Языковеды-опричники. Как в русском языке будут репрессировать “иностранцев”

До боли похожая инициатива была впервые предложена фракцией ЛДПР еще в 2013 году. За долгие девять лет, которые успели вместить в себя войну с Украиной различной степени масштабности, успел умереть и “отец” этой политической силы — Владимир Жириновский. Не зря в российских городах и весях давно шушукались о том, что у него на языке то, что у Путина на уме. Сказанное одиозным политиком исправно воплощалось в жизнь кремлевским начальством. В том числе, после его смерти.

Хотя и странно наблюдать “лингвозамещение” от партии, в названии которой все четыре слова — иностранные. Например, само название страны, Госдуму которой представляют продолжатели дела Владимира Вольфовича, придумано бусурманами. “Россия” — греко-византийское наименование государства, чей лидер все никак не угомонится, шантажируя и терроризируя весь цивилизованный мир.

В 2013 году уже предлагалось наказывать россиян рублем: чиновникам за “пренебрежение” к родному языку, например, пришлось бы единоразово выложить весьма солидную по тем временам сумму — до пяти тысяч рублей (простым смертным — до 2,5 тысяч), а юридическим лицам — и вовсе до 50 тысяч “деревянных”.

В инициативе девятилетней давности воспрещались такие слова как “бутик”, “лидер”, “менеджер” — и так далее. В списке табуированных уже тогда находились междометия: от выкрика “вау!” до констатации “окей”. Что примечательно, Жириновскому сотовариши правящая “Единая Россия” тогда оппонировала. В партии Путина предложения коллег по “парламенту” тогда прямо называли популизмом, а саму идею “по заимствованиям — напалмом” — нереалистичной. Да что там, в российском обществе горе-законодателей от ЛДПР считали просто идиотами.

Наступил 2022 год. Россия уже более восьми лет оккупирует Крым, а тамошние коллаборанты оперативно составили словарик русских “заменителей”. Спикер Совета Федерации Валентина Матвиенко (известная также как Валька-Стакан родом из украинской Шепетовки) еще читала напечатанные в нем “тематические” стихи сомнительной художественной ценности. А “языковую” инициативу от ЛДПР взяли на знамена не где-нибудь, в правительстве России.

Весьма странной “борьбой с латинизацией” отметился, например, заместитель секретаря Совета безопасности России Олег Храмов. Соратник Дмитрия Медведева в своей статье для “Российской газеты” (официальный печатный орган правительства РФ) предложил “концепцию лингвистической безопасности России”. Статья чиновника, само собой, изобиловала словами латинского происхождения, что не могли не заметить бдительные пользователи соцсетей.

Но вернемся к законопроекту от российского кабинета министров. Проект, который поступил в Думу, — о, ни много, ни мало, “защите” русского языка.

Вот цитата из пояснительной записки к документу: “Проект федерального закона предполагает недопустимость использования иностранных слов, за исключением не имеющих общеупотребительных аналогов в русском языке, перечень которых содержится в нормативных словарях. Указанная проектируемая норма направлена на защиту русского языка от чрезмерного употребления иностранных слов”.

Тут-то словарики от крымских коллаборантов и пригодятся. Простым россиянам очередной выкидыш от “законодателей” спустят с декларативно-”охранительской” целью, а вот для чиновьичего аппарата предписания будут иметь обязательный характер: вышеупомянутые словарики в помощь.

В российском правительстве, несомненно, руководствовались откровенно шкурными интересами. В перспективе, между парламентскими чтениями — штрафы. Не пропадать же всуе законодательным потугам предшественников из прошлых созывов Госдумы.

Отчасти это способ пополнить казну за счет граждан с узким словарным запасом. Узким в понимании Кремля, а в остальном заимствования из других языков русский лишь обогащают. Но российская экономика как раз просела под гнетом санкций (опять эти бусурманские наименования!), так что лишние источники дохода в бюджет очень к столу. Зазевался — плати. Слово, знаете ли, не воробей.

Вот что такое преемственность и устойчивость государственной политики и ее институтов. И преемник Жириновского на посту лидера партии Леонид Слуцкий порадуется: на корню зарубят англицизмы. А то ведь его “латинизированная” фамилия — Slutskiy — по-английски звучит совершенно не благозвучно. Sluts — это особы с заниженной социальной ответственностью. Российским депутатам неудобно.

Кстати, именно Слуцкий “модернизировал” в России “триаду” Гитлера: “Одна страна, один президент, одна победа”. Слова нынешнего лидера ЛДПР, прозвучавшие на похоронах пропагандистки Дарьи Дугиной, уж очень сильно резонируют с незабвенным “Один народ, одна страна, один фюрер”.

Но есть в этой правительственной инициативе и сермяга куда более философского порядка.

Разрыв с Западом теперь оформлен не только “алфавитно”, но и “понятийно”.

“Памятка” российским оккупантам в Украине

Законопроект от российского правительства — не только “хорошо забытое старое”. В новоязе путинской эпохи уже давно закрепились странные эвфемизмы, вроде “хлопка”, “задымления”, “отрицательного экономического роста” и не менее “отрицательного всплытия” — осталось только придать этим терминам форму предписания. И посулить наказание рублем для забывчивых.

И ладно бы все замыкалось на пресловутой “оруэлловщине”. Культовый и, увы, пророческий для России роман “1984” появился на свет “лишь” в 1948 году, тогда как с “мыслепреступлениями” на одной шестой части суши начали бороться куда раньше. Причем не только органами, названия которых сокращались до зубодробильных аббревиатур, но и языковой чисткой. Советская действительность буквально воплощала в жизнь поговорки о том, что “словом можно убить”: определение “враг народа” или “кулак” были не просто эвфемизмом, а смертным приговором. В лучшем случае — отсроченным.

Тоталитарная машина без сбоев перемалывала саму сущность советского гражданина: “дамы и господа” становились гендерно нейтральными “товарищами”, а харизматичные потенциальные секс-символы подвигались на пьедестале скромными передовиками социалистического труда обоих полов.

Ко всему прочему, в Москве методично стирали различия между союзными республиками, усыпляя национальное самосознание удушающей колыбельной из колонок, установленных в российской метрополии.

На кону было создание образа гипотетического “советского человека”. А этому категорически препятствовали фундаментальные различия в языках “братских народов”.

Украинский сводился к статусу сателлита русского, а его лингвистические особенности — к минимуму: в угоду товарищам, которые культивируют “язык межреспубликанского общения. Иные азбуки, кроме кириллической, объявлялись апокрифическими, энтузиасты-языковеды из числа малых и не очень народов — репрессировались.

Россия современная эти практики только приумножила. Полиции нравов советской эпохи только и остается что кряхтеть, наблюдая за “успехами” коллег из будущего.

К слову, канонический Оруэлл в России “монополистом” не является. Российская действительность постепенно приобретает черты антиутопических произведений отечественного автора — Владимира Сорокина.

Собирательный чиновьичий образ эпохи Путина в перспективе — муж государев из сорокинского сатирического романа “День опричника”, возможностью карать вольнодумцев наделенный. Речь оного состоит из слов исконных, иноземным влиянием не испорченных. В чести — лубочный российский патриотизм, но все вокруг — китайское. Главный герой — настоящий дока по части зверств и извращений, но замаливать грехи в церковь ходит исправно и неистово.

С началом полномасштабной войны против Украины Владимир Сорокин с сожалением констатировал, что его антиутопия органично вплелась в клубок российской действительности.

И вот уже бесноватый актер-священник Иван Охлобыстин — больше не фрик, каковыми, в свое время, считали и миньонов усопшего Жириновского из “ЛДПР”. 30 сентября, в день “посткрымской” попытки аннексии украинских территорий Охлобыстин появляется на сцене в центре Москвы. Сцену актерствующий служитель РПЦ теперь буквально делит с Владимиром Путиным. И, пока хозяин Кремля (Сорокин в продолжении “Дня опричника” назовет главное московское сооружение “сахарным”) пытается осипшим голосом прокричать иноязычное “ура”, Охлобыстин — напрямую обращается к “лубочной” классике.

“Гойда” — слышится на Красной Площади в центре Москвы. “Гойда” — подхватывает экзальтированная толпа. И не важно, что под подобные выкрики сорокинские опричники друг друга сношали (примета верности Государю): скоро под запретом будет даже намек на нетрадиционные отношения в России. А русский язык — “защитят от скверны”. Причем не только иностранной. Ведь оно как: нет слова — нет и явления. Как в СССР где не было не только секса, но и и приличного пипифакса (а частенько — и неприличного).

В Кремле, похоже, в полной мере осознали, что язык — безусловное отражение матрицы мышления, и эту матрицу необходимо контролировать. Тем более что русская матрица сама к тому располагает ввиду зафиксированного в языке отношения к свободе. Отношения, откровенно негативного и пренебрежительного. Вот, к примеру, слово “распоясаться”, в буквальном смысле означающее всего лишь “ослабить пояс”. Или же снять его. Но в буквальном смысле его уже давно не используют. Исключительно в переносном — с очевидными резко отрицательными коннотациями. А ведь речь идет лишь о том, чтобы либо сделать ношение одежды более комфортным, либо, учитывая ее особенности, о раздевании. Личное и частное дело, если разобраться. Казалось бы, мое тело — мое дело. Ан нет, общественное. Пикантности словечку добавляет то, что собственно пояс последние лет триста, по меньшей мере, ассоциировался со служивым людом (крестьяне на Московии и в окрестностях подпоясывались преимущественно шнурком или, если повезет, кушаком). А служивому быть свободным никак невозможно. Ну а если с легкой руки Николая І “Палкина”, “облагодетельствовавшего” множество достойных людей, включая Тараса Шевченко и Михаила Лермонтова, служивым становится все население, то быть вне футляра-мундира человеку “не положено” (тоже, кстати, любопытный оборот). Соответственно, даже пустячные послабления дОлжно порицать.

Или вот еще, разнуздаться. Слово, которое буквально означает “избавиться от узды” и, таким образом, относится однозначно к коню, вдруг становится синонимом свободной любви, беспорядочной половой жизни и прочих телесных радостей, которых “широкая общественность” жаждет, но боится и потому клеймит.

Распуститься — да, здесь тоже речь о нежелательном освобождении, на которую весьма однозначно указывает корень пуст(ь), то есть, дать волю. Упс, как говорят американские подростки, а ведь оборот “дать волю” в русском языке тоже несет негативную эмоциональную окраску. Она подспудно присутствует всегда, будь то речь о руках, чувствах или фантазии.