Что нужно изменить, чтобы украинцы захотели проводить технологические реформы

Со времен Макса Вебера и его “Протестантской этики и духа капитализма” известно, что капитализм является продуктом культуры протестантских стран. Однако, известно и другое — то, что Макс Вебер родился и был воспитан в протестантской семье, и было бы странно, если бы он думал по-иному.

Тезис Вебера в дальнейшем был подвергнут серьезной критике. Такие авторитетные историки экономики, как Фернан Бродель, Амиторе Фанфари, Малькольм МакКиннон и Курт Самуэльсон предприняли во второй половине XX века развернутые исследования относительно протестантизма и капитализма и обнаружили, что в разных местах дело обстояло по-разному. Например, в Англии и Голландии капитализм предшествовал протестантизму. В Шотландии и Швейцарии, несмотря на то, что эти страны были протестантскими, никакого капитализма долго не было. Католическая Бельгия была одним из пионеров капитализма.

После того, как по окончании второй мировой войны начала динамично развиваться Италия, сокращая разницу в уровнях экономического развития со странами северной протестантской Европы, а в последней четверти ХХ века резко взлетели вверх такие конфуцианские страны как Гонконг, Сингапур, Южная Корея и синтоистская Япония, а потом и материковый конфуцианский Китай в начале XXI века, стало понятно, что простая принадлежность страны к той или иной религиозной конфессии — протестантству, католичеству или конфуцианству — не является входным билетом в развитой капиталистический мир. Кроме того, когда мы говорим не просто о капитализме, а о технологическом инновационном капитализме, характерном для развития мира после 1820 г., то есть и два примера мощного технологического развития, которые не укладываются в доктрину Вебера. Это бурное технологическое развитие в нацистской Германии и в Советском Союзе (примерно в 1929-1973 гг).

Так что же все-таки было главным, что заставляло эти страны претерпевать столь значимые и качественные темпы роста экономик? У меня нет стройной теории, которая могла бы объяснить причины зарождения этих ростов (скорее всего, она отсутствует сейчас вообще: слишком много противоречий у экономических школ, которые по-разному объясняют причины экономического роста). Но наиболее характерной общей чертой этих обществ тогда, когда они переживали кардинальные технологические сдвиги, был массовый энтузиазм и увлечение технологическим развитием у населения, и, главное, у элит. Везде — от Британии начала XIX века до Китая начала XXI века — эти государства отличал характер сосредоточения элит и населения на обогащении посредством создания новейших промышленных образцов продукции, на постоянном совершенствовании методов управления промышленным производством этой продукции, на улучшении методов внутренней и международной торговли, на совершенствовании протекционистских методов управления национальными экономиками со стороны государств.

А также, и это крайне важно, массовая эйфория народных масс от успехов в производственной сфере. И это было обеспечено тем, что средства массовой информации, в унисон с действиями властей, всегда благожелательно относились к описанным выше переменам, вынося их на первые полосы газет во всех странах, где бы эти реформы не происходили. В некоторых странах, таких как Британия, капиталистическое развитие было первично, и оно задавало “повестку дня” для медиа. Но в других странах, опоздавших в капиталистической гонке, все начиналось с правительства и правительственных, общественных и частных медиа. Так было в Японии, Южной Корее, Сингапуре и Китае. Т.е. “повестка дня” искусственно создавалась сверху, учитывая исключительную важность этих тем для выживания национальных обществ.

И в том и другом случае это приводило и приводит перечисленные мною общества к динамическому развитию. Надстройка-медиа определяема базисом-экономикой. Но в отсутствии базиса, медиа, при должном внимании, могут самостоятельно создать новую экономику, пробудив энтузиазм элит и народных масс, столь необходимый для начала реформ, и соответствующим образом указав конкретное направление экономического развития, а именно — свершение технологических реформ.

Что же не так в Украине, почему наш народ и элиты сейчас не интересуется технологическим развитием страны? Ведь так было не всегда. Вспомним время, когда Украина находилась в составе СССР. С конца 1920-х годов она пережила и голодомор, и неистовое технологическое развитие. В конце 1980-х годов подушевое ВВП в Украине, как составной части СССР, было равно польскому, и составляло 35% от американского. Где мы теперь, не хочется и говорить. Да, мы выбрали свободу и это правильно. Ничего не может быть важнее политической и экономической свободы. Но так ли уж обязательно было при этом отказываться от умения конкурировать с другими странами в экономическом смысле и добиваться высоких уровней развития экономики? Почему, например, поляки выбрали одновременно и политическую свободу и высокие темпы экономического развития? Мы же только свободу…

Я не зря вспомнил про времена СССР и про нынешнюю Польшу. И тогда в СССР (в УССР), и теперь в Польше, повестка каждого дня, прежде всего, определялась тем, что необходимо сделать в промышленном развитии, и что в этом отношении делается. Сейчас, уже на протяжении 24 лет, мы забыли об этом и пустили все на самотек. Практически никто в Украине не думает о подлинных приоритетах развития общества и государства, состоящих в осуществлении технологических реформ. Почему именно в этом? Потому что уровень технологического развития, как ничто иное определяет мощь национальной экономики, от качества которой зависит благосостояние граждан. Не будет национальной технологической экономики — не будет богатых граждан в стране. Сверхбогатые олигархи будут, состоятельного массового среднего класса не будет. Это так банально, что даже странно, что мне приходится об этом говорить нашим властям. Нам необходимо вернутся к тем правилам, которые тогда, во время технологических перемен, превалировали в общественном сознании, и продолжают превалировать сейчас в тех странах, которые продолжают динамично развиваться.

Без изменения ежедневной “повестки дня” современного нам украинского общества, мы не сможем сдвинутся с места. Простым людям нужны ежедневные ориентиры. Они должны несколько отличаться от электоральных интересов, которыми в жизни людей все не исчерпывается. Только элиты, их медиа, могут дать обществу такие ориентиры, если само по себе оно их не генерирует, как это было в Британии в начале XIX века. Только так было во всю предшествующую эпоху капиталистического развития.

Как сдвинуть наши элиты в этом направлении? Скажу честно — не знаю. Я уже больше года пишу колонки, посвященные технологической модернизации, в “Новом Времени” и LB.ua, но вряд ли кто-то из наших властей анализирует мои посты — при том, что им нечего возразить против исторических фактов, которые я привожу постоянно. Может быть именно поэтому избрана такая тактика? Мол, если нечем возразить, значит будем делать вид, что ничего не происходит…

Похоже наши властные элиты совершенно не интересует технологическое развитие страны.

Конечно же, я не обладаю возможностями по изменению информационной политики ведущих телеканалов, интернет-порталов и газет Украины. Но без изменения информационной политики в сторону пропаганды промышленной революции народ вряд ли поймет важность этого процесса. Без этого не было нигде: ни в Японии в послевоенное время, ни в Китае, ни в Восточной Европе (Чехии, Польше) в 1990-х годах прошлого века, так не было даже в Англии в первой половине XIX века, во время начала Первой промышленной революции. Во все времена в этих странах пресса занимала проактивную позицию в деле технологических реформ. Почему же мы думаем, что если мы делаем все наоборот, у нас все будет хорошо?

Мы сами куем свое поражение, не занимаясь пропагандой промышленной революции, без которой Украину уже в ближайшем будущем ждет даже не дальнейшее падение макроэкономических показателей, а попросту нищета. Если мы не одумаемся, дети и внуки нам этого не простят.

Богдан ДАНИЛИШИН, академік НАН України