“Я готувався до війни, до окупації, до бомбардувань”. Як фермер з-під Донецька веде бізнес біля лінії фронту

 Нашій зустрічі з Олександром Кебою передувало кілька днів “подорожей” вздовж лінії війни на Донеччині, в ході яких ми майже не зустріли не засіяних земель.

Це спостереження склало враження про надзвичайну стійкість місцевих аграріїв, адже хто як не відчайдух може дозволити собі закопувати мільйони гривень в поля, на які долітають ворожі снаряди.

Втім, коли ми намагалися домовитись про інтерв’ю з місцевими аграріями, то майже всі відповіли відмовою. “Что я вам буду говорить? Поля удобрять невозможно. Технику и дизель воруют. Люди разъехались. Я и сам уехал”, — приблизно так звучала усереднена відповідь бізнесменів на наше прохання про зустріч.

Озвучені ризики очевидні, то навіщо ж тоді було вкладатись в посівну? Відповідь на це питання дав Олександр. З його слів, більшість земель, де зараз визріває урожай, була засіяна озимими — тобто ще за кілька місяців до 24 лютого.

Герой цього матеріалу не став виключенням, але на розмову з нами погодився неочікувано легко. Чому? Чи то через своє нещодавнє політичне минуле, яке супроводжувалось медійною активністю. Чи то через те, що його господарство знаходиться відносно далеко від лінії війни — село Лисівка знаходиться за 40 км від Донецька.

Сам Кеба пояснює своє рішення продовжувати вкладати гроші в землю високими матеріями: “Я не бізнесмен. Я — патріот”.

Втім, вже ближче до кінця нашої розмови він сам спростовує себе ж, стверджуючи що втримати господарство на плаву можливо лише коли ти рахуєш гроші. Власне, розрахунок і диктує правила поведінки героя інтерв’ю.

Він розуміє, що варто пропустити буквально сезон, як прахом піде все — від спроможності втримати на місцях власну команду, до підтримки землі “в тонусі”.

Нижче про те, як працює агробізнес на кордоні з війною, чи є куди дівати цьогорічний врожай, та що буде з наступною посівною.

О посевной во время войны и рентабельности агробизнеса

— Расскажите о себе. Давно занимаетесь агробизнесом?

— Я закончил Ворошиловградский сельхозинститут (Луганская область) и в 1982 году приехал сюда, в Покровск или Красноармейск (название Покровска в 1962-2016 годах). После армии стал главным агрономом совхоза овоще-молочного направления. Пять лет в совхозе.

Потом восемь лет был главным агрономом Красноармейского района. В 1995 году увидел, что все разваливается, и решил: нужно делать какой-то бизнес. В совхозе было 5 тысяч гектаров земли, свино комплекс, сдыхающие свиньи.

В 2000 году все развалил Кучма указом о ликвидации КСП (коллективных сельскохозяйственных предприятий, указ предусматривал раздачу колхозных земель — ЭП). Я обанкротил колхоз и разделил его на две части.

Часть отдал автобазе, которая принадлежит “Метинвесту”, обслуживает шахту, а я учредил “Агрофирму “Лысивська”. Было 1 600 гектаров, осталось 1 500.

— Есть еще что-то или только земля?

— Только земля. Животноводство было в колхозе. Все раздал людям паями.

— Из этих полутора тысяч гектаров сколько засеяно пшеницей?

— 50%. Рапсом начал 18 лет назад заниматься, чтобы заменить подсолнечник.

— Мы немного поездили по Донетчине и видим, что засеяны все поля. Складывается впечатление, что аграрии сеют при любой войне. Это, наверное, не очень корректно. Сколько вы засеяли до 24 февраля?

— Осенний клин — 600 гектаров озимой пшеницы, 50 гектаров озимого ячменя, 300 гектаров озимого рапса. Вот то, что мы сеяли осенью прошлого года.

— То есть две трети — это прошлый год?

— Да. В этом году яровой клин — 30 гектаров подсолнуха, 200 гектаров масличного льна, 70 гектаров гречихи и 20 гектаров ярового ячменя.

— То есть 500 гектаров вы засеяли во время войны.

— Да, весной.

— Сколько потратили денег, включая посев?

— Как смотреть. За 22 года я научился не выводить деньги. У меня есть специальный фонд, которого хватает на то, чтобы без урожая прожить год.

На зиму завез 25 тонн ГСМ. За удобрения заплатил, но не получил. 24 февраля надо было забирать 100 тонн карбамида из Северодонецка и 100 тонн карбамидно-аммиачной смеси из Каменского. Не привезли — все разбежались. Мы вторично покупали, чтобы внести хотя бы по 100 килограммов на гектар.

— У других продавцов?

— В Павлограде на базах было где-то, обзваниваем, находим.

— Если бизнесмен готов вкладывать во время войны, значит, он или патриот, или аграрный бизнес высокорентабельный.

— Как аграрий может быть не патриотом? Мы работаем на земле. Землю не перевезешь. В 2014 году то же самое было: опасность, что заберут, завоюют. Стреляли, прилетало — все было. Шныряли сепары по посадкам.

Езжу с оружием. Помогал военным на всех фронтах. Если у меня заберут землю… У меня другого бизнеса нет, а ничего другого я не умею делать.

В 2014 году я так же поступил и выиграл. Кто уехал, кто бросил, обанкротился, потерял бизнес и здоровье. Я не боюсь. Я с Донецка, я донецкий. Вырос на этих же терриконах, в этом же поселке все проходил. Я гордился этим.

Сегодня я плачу по Донецку, вся родня там осталась, мать там лежит, мать я похоронил в 2010 году. Отца не похоронил, тестя не похоронил. Две сестры, брат — все в Донецке живут. Я с ними перестал разговаривать, потому что под этой пропагандой даже родственники стали зависимы от Путина.

— Вопрос по поводу ваших коллег. Мы вчера ездили в Авдеевку, и даже в том направлении все засеяно. Это сделали до войны?

— Смотря чем. Если озимыми — да, до войны. Вот озимый рапс. Ожидаем урожай в пределах 40 центнеров с гектара. Проблема — куда его девать.

— В чем проблема со сбытом?

— Контрактов нет. Никто не обещает закупать, никто не называет цену, никто не знает, какая будет цена логистики. Перевозчики не знают, сколько будет стоить одна тонна перевозки и куда. В Рени, в Европу (ЕС — ЭП), в Прибалтику (страны Балтии — ЭП)… Впервые за 18 лет у меня такой рапс.

— Хороший?

— Идеальный. Такого не было никогда. В чем преимущество рапса?

Первый убирается рапс, хороший предшественник под озимую пшеницу, и он первый продается. Продал его — и пшеницу можно не продавать, а ждать выгодную цену. Она лежит, я ее продаю в новом году, имеем хорошую цену. В этом году проиграли. В том году по 9 гривень была пшеница, а в этом — по 5 (за 1 кг, ціна тонни пшениці зараз в Україні — 4500-5500 грн — ЕП).

— Это все равно с прибылью?

— Конечно. Себестоимость была 3,8 гривни за килограмм. Продали по 5.

О кадрах и проблемах с реализацией урожая

— Далеко отсюда до Донецка?

— До Донецка 80 километров.

— А до линии фронта?

— До линии, до Песок, 40-45 километров. Если были в Донецке, то до въездного знака со стороны Киева 50 километров. Пески чуть ближе.

— Если линия будет смещаться не в нашу пользу, что будете делать?

— С 24 февраля собраны чемоданы и документы. Тогда собрал тракторную бригаду и говорю: “Кто уезжает — говорите, никого не держу”. Уехали главный бухгалтер с ребенком и из отдела кадров — у нее две девочки. Боится. Выдал зарплату по 50 тысяч трактористам и по 150 тысяч специалистам.

— Это их обычная зарплата?

— Нет, авансом заплатил (позже уточнит, что месячная зарплата тракториста 30 тыс грн — ЭП). Я авансом заплатил полтора миллиона налогов, миллион за три месяца на терроборону, на армию, три пикапа купил, 3 тонны солярки отдал и продукты.

Благодаря тому, что дизтопливо было прошлогоднее по 24 гривни, мы посеяли. Можно надеяться на нормальный результат, если продать.

— Сколько людей работало в хозяйстве до войны?

— Тридцать. Нет, не до войны. Самый неурожайный был 2019 год — засуха. За 20 лет я впервые получил убыток и оптимизировал хозяйство — сократил пять человек. Сейчас на уборку беру еще два-три человека. Короче, 20-25 человек.

— Проблем с кадрами нет?

— Нет. Эту проблему начал решать с 1995 года, когда пришел сюда. Менял кадры примерно десять лет, воспитывал. В школу приходил: “Хлопцы, кто может?”. Кто на сено, кто на прополку, кому нравится ремонт тракторов, кто на тракторе любит. Сейчас средний возраст сотрудников 32 года.

— Как на бизнесе сказалась война?

— Я недополучил на пшенице 2 миллиона и раздал где-то полтора миллиона.

— Мы вчера говорили по телефону с вашими коллегами относительно встречи. Все отказались. В один голос говорят: что рассказывать, если я все бросил, уехал, не могу ни удобрить урожай, ни собрать...

— Должны быть предприимчивость, четкий профессионализм, финансовый расчет, кредитование…

— Вы наверняка со своими коллегами по региону общаетесь. Кто как поступил из условной десятки местных аграриев?

— По району мы собирались в начале войны. Приехала половина. Организовали штаб помощи терробороне и военным. Я являюсь членом Аграрного союза, Всеукраинской аграрной рады, комиссии АПК по виноградарству, виноделию и садоводству. Пытаюсь активно участвовать.

— Для вас участие в этих организациях — это защита?

— В какой-то мере. Мне неоднократно угрожали с Донецка, что помогаю “укропам”. Жестко. С 2014 года перестал бояться. Не хвалюсь, знаю, что человек один раз и живет, и умирает. А если боится, то умирает неоднократно.

— Куда вы раньше сбывали продукцию?

— Пшеницу, ячмень и рапс возил в “Каргилл” в Брагиновку за 50 километров. Положил на хранение и продаю по потребности, когда цена устраивает.

— А в этом году?

— В этом году “Каргилл” пока не знает, что будет делать.

— Вы с ними связывались?

— Американцы так просто не рискуют. Основной вопрос — найти рынок сбыта.

— В этом году будете складировать урожай подальше от войны?

— Как? Я же не хранил у себя.

— Как решаете проблему с нефтепродуктами?

— На посевную были запасы. Месяц назад купил на уборку по 57 гривень.

— С покупкой не было проблем?

— Были. Нашел мой поставщик, с которым работаю с 2014 года. Долго рассказывал, как тяжело. Привез, а на следующий день цена уже 70 гривень.

— А что относительно удобрений?

— Пшеница вот эта получила 100 килограммов селитры вместо 250-300, поэтому “бедненькая”. Мне должны 150 тонн удобрений с тех, что не довезли. Если они будут живы, предприятие будет работать, то сказали, что осенью привезут. Потребность 300 тонн, 50% уже есть. Главное — убрать и продать.

24 февраля стоял вопрос безопасности людей и производства. Что делать? Заправили все трактора, с комбайнов сняли электронику, чтобы не угнали…

— Готовились к консервации?

— Я готовился к войне, к оккупации, к бомбардировкам. Все может быть. Страшно, конечно, когда разбомбят, а еще страшнее, когда придут. Если разбомбят — восстановим, заработаем. Земля есть и на следующий год посеем, возьмем кредиты, но если оккупация, тогда уже все — надо уезжать.

— Кредиты где берете?

— В 2020 году взял 12 миллионов по программе “5-7-9%”. Даже 3 миллиона — беспроцентный.

О боевых действиях и угрозах со стороны “ДНР”

— Где это “гупает” (периодически вдалеке подымаются столбы от взрывов)?

— Это Пески, Авдеевка.

— Вы не боялись отправлять людей сеять?

— Я инструктирую. Безопасность людей — самое главное. Они же у меня с 2014 года работают и знают: если кто-то по посадке шляется, то уезжаешь с поля. Если что-то в поле увидел — не подходи, звони мне, инженеру, агроному.

— То есть эти взрывы — это нормальное состояние?

— Это же было в 2014-2016 годах. Потом стало привычно. С коллегами с 2015-го начали общаться больше, они спрашивали: “О, ты из Донбасса, как там?”. А как они сейчас? Киев, Харьков, Запорожье. Они теперь в той же ситуации.

Сегодня с утра было семь прилетов. Пять-шесть над Димитрово пролетело, на Новогродовке ракеты. Они же и ночью прилетают. Куда попадет.

— Для фермеров из Запорожья нет рецепта, как вести бизнес в условиях войны, кроме как привыкнуть к этому?

— Нет. Мне первая претензия была со стороны “ДНР” в 2014 году. Звонит телефон. “Здравствуйте, Александр Николаевич, вы кормите военных?”. “Да, приезжайте, какая часть?”. “А, сука, ты “укропов” кормишь, мы тебя достанем”.

Я всех кормлю. Нельзя политизировать то, что я против России, я не хочу больше быть в Советском Союзе, не хочу больше ходить “в строе”.

— За эти четыре месяца не звонили, не спрашивали, кормите ли?

— Потом звонили еще раза три, я давал телефоны в СБУ и комендатуру.

— С 24 февраля?

— Нет. Сейчас не было, но я в Донецк с 2014 года не ездил. Ни на могилу матери, ни на похороны.

— Раньше была такая поговорка у бизнесменов: “Не надо нам помогать — просто не мешайте”. Сейчас эта формула изменилась?

— Нет. Для меня это старая битая поговорка. Понимаете, что я говорю? Когда я был молодой и не знал, мне было страшно, потому, что я не знал. А сейчас я знаю, и мне страшно, потому что я все знаю. Вот эти поговорки.

— Если вернут акцизы и налоги на топливо, то соответственно поднимется и цена. Это не убьет сектор?

— Не убьет, но испортит самочувствие. Возвращаемся к тому, что надо делать все разумно. Какие законы пишут? Сразу 200 тысяч в одни руки можно было продавать земли, так же было? Или 100 тысяч…

— Это на втором этапе реформы.

— Нет, это про первый проект закона Юлии Владимировны, не помню, в каком году. Она написала, что и иностранцам, и бомжам можно. И Ляшко написал.

— А потом везде кричала, что…

— ...а потом кричала — не продавайте землю. Политики ни разу не сказали правду о том, почему мы так живем. Никто не признал свои ошибки.

— Они просто преследуют свои цели.

— Мне и вам от этого не легче. Ты же дома так не делаешь? То же самое, когда политик находит обоснования, почему так делает. Ну и что вырастает? История показывает: брехня приводит к брехне. Тебе же потом она вернется в виде твоих внуков или детей, которые тебя и не похоронят, не дай Бог.

— Вопрос о продовольственной безопасности. В Украине гречка будет?

— Я сею гречку все 20 лет. Если государство закупит — будет.

— Вы раньше гречку продавали государству?

— Да, когда-то все продавали, были госзакупки. Кто их отменил? Кто отменил госрезерв? Где ГСМ, боеприпасы, обмундирование, питание? “Мыши поели”.

— Это вопрос больше к военным. Нас интересует, не будет ли голода.

— Голода не будет, всего достаточно.

Чтобы не было голода, я в феврале-марте расконсервировал пшеницу и гречку с семенного фонда и сделал крупы для всех: для пайщиков — в счет пая, для военных — бесплатно. Сейчас лежат 2 тонны муки, кому надо. Тогда все набрали, по второму разу. Я свою громаду обеспечу, но я же не государство.

— За страну не отвечаете.

— Я бы ответил, но сначала бы спросил.

Дмитро РЯСНИЙ, Микола МАКСИМЧУК, Дмитро ЛАРІН