политической независимостью соседей, то патриарх Кирилл может об этом забыть. И подтверждение тому — слова митрополита Алфеева, который сказал, что патриарха Кирилла ошибочно называть иностранным гостем.

— Это достойно дословного цитирования. Итак: “Иногда говорят, что патриарх из России здесь гость. Некоторые даже ему говорят: чувствуйте себя как дома. А он отвечает: я чувствую себя не как дома, я и так дома. Это не патриарх какой-то иностранной церкви, это патриарх Украинской православной церкви. Когда он приезжает в Украину, он приезжает к своей пастве, к своему народу…”

— Генсек в советской империи тоже повсюду был у себя дома. И народ в любой точке СССР был свой, советский. Где был не советский, то есть тот, кто мировоззренчески не подпадал под это определение, известно. Создавая церковную империю, патриарх Кирилл ищет — вместе с Путиным и Медведевым, — чем бы заменить эту общность, созданную не по этническому или географическому, а исключительно по идеологическому принципу. “Православный мир”, “русский мир” — это то, что они нашли. Многие конфессии, большие группы людей, целые регионы по определению не могут войти в этот “русский мир”. Но этому “миру” свойственно выпячивать себя и, следовательно, входить в противоречие с другими “мирами”.

Однако есть нечто очень важное, о чем патриарх Кирилл забывает. За прошедшие двадцать лет в Украине сложилась четкая и достаточно устойчивая модель: каждый из трех бывших президентов — при том, что у них, как у живых людей, конечно, были какие-то личные пристрастия, — был президентом всех граждан, всех украинцев, независимо от конфессиональной принадлежности, национальности и так далее. Это устраивало всех, потому что такая модель органична для украинцев, она самым естественным образом соответствует украинскому менталитету. А вот идеи, с которыми приехал патриарх Кирилл и которые он попытался внедрить в массовое сознание, противоречат украинскому мироощущению, причем достаточно остро. И в этом залог будущего поражения Москвы. Сегодня — поскольку у нас нет политических сил, способных инициировать протесты народа, — украинцы вернулись интуитивно или, если хотите, стихийно к эдакому малороссийскому типу поведения. Хохол все мотает на ус. Он подмечает и понимает все, но молчит. И этим своим молчанием создает впечатление, что — все, конец, полный успех, можно делать что угодно! Но такая эйфория чаще всего не продолжалась долго. Очень скоро наступал момент, когда народ реагировал, сметая все на своем пути. Россия сегодня забывает напутствия, с которыми царица Екатерина II посылала в Малороссию своих людей: “Помните, что малороссы подобны волу. Нет животного, способного выдержать больше, нежели вол. Но имейте в виду, что если уж вол не выдерживает, то его бунт страшнее, нежели бунт всех остальных животных”. Она как раз понимала этнопсихологию украинцев. А патриарх Кирилл и его единомышленники в Кремле свято уверовали в то, что сами выдумали: будто нет никакой разницы между украинцами и россиянами, и действуют в соответствии с ментальностью российского народа, тем самым обеспечивая свое будущее поражение.

— Стало быть, вы верите в то, что победа в конечном счете за народной ментальностью? Она ведь формируется в результате исторических событий и может меняться…

— Верю абсолютно. Печально, конечно, что нам придется пройти через некоторые испытания, пережить еще одну волну таких трансформаций, которые болезненно пройдутся по многим людям, по многим семьям. Но, вероятно, нам это необходимо. Раз Господь позволяет это все, значит нам это нужно.

Модель этнического государства, которая пригодилась Польше, Литве, Эстонии и так далее, оказалась явно не для нас. Вероятно, Господь дал нам другое задание. И мы уже начали его улавливать, начали нащупывать какую-то свою модель государственного строительства. У нас ведь стали происходить вещи, на мой взгляд, просто фантастические. В первую очередь — существенная украинизация УПЦ Московского патриархата. И происходило это как-то само собой, естественно, как трава растет. В Москве это почувствовали. А надо понимать: если России как государству довольно сложно функционировать без Украины, то российская церковь без Киева функционировать просто не может. Там центр ее легитимации, и потому потеря Киева для Москвы недопустима.

Кирилл сейчас пытается не только остановить процесс украинизации, но и вообще ликвидировать автономию, которая так неосмотрительно была дана украинской церкви патриархом Алексием II в начале 90-х годов. То, что патриарх готовит сегодня украинской церкви, в политике называется “прямое президентсткое правление”. Хорошо, пусть попробует. Но то, что происходило в условиях свободы, было совершенно естественно для Украины, вытекало из ментальности украинцев. То, что будет происходить в условиях несвободы, обретет, конечно, какое-то историческое значение, но оно вновь исчезнет, как только будет установлена свобода.

— А будет?

— Я убежден, что человечество в целом идет в направлении повышения уровня свободы. Это не означает, что у нас не будет откатов назад или скачков в сторону; это не означает, что полученная политическая свобода для каждого будет личной свободой в евангельском смысле. Но то, что идет освобождение человеческого духа и, может быть, человеческого поведения, хотя в моральном смысле это амбивалентный процесс, для меня не подлежит сомнению. Потому я довольно спокойно отношусь к тому, что происходит и на политическом, и на церковном уровне (а происходят вещи абсолютно идентичные, надо сказать).

Российские правители сегодня верят в то, что несвободу можно сохранить, что для нее есть место в будущем. Для них очень привлекательна китайская модель, которая якобы доказывает, что в условиях несвободы можно достичь блестящих экономических успехов. Но это совсем иная цивилизация. А в нашей, европейской цивилизации искусственная поддержка того, что давно уже не жизнеспособно, добрых плодов дать не может. Борьба между киевской моделью и московской — это не борьба между русскими и украинскими националистами. Сводить проблему к этому — значит мыслить чрезвычайно примитивно. Я вижу здесь противостояние двух моделей существования славянского этнотипа; даже не этно-, а скорее цивилизационного типа. Когда киевская модель начала проявляться, Москва сочла это для себя опасным. В принципе, не без оснований. Ведь Украина становилась привлекательной даже для российских граждан, несмотря на весь беспорядок, всю неразбериху, которая у нас творилась долгие годы. Попытки задавить киевскую модель силой сегодня очевидны. Но мир, повторю, движется в другую сторону, в сторону повышения уровня свободы. Поэтому киевская модель при всей своей непроявленности, незрелости в силу совершенно объективных причин жизненнее и перспективнее, чем четко выстроенная, хорошо и давно нам всем знакомая, но просто устаревшая московская модель авторитаризма.

Светлана ФИЛОНОВА