Консервы Первой мировой. Как Москва вновь взялась ломать планы австро-венгерского Генштаба

Но вернемся к статье — и к нехитрым манипуляциям ее автора.

Суть этих манипуляций довольно проста. Слова “украинцы”, “русские” (руськие) и “Русь” имели разный смысл в разные эпохи, и тасуя эти смыслы, как шулер крапленые карты, можно обосновывать все, что угодно, извлекая народы буквально из воздуха. Точно такую же игру Россия ведет и в соседней с нами Молдове, играя на терминах “молдаване” — “румыны”. А молдаванам и русинам, из которых в очередной раз пытаются сделать расходный материал для кремлевских авантюр, передают привет тени погибших чуть более века назад армян, втянутых Россией в свои игры, а затем брошенных на произвол судьбы. Любопытно, что армяне до сих пор винят во всем Турцию. 

Рождение нации — дело тонкое. А также трудное, долгое и противоречивое

Пересказывать статью Стешина в деталях и разбирать ее по пунктам откровенно скучно. К тому же она написана очень небрежно, в типичном для “КП” стиле “на от…сь” и полна нестыковок и противоречий. Желающие могут ознакомиться с ней в Сети, мы же рассмотрим ситуацию с русинами, и не только с ними, без оглядки на российские методички.

Любое рождение нации начинается с осознания группой, а иной раз и несколькими, поначалу даже не особо связанными друг с другом, группами людей своей особости и вытекающей из этого невозможности, не теряя себя, стать частью одного из существующих сообществ. Причин особости может быть много — язык, религия, иной уклад жизни. Последнее, по сути, является бытовым отражением политического выбора, тоже присутствующего в любом нациогенезе (не люблю слово “нацбилдинг”, громыхающее как танк по брусчатке). Следующим шагом начинается поиск общего, способного сплотить такие группы, и нивелирование различий, мешающих объединению. Все, как видите, просто — но на словах, на деле же крайне сложно.

Бывает и так, что возникает нужда сколотить в единое целое группу покоренных народов, для чего используется симуляция нациогенеза, спускаемая сверху. Такая симуляция никогда не создает нацию, становясь для вовлеченных в нее народов лишь тюрьмой. “Русский народ” — одна из таких тюрем, и нацией никоим образом не является.

Естественно, что по внешнему периметру тюрьма народов под названием “Российская Федерация” (ранее “СССР” и “Российская Империя”) оформлена максимально привлекательно, чтобы привлечь обиженных и легковерных.

Украинская нация в XIX веке формировалась на территории, поделенной между Российской Империей и Польшей, а затем Австро-Венгрией, причем в непосредственном контакте с польской нацией, лишенной государственности и боровшейся за ее возврат. В этом сложном поле сил неизбежно возникали разные направления политического выбора, смотревшие и в сторону России, и в сторону Европы, с отсылкой к 1848 году. Но сформироваться как отдельная нация украинцы могли только в тени Австро-Венгрии, поскольку космополитичная Вена не претендовала на создание единого австро-венгерского народа, тем самым создавая укрытие от мессианских устремлений Москвы. Те же, кто сделал ставку на Россию, в перспективе были обречены раствориться в Московской Орде, присвоившей себе “славянство” — хотя тогда, возможно, и не осознавали этого, либо не видели в “слиянии с русским народом” ничего плохого.

Впрочем, поначалу все шло гораздо приземленнее. В переписях населения в Австро-Венгрии нередко встречались “тутейші” — то есть “местные”, и “русины” как попытка понять происхождение этих местных были на этом фоне верхом самосознания. С другой стороны, далеко не все были согласны признавать свое родство с Московией — к которой русины/руськие/украинцы имели все же отдаленное и опосредованное отношение. По сути, политическое русинство было ограничено небольшой частью левой интеллигенции, к которой относился и Франко. А, в частности, Леся Украинка, которую Стешин также рекрутировал в носители отличной от украинской русинской идентичности, никогда себя к ним не относила.

Довольно быстро все эти брожения, первоначально носившие скорее антисамодержавный характер, были замечены в Петербурге и взяты под державную руку, с финансированием по линии внешней разведки Российской Империи. Как следствие, многие их участники закономерно попали под репрессии в 1915 году за сотрудничество с российскими оккупационными властями. Тот факт, что под общую метлу угодили и непричастные, ничего не меняет по сути.

Скорбеть о жертвах Талергофа (как и об армянах, ставших жертвой турецкого геноцида), конечно, нужно — но с обязательной с поправкой на войну, вынуждавшую австрийцев бороться с российской агентурой в своем тылу. Уместно, к слову, и сравнить практику Талергофа с тем, как в сходных ситуациях действовали россияне, о чем русские историографы страшно не любят говорить. Далеко ходить не придется — достаточно взять, как пример, историю пребывания Ярослава Гашека в российских лагерях военнопленных. При том, что речь шла о перебежчиках, изначально желавших поступить на российскую службу и воевать против Австро-Венгрии, а не о враждебных элементах, смертность в Тоцком лагере, где оказался Гашек, была примерно на талерговском уровне.

Впрочем, уже первое знакомство с прелестями русского освобождения (россияне любую свою оккупацию называют именно так) Галиции в 1914-15 годах сильно проредило ряды русофилов. А три последующих волны, в 1920, 1939 и 1944 годах, поставили на русофильстве времен покойной Австро-Венгрии жирную точку. Что, однако, не мешало время от времени подкрашивать этот труп и демонстрировать его публично, сначала в рамках концепции “братских народов СССР” и “формирования единой исторической общности — советского человека”, а сейчас — в ходе вялотекущей, но длительной попытки раскрутки этнополитического русинского проекта, с целью подрыва и ослабления Украины и вовлечения украинцев под именем “русинов” в ряды русской псевдонации.

От распада СССР до наших дней

Не будет, вероятно, ошибкой утверждать, что активная борьба за восстановление СССР началась уже за год-полтора до его формального развала. Важнейшим из направлений этой борьбы стало расшатывание наций, формирующихся на обломках “тюрьмы братских народов” и изобретение псевдонаций, управляемых из Москвы.

Нациогенез в бывших советских республиках пребывал в крайне сложном состоянии и потому был крайне уязвим. В относительно преимущественном положении оказались страны Балтии, заметно отличающиеся от “имперского среднего” по языку и бытовой культуре, и получившие в период Интербеллума опыт государственной независимости. Положение же украинцев оказалось крайне неоднозначным.

Украинский нациогенез к моменту распада СССР не был завершен, как, впрочем, не завершен он и сегодня. Значительная часть украинцев оказалась русифицирована (что, к слову, не спасало их от высылки из Украины в рамках чисток от ненадежного элемента, видевшего в оккупации другую жизнь, часто лучшую, чем советская). Существенная часть украинского населения была просто уничтожена физически в предвоенный период, во время и сразу после войны. Все освободившиеся при этом ниши немедленно заполнялись переселенцами из России — носителями иной, холопско-ордынской ментальности. А украинская история, основная опора нациогенеза, существовала исключительно как “дела давно минувших дней”, не имеющие прямой связи с днем сегодняшним. Она и по сей день остается такой, прокручивая в общественном сознании период 1917-1921 и (не без труда преодолевая рамки локально-регионального контекста) 1939-1956 годов.

Иными словами, старт нового витка нациогенеза украинцев был непростым делом уже и сам по себе. Но, помимо объективных трудностей, против Украины и ее национального сплочения активно заработали российские спецслужбы. Основным их методом стало дробление формирующейся нации и захват по отдельности полученных изолированных загонов — донецкого, крымского, восточно- и западноукраинского. Именно тогда и начало возрождаться “самосознание русин” — на московские гранты, и в тесном контакте с криминальным элементом, поднимавшимся за счет трансграничной контрабанды. Из небытия был поднят и “русинский язык” — отчасти койне с примесью архаики, отчасти — региональный диалект, отличающийся от канонического украинского языка примерно так же, как молдавский от румынского.

На этом тему собственно русин можно считать закрытой. Но тема дробления украинской нации одним русинским проектом не исчерпывается. Российская агентура в совершенство освоила искусство перехвата инициатив и доведения разумных начинаний до абсурдного и отвратительного вида, с последующим возложением вины за это на “украинских нацистов”. К слову, ровно та же тактика широко используется и в Молдове, что естественно — методички-то одни и те же.

Одним из самых популярных объектов таких атак стал украинский язык. Разумное положение о том, что именно украинский язык является одной из основ нациогенеза, и потому сферу его применения нужно всячески расширять, путем нехитрых манипуляций то и дело превращается в очередной вброс о запрете русского языка, отыгрываемый Москвой, и в провокационную дискуссию внутри Украины о том, могут ли существовать русскоязычные украинцы, то есть, по меньшей мере, предпочитающие в быту русский язык, а, возможно, и слабо владеющие украинским языком, и не являются ли они пятой колонной Москвы.