Западный уклон Кремля

И причина не только в появившейся в прессе сенсации — публикации выдержек из новой внешнеполитической доктрины России. О дрейфе говорят многочисленные факты, от имеющих чисто символическое значение (завершение парада 9 мая на Красной площади бетховенской “Одой к радости”) до вполне содержательных. К последним можно отнести улучшение отношений с традиционно трудным партнером — Польшей, наметившийся поворот к тесному сотрудничеству с Украиной, и наконец, серьезные успехи в продвижении российских газопроводных проектов, “Северного” и “Южного потоков”, в Европе. А ведь еще недавно, на пике глобального кризиса, казалось, что российская газовая монополия на европейских рынках безвозвратно уходит в прошлое.

Соображения, подвигающие Москву в направлении сотрудничества с Западом, очевидны. Надежды на возможность проведения модернизации исключительно собственными силами не оправдываются. Инвестиции в страну не идут, так что приходится думать о стимуляции привлечения ресурсов извне.

Привлечь их, находясь в состоянии перманентной пикировки с Западом, сложно, поэтому нужно восстанавливать доверие. Шансы на успех в ситуации, когда модернизация понимается лишь как замена устаревшего оборудования новым и не предусматривает реализации некой интеграционной стратегии, по-видимому, оцениваются в руководящих кругах России как вполне серьезные.

Подобные подходы во взаимоотношениях с Западом Москва неоднократно использовала и ранее, в последнее время, впрочем, без особых результатов. Отличие же нынешней ситуации от всего предшествующего десятилетия состоит в кардинальной смене контекста отношений, в котором в очередной раз предполагается реализовать формулу “энергоносители в обмен на деньги и технологии”.

Толчок к смене контекста дала администрация Барака Обамы, когда еще во время прошлогоднего визита американского президента в Москву послала четкий сигнал, что готова в своей политике учитывать российские интересы. Президент Джордж Буш-младший и его правительство в таком признании России отказывали. Но в силу целого ряда факторов постсоветское пространство со всеми его проблемами оказалось на периферии американской внешней политики, а при Обаме давнишние мечты российских лидеров о том, чтобы доминирование РФ в этом регионе мира было бы признано de facto, начали превращаться в реальность. Моментом истины стало подписание харьковских соглашений с Украиной о поставках газа и продлении пребывания Черноморского флота в Севастополе. В Вашингтоне на эти сдвиги никак не отреагировали, сочтя внутренним делом Украины.

У американской индифферентности по поводу происходящих на постсоветском пространстве изменений, судя по всему, есть только один ограничитель, который можно выразить короткой и хорошо знакомой россиянам формулой “только б не было войны”.

При таких раскладах в Москве, похоже, пришли (или вот-вот придут) к поистине революционному выводу о том, что если в нулевые годы сближение с Западом представляло собой потенциальную угрозу сложившемуся в России общественному строю, то в новых условиях оно, напротив, становится важным ресурсом его поддержания и укрепления.

Если использовать исторические параллели, которые всегда условны (а в данном случае, может быть, условны вдвойне), эта ситуация где-то сродни договоренностям 60 —70-х годов прошлого столетия между США и Великобританией, с одной стороны, и монархиями Персидского залива, с другой. В обмен на надежные поставки нефти на Запад и твердое противодействие попыткам советского политического и идеологического проникновения в этот стратегически важный регион мира, арабские шейхи получили cart blanche на сохранение средневековых внутриполитических порядков. Им дали возможность свободно инвестировать капиталы в западную экономику и шокировать европейских обывателей необычайной роскошью и масштабами потребления.

Впрочем, многие из этих благ, за исключением возможности свободно инвестировать в инфраструктурные отрасли западной экономики, российские правящие группы уже имеют. Сегодня речь идет о возможных внутриполитических последствиях для всего постсоветского пространства. Харьковские соглашения могут стать модельными для всего СНГ. Они показали, что создаются условия для включения механизмов взаимоподдержания постсоветских элит, которые не заинтересованы в продолжении системных рыночных и демократических реформ, а ориентированы на закрепление нынешних общественных порядков. Эти порядки называют по-разному: переходными, гибридными. По-видимому, время для их научного определения еще не наступило. Но природу подобных моделей кратко можно описать так: это коммерциализированные общественные системы советского типа, но без какой-либо социальной ответственности правящих элит перед обществом. Здесь все монетизировано, но при этом не существует никаких ограничений потребления для имущих классов. Реализация их огромных аппетитов, строго говоря, и составляет цель постсоветской политики. Причем если в отдельных странах и сохраняются подлинные альтернативные выборы, то они используются не для обновления элиты как таковой, а лишь для отстранения отдельных групп этой элиты от получения административной, бюджетной или природной ренты.

Ясно, что в ситуации, когда одни получают дешевый газ для нереформированной металлургии, а другие обеспечивают беспроблемный транзит этого газа в Европу, никакая модернизация по большому счету не нужна. В действие вступает закон сообщающихся сосудов.

По-видимому, если взаимоотношения России с другими государствами СНГ будут выстраиваться по такому же принципу, консолидация постсоветского пространства может начаться в совершенно новых формах — по горизонтали, через классовую солидарность правящих элит, их стратегическую заинтересованность в сохранении status quo и их бессменного и безальтернативного доминирования в своих странах. Никакие громоздкие вертикальные наднациональные институты, которых так боялись постсоветские лидеры в прошедшие годы, видя в них “троянского коня” России, для этого не нужны. А разговоры про “европейский выбор” обретают вполне конкретный смысл, далекий от того, который напридумывали себе наивные политики и бюрократы из Евросоюза. Они означают стремление постсоветских элит подключиться к получению разного рода заемных западных ресурсов, к участию в программах помощи и развития, но без каких-либо обязательств по изменению постсоветских порядков, при сохранении нынешней клановости, коррупции, эксклюзивного доступа к деньгам и месторождениям только для своих и т. п.

В известной степени это иная формулировка знаменитого российского послания Западу: принимайте нас такими, какие мы есть, и мы будем надежными партнерами. Подобная система горизонтальной взаимоподдержки (если, разумеется, правящие элиты государств СНГ, четко осознав своим классовые интересы, не испугаются обвинений в антинациональной политике) может носить долговременный характер.

Правда, есть и ограничители. Их несколько. Во-первых, угрозу представляет нежелание правящих элит поступиться даже толикой своих богатств ради сохранения стабильности. Отсюда неоправданный рост тарифов, стремление изобрести новые налоги, сократить расходы на бюджетников. Когда в обществе все спокойно, возникает неумное желание выжать из него еще больше. Вот эти-то ситуации “головокружения от успехов” и являются потенциально опасными. В случае же нехватки финансовых или продовольственных ресурсов для народного удовлетворения в какой-то стране, они должны срочно перебрасываться в порядке “братской помощи”.

Во-вторых, доподлинно неизвестно, будет ли придерживаться нынешняя американская администрация той же нейтралистской линии и на втором сроке президентства Обамы. Ситуацию следует признать еще более неопределенной, если его сменят республиканцы, которые скорее всего сочтут пассивное поведение США на постсоветском пространстве неприемлемым.

В-третьих, сближение России и Запада, которое является рамочным условием стагнационной модели консолидации постсоветского пространства, в ближайшее время должно пройти испытание Ираном. Отношения с этой страной для Москвы не сводятся к многомиллионным контрактам Росатома.

Иран для российского руководства — это тест на способность играть роль пусть и не слишком мощного, но все же полюса силы в формирующемся (или только желаемом?) многополярном мире.

Конечно, и присоединившись к режиму санкций, можно по-прежнему считать себя полюсом. Но этого явно недостаточно. Ведь сколько ни кричи “халва, халва”, во рту слаще не станет. А будут ли по-прежнему воспринимать Россию как самостоятельный полюс силы в мире мусульманские страны и Китай — это большой вопрос. Готовность же российского руководства рискнуть и перейти этот барьер, неочевидна. Прояснит ее только ближайшее будущее.

И наконец, в-четвертых, несмотря на все благоприятные прогнозы, сохраняется угроза изменения мировой экономической конъюнктуры. А поскольку постсоветская модель возникла на периферии мировой экономики, то любая смена приоритетов в глобальном центре становится для нее серьезным вызовом.

Нельзя сбрасывать со счетов и возможную активность различных националистических движений в постсоветских странах, особенно если в их рядах много молодежи, не успевшей еще вписаться в нынешний дележ ресурсов. При сочетании национального протеста с социальным деструктивный эффект может получиться очень значительным.

Так что при всей убедительности возникающих сейчас трендов, они все же не представляются безальтернативными, по крайней мере на период, выходящий за пределы ближайших двух-трех лет.

Андрей РЯБОВ