Зачем украинская власть взялась за свободу слова

Эти два события, скорее всего, не связаны между собой — в том смысле, что две ветви власти вряд ли заключили специальный пакт на тему “приструнить любителей бренчания”. Но общность настроений законодательной и исполнительной ветви в отношении свободы слова очевидна.

И есть в пресс-службе ВР пока только высказывают недовольство тем, что аккредитованных журналистов “слишком много”, что много развелось “девочек в коротких юбочках, которые пристают к депутатам”, что в ВР должны работать только “уважаемые люди” (не подумайте — это касается только журналистов, не депутатов) и вообще, зачем журналисты, если все заседания транслирует телеканал Рада. Все эти замечания — дивная смесь снобизма с непрофессионализмом, приправленная толикой сексизма — была не только благосклонно выслушана, но и принята представителями Союза журналистов, которые согласились с тем, что им нужно — при их участии, разумеется — разработать “новые принципы” работы журналистов при ВР. Учитывая тот факт, что НСЖУ — советский мастодонт, и что в этой организации состоит вряд ли половина нынешних украинских журналистов (да-да, те самые девочки в коротеньких юбочках), эти “новые правила” уже сейчас можно считать “договорняком”. Надеюсь, в НСЖУ понимают, что им отведена роль “гласа профессиональной общественности”, который скажет именно то, что хочет услышать власть. Надеюсь, они хотя бы не продешевят.

Но пока ВР разбирается со своим пулом, Кабмин взялся за дело куда активнее. В правительстве своя специфика: тут особую опасность представляют не журналисты. А собственные служащие. Просто потому, что они слишком много знают. Разные версии высказываются по поводу “этического кодекса” для госслужащих, но все, так или иначе, сводятся к тому, что эти семь пунктов — лаконичных настолько, что поместились на одной страничке — направлены на то, чтобы заткнуть рты “внутренним” критикам.

Также сторонники документа указывают, что своды этики для госслужащих существуют и “на Западе”. В Британии, например. Без уточнений, впрочем — от чего возникает подозрение, что “этику” там понимают как-то не совсем так, как на Печерских холмах. Умеренные критики указывают на то, что это постановление чревато новыми выплатами из казны по решению ЕСПЧ. Уже были прецеденты: Украина — не первая страна в мире, которая догадалась на уровне постановлений нарушить право своих граждан на свободу слова.

Но это все круги на воде. Самое интересное, конечно, спрятано в глубине слов. Например, предельный лаконизм документа, его рубленные фразы, отсутствие каких-либо законных обоснований для этих решений и процедур, делает его похожим на хозяйский окрик. Сидеть, мол! Все написанное — неважно, написано оно для Саакашвили, Абромавичуса или главспеца Васи Пупкина — перефразированный оруэлловский “Скотный двор” (он же “Колгосп тварин”): все эти “правила молчания” истончаются по мере восхождения по иерархической лестнице. Т.е. лично премьер-министр от этих “этических условностей” совершенно свободен, несмотря на статус госслужащего. Это, на самом деле очень симптоматично для нашей госслужбы: “свобода слова” здесь понимается как право на хамство для вышестоящих и обязанность молча подчиняться для нижестоящих. Это, увы, не открытие. Такое положение вещей де-факто мы унаследовали еще от СССР и трепетно храним до сих пор.

Или, скажем слово “лояльность”. Никто из замеченных мной критиков не усомнился в том, что “лояльность” в данном контексте касается собственно госстурктур и начальства, а вовсе не интересов государства в целом и, тем более, его граждан. То есть если, скажем, Минобороны приторговывает солдатской обувкой, а солдат на передовой обувают волонтеры, “этика” госслужащего заключается в том, чтобы хранить лояльность начальству, а не солдатам, волонтерам и всем, кто сбрасывается на берцы.

“Лояльность”, описанная в этом дивном документе — вполне в духе “корпоративности” 90-х. И не стоит удивляться тому, что многие соглашаются с тем, что это, мол, правильно — раз ты там работаешь, то должен исповедовать лояльность к своей корпорации. Почему — “должен”? Это риторический вопрос. Просто должен — и все. Это одно из “понятий”, которые мы тащим на себе из 90-х. Вы еще не забыли, что наша власть — родом оттуда?

Но есть одна маленькая деталь: госслужба — это не бизнес-корпорация. Во всяком случае, не должна ею быть. А еще есть соображения чисто делового порядка. Корпорации обычно покупают лояльность служащих за лояльность в отношении служащих. В целом, это неплохая сделка, если выбросить из уравнения детские стишки про “хорошо и плохо”. До недавнего времени советская (и постсоветская) бюрократическая система удовлетворяла этому требованию хотя бы частично: “программа лояльности” вступала в действие при выходе на пенсию — официально. А “неофициально” можно было неплохо жить и до пенсии, если не нарушать “заповеди этики” — не только “молчать”, но также “делиться” и “не зарываться”.

Они слишком хорошо знают, что долго там не задержатся. “Корпорация госслужба” уже неоднократно убеждалась в том, что угроза уволить — безотказная в отношении “рабов госслужбы” — вызывает гомерический хохот у тех, кто пришел в нее из романтических побуждений “строить Украину” или просто не вписывается в шаблоны советского бюрократического мышления, по-прежнему господствующие в нашей госслужбе.

Тут мы, наконец, добрались до еще одного ключевого слова — “этика”. Интерсно то, что этот “этический кодекс” понадобилось зафиксировать на бумаге. Хотя до сих пор он — де-факто — существовал и действовал во всех украинских госстурктурах.

Корпоративная “этика” по версии Кабмина не имеет ничего общего с моралью и системой ценностей, принятых за норму даже в таком дезориентированном обществе, как наше. Только поэтому можно было бы прямо заявить, что понятие “этика” в данном контексте — гибридная манипуляция. Но проблема глубже. Постановление спойлит само понятие “этики” как системы правил поведения в обществе. Если этика госслужащего сводится к тому, чтобы покрывать преступления своих начальников против народа Украины — то это не этика госслужащего. Это этика участника ОПГ.

А поскольку речь зашла о спойлерстве и подмене понятий, это кабминовский “этический кодекс” следует рассматривать в более широком контексте. Поскольку тут на авансцену выходил старая советская бюрократическая Система, ведущая против нас гибридную войну, и случайно, нервным жестом “открывает личико”. Необходимость кодифицировать то, что де-факто существовало и исправно, хоть и негласно, действовало до сих пор, говорит о том, что в этом механизме что-то сломалось. Нынешний наскок на свободу слова — это непроизвольная попытка власти спрятать под стол руки.

Екатерина ЩЁТКИНА