“Время выбрало нас”

12 декабря исполнится 40 дней, как ушел в Вечность Виктор Черномырдин. Колоритная личность — политик, государственник, крупный хозяйственник, одна из влиятельнейших фигур современности. Восемь лет Виктор Степанович был Чрезвычайным и Полномочным Послом России в Украине, а в последнее время он занимал должность специального представителя президента РФ по вопросам экономического сотрудничества с государствами-участниками СНГ.

Книга “Время выбрало нас” в конце декабря выйдет в московском издательстве “Художественная литература”. Она написана в форме бесед с Евгением БЕЛОГЛАЗОВЫМ (кандидат исторических наук, много лет работал помощником Черномырдина) и Петром КАТЕРИНИЧЕВЫМ (писателем, заместителем главного редактора журнала “Радуга”).

— Книга “Время выбрало нас” складывалась трудно, — признался “Дню” Евгений Белоглазов. — Виктор Степанович не очень любил давать интервью, выкроить время для бесед ему было сложно... Но вскоре он втянулся. Порой наши “беседы на троих” начинались вечером и затягивались далеко за полночь. Он много рассказывал о своем детстве, юности, о становлении бывшего СССР и современной России, как мощнейшей державы. Если вначале Черномырдин говорил скупо, отрывисто, то потом — с интересными подробностями, своим особым, образным и точным языком.

Черномырдин, как говорится, сделал себя сам. Он родом из многодетной казацкой семьи села Черный Отрог (глубинка России), был директором крупнейшего в Европе газоперерабатывающего завода, затем министром СССР, председателем правительства Российской Федерации...

Главным автором этой книги является Виктор Степанович — искушенный рассказчик, умный и интересный собеседник: в этом читатели “Дня” смогут убедиться, прочитав несколько фрагментов из книги, любезно предоставленных нашей редакции Евгением Белоглазовым.

ПЕРЕСТРОЙКА

Перестройка, госприемка, ускорение, гласность, плюрализм... Многие из молодых сегодня знают эти лозунги-заклинания времен Горбачева лишь по учебникам истории. Поэтому мы считаем своим долгом — напомнить. Ведь реальным результатом перестройки явился развал огромной, экономически мощной страны. И что бы ни твердили “теоретики”, дескать, все “империи” рано или поздно разваливаются, это была — наша страна, страна могучая, родная... Ее крушение — не просто трагедия для миллионов и миллионов людей — оно было результатом ошибок, заблуждений, а, возможно, и прямого предательства отдельных людей...

Антиалкогольная кампания почти на треть подрезала доходы бюджета. Космос забирал львиную долю: американцы нас переиграли, заманили в “звездные войны” — дорогущую программу: одно создание “Бурана”, аналога американского “Шатла” — в миллиарды и миллиарды обошлось... Сейчас же остатки того “Бурана” ржавеют...

А американцы нанесли по СССР еще один серьезный удар: договорились со странами ОПЕК , и цена барреля нефти в 1988 году упала с 30 до 12, потом и до 8 долларов! Мингазпром остался чуть ли не единственным источником валюты; еще и распродавались золотые запасы СССР...

И в экономике наступило время всеобщего дефицита. Начисто пропадали из продажи табак, мыло, стиральный порошок, другие предметы первой необходимости. Да все пропало, полки пустые! Потом был август 1991-го...

А что делал Виктор Степанович Черномырдин в “судьбоносные”, как тогда было принято говорить, годы? Об этом был наш длинный, не на один вечер, разговор с ним.

***

 

— Министром газовой промышленности СССР я был назначен в феврале 1985 года. А в марте новым Генеральным секретарем ЦК КПСС был избран Михаил Сергеевич Горбачев.

К середине 80-х всем уже было ясно: пора жизнь улучшать, но как? Поняли к тому времени, присмотрелись, и увидели, что “гнилой” Запад живет по несколько иным законам, и люди там живут по-другому. Как бы крепок ни был железный занавес, а стали слышать и видеть, сравнивать, задумываться. Вроде, жизнь улучшается, а она и улучшалась по сравнению с пятидесятыми, шестидесятыми, а если по-другому спросить: по сравнению с чем и с кем? Фильмы шли в кинотеатрах французские, итальянские — люди не слепые, видели, как там живут, обсуждали...

Впервые подобные вопросы я услышал, между прочим, не в вагоне поезда, а в ЦК, в середине восьмидесятых годов. Жизнь требовала чего-то нового. И тут появляется Горбачев. Вновь после Косыгина заговорили о перестройке, о подъеме экономики и ее действенности для улучшения благосостояния людей, работающих людей. И снова порыв — люди ждали изменений к лучшему. Нужен был лидер, который поведет вперед.

И Горбачев, признаюсь, сразу всех очаровал. Сам ходит. Сам говорит. Обаятельный, обходительный. Молодой — до него в высшем “ареопаге”, Политбюро, были люди в основном за семьдесят. Да, сам говорит... И только потом прислушались — что говорит!? И — остановиться не может! Словно паутину плетет, одно и то же! Пена.

— А с Горбачевым в новом качестве — встречались?

— Я же членом ЦК был. Бывало, на заседании Пленума записываю, пометки для себя пытаюсь о важном делать, получаю материалы... Потом собираю коллегию министерства — мне же как министру задачи нужно конкретные ставить “в свете решений”... Начинаю перечитывать — ничего. Пустота. Кроме общих фраз и призывов — ничегошеньки! Зато каждый Пленум называли не иначе, как “историческим”.

Помню, большую поездку Горбачева по Западной Сибири осенью 1985 года. Вначале Тюмень, потом Уренгой и — итоговое совещание в Сургуте. Естественно, собрались все руководители от горкомов и исполкомов до министерств и ведомств...

— Когда Вы стали министром, как развивалась газовая отрасль?

— Я Вам больше скажу: мы вышли на такие темпы роста, каких ни у кого никогда не было! И вообще — по отрасли хочу сказать...

Повторюсь: в конце восьмидесятых мода пришла писать: застой, дескать, был повсеместный, нигде ничего, все плохо...

Ответственно заявляю: не было никакого застоя в газовой отрасли, наоборот! Мы создали колоссальную систему — подобной в мире не было! И до сих пор нет! Построили газоперерабатывающие заводы, такие мощнейшие газотранспортные системы, как “Оренбург — Западная госграница”, “Уренгой — Западная госграница”, через которые пошел мощный поток газа в Западную Европу, в регионы нашей страны.

— Как известно, газовая отрасль начала развиваться сразу после войны?

— Да. Первым в 1946 году был построен газопровод “Саратов — Москва”. Газопровод диаметром 325 мм и протяженностью 843 км сварен и уложен за рекордные сроки — всего за 225 рабочих дней.

Газопровод строили всем миром. Колхозники Саратовской, Пензенской, Рязанской, Московской областей, рабочие Москвы, бывшие красноармейцы, попавшие в плен к немцам и интернированные на Родину, немецкие военнопленные. Траншеи для прокладки труб копали вручную. 11 июня 1946 года газ пошел в Москву.

Вскоре были открыты месторождения в Украине. Был выстроен газопровод “Дашава — Киев”, помощнее саратовского, диаметр уже 529 мм. На нем и технологии другие применялись.

Сразу хочу подчеркнуть роль Украины в создании, становлении и развитии газовой промышленности нашей единой страны — СССР. Крупнейшим объединением в составе Министерства газовой промышленности СССР был ВПО “Укргазпром”. Первого его начальника, Александра Георгиевича Туманова — Героя Соцтруда, я знал хорошо, часто встречался с ним на коллегиях министерства.

Вслед за “Укргазпромом” были созданы производственные объединения “Оренбурггазпром” и “Тюменьгазпром”. Они имели уже совсем другие измерения, другие объемы. Но сначала самые протяженные, самые разветвленные магистральные и распределительные сети находились в Украине. Другое дело, что не во все регионы Украины, да и России, подавался газ. Прежде всего — в самые крупные промышленные центры, чтобы обеспечить потребности заводов и комбинатов. Ну, а взамен начали больше внимания уделять газификации бытового сектора страны. Прежде всего, в Украине и в европейской части России. На Урале и на Востоке СССР, в Сибири газ еще не добывали. Основными поставщиками в 50-е и 60-е годы оставались Узбекистан, Украина и Саратовская область России.

Когда и как был создан собственно “Газпром”? Как государственный концерн — в 1989 году. И образован он постановлением Совета Министров СССР; этому предшествовала огромная подготовительная работа. Огромная работа по его совершенствованию проводилась и после, продолжается и поныне.

До 1989 года существовал Мингазпром — Министерство газовой промышленности СССР. Помимо самого министерства, на местах: в Украине, Средней Азии, Закавказье, Поволжье, Западной Сибири, Урале... находились крупные газпромовские объекты, на которых трудились многотысячные коллективы. Предприятия со сложившимися традициями, своей многолетней историей.

Согласно указу Президента Российской Федерации от 5 ноября 1992 года и Постановлению Совета Министров и правительства Российской Федерации от 17 февраля 1993 года, которое, кстати, подписал сам В.С. Черномырдин, на базе Государственного концерна “Газпром” было образовано Российское акционерное общество “Газпром” (РАО “Газпром”). 26 июня 1998 года решением годового общего собрания акционеров компания была преобразована в Открытое акционерное общество — ОАО “Газпром”. И сейчас, в 2010 году — это далеко не та структура, что была два десятилетия назад и тем более в предшествующее время.

“Газпром”, начиная с послевоенных лет, создавался колоссальным трудом десятков тысяч простых советских людей: русских, украинцев, татар, башкир, армян и всех. И тогда, и теперь руководство “Газпрома” работало и работает, проводя государственную политику — политику защиты национальных интересов страны.

Но вернемся к нашему герою. Для нас, людей современных, даже вопроса не возникает: газ — это прогресс и в производстве, и в быту, шаг в развитии человеческой цивилизации. Поэтому наш следующий вопрос был закономерен, а вот ответ — удивил.

— Газ после угля — это был определенный скачок...

— Даже когда газ появился — не все хозяйственники хотели его брать! Помню, бывший в те годы руководителем одного из управлений Мингазпрома был В. И. Халатин, энергичный человек. Так вот: он сам разъезжал по регионам и уговаривал руководителей предприятий переходить на газ. И ему почти повсеместно возражали:

— Вы что, хотите нас взорвать? Как с ним работать вообще?

— Уговаривал, а газ не брали. Даже тепловые электростанции не хотели переходить на газ — не понимали выгоды.

Были возражения и другого рода. Н. А. Тихонов, будущий председатель Совмина СССР, а в те годы — председатель Днепропетровского совнархоза, на одном из совещаний сказал:

— Ну вот, перейдем сейчас на газ, а у нас его хватит или нет? Неизвестно.

Сомнения были и даже у высших руководителей государства. Ситуация коренным образом изменилась, когда Совет Министров СССР возглавил Алексей Николаевич Косыгин. Именно ему принадлежит заслуга мощного рывка нефтяной, газовой промышленности, энергетики. И об этом следует помнить.

Это был вопрос энергетической безопасности, стержневой вопрос развития всей экономики и народного хозяйства СССР. Без энергетической базы — никуда не придем. Это было ясно. Именно так ставил вопрос Алексей Николаевич. И решал со всем упорством, энергией, пользуясь всеми возможностями своего положения — главы правительства. Еще раз скажу: судьбе благодарен за то, что удалось поработать под руководством этого человека. Великого человека. Великого труженика. Умнейшего, дальновидного руководителя. Общение с ним — это была высочайшая школа ответственности, стратегического хозяйственного мышления.

А. Н. Косыгин многие задачи ставил и контролировал сам. И, повторюсь, — строить Оренбургский газовый комплекс было его идеей. Частично решить проблему энергетической базы СССР можно было тогда за счет Оренбургского и Медвежьего газовых месторождений. Причем все оборудование закупалось за валюту.

Первые промыслы, оснащенные отечественным оборудованием, работали крайне ненадежно, часто взрывались. В Оренбурге взорвалась установка комплексной подготовки газа (УКПГ); газопровод, который был проложен на Заинскую ГРЭС, в Татарстане, неоднократно взрывался.

Разрушение оборудования, трубопроводов происходило из-за сильной коррозии. Сероводород, агрессивная среда. Правительством было принято решение закупать оборудование во Франции для всего Оренбургского комплекса. В то время промышленность страны не имела опыта, да и не было необходимости в изготовлении такого оборудования для кислых и агрессивных сред. Подобные крупные газовые месторождения с высоким содержанием сероводорода в то время разрабатывались только во Франции и Канаде.

А. Н. Косыгин лично решал вопросы с валютой и закупками. В создание газотранспортной системы были вовлечены громадные материально-технические и финансовые ресурсы. Заработали газовые месторождения на юге страны: в Ставропольском и Краснодарском краях, в Украине (“Шебелинское”), в Узбекистане (“Газли”). В то же время были разведаны крупные газовые месторождения в Туркмении.

Внимание молодой отрасли уделялось огромное. Но беда в том, что в стране не производились многие виды основного газового и нефтяного оборудования — просто не было опыта в его изготовлении. Отрасли не хватало труб больших диаметров, газоперекачивающих агрегатов, надежных кранов, рассчитанных на большое давление, запорной арматуры, толстостенных труб. Все необходимое, повторю, приходилось закупать за рубежом, с большим трудом.

Теперь-то я могу сказать — в правительстве велась упорная борьба за распределение финансовых и других ресурсов. Каждый тянул одеяло на себя; оборонка, аграрный и машиностроительный сектор, космос, другие отрасли. К тому же нам не очень-то хотели продавать необходимое оборудование. Вдобавок ввели эмбарго на торговлю с Советским Союзом по целому перечню товаров.

Американцы постарались. И произошло это как раз тогда, когда началось бурное строительство и развитие газотранспортной системы. Все это вынудило нас осваивать выпуск необходимого оборудования на отечественных заводах. Нужно было создать и производство по изготовлению высокопроходимого транспорта, газоперекачивающих агрегатов повышенной мощности. В сжатые сроки построен в Челябинске металлургический завод и заложен в Украине мощный завод по изготовлению труб большого диаметра 1420 мм для газопроводов и меньшего диаметра — для нефтяников.

Сразу хочу сказать добрые слова в адрес наших ученых. Все проекты и все буквально — реализованные в газовой промышленности, разрабатывались и внедрялись отечественными институтами. Мы никогда никого не приглашали, поскольку в этом не было необходимости. Да, мы покупали “железо”, как говорят газовики, до того, как научились производить его сами, но все проекты разработаны нашими НИИ: московским “ВНИИгазом”, Ленинградским “Гипроспецгаз”, Киевскими “ВНИПИтрансгаз” и “Союзгазпроект”, Саратовским “ВНИПИгазодобыча” и Донецким “ЮжНИИгипрогаз”. Это главные институты, которые участвовали в разработке проектов для всех объектов газотранспортной системы СССР, расположенных и на юге страны, и на Крайнем севере, для районов вечной мерзлоты, и для шельфа. Конечно, принимали участие и академические институты, институты других отраслей, отраслевые кафедры крупных учебных заведений.

Работая много лет в Украине, я неоднократно встречался с Борисом Евгеньевичем Патоном и у него в Академии, и в Институте сварки, обсуждали разные вопросы, он часто бывал у нас в посольстве на разных мероприятиях, и иногда мы по-доброму вспоминали наши прошлые встречи.

Еще раз хочу отметить, что Патон очень много сделал и сегодня делает, руководя Национальной академией наук Украины. Он и сегодня является академиком Российской академии наук, и сегодня остался большим другом нашей страны.

Огромна заслуга Бориса Евгеньевича в развитии отечественной металлургии, особенно порошковой, создании сварочной технологии, применяемой в различных областях народного хозяйства страны: в машиностроении, космосе, но особенно — в нефтяной и газовой промышленности для сварки труб большого диаметра.

Институтами под руководством Патона был разработан, изготовлен и внедрен сварочный агрегат для сварки труб методом взрыва. Это уникальнейший агрегат, без которого мы бы никогда не смогли построить газопроводы в такие короткие сроки — по 3000 км в год.

Борис Евгеньевич Патон — великий, разносторонний ученый. За особые заслуги перед Отечеством удостоен высших наград. Он дважды Герой Социалистического Труда, ему присвоена высокая награда — Герой Украины. И все это — заслуженно. Он был вхож во все кабинеты всех руководителей страны.

В наших отношениях были разные случаи. В середине 80-х годов мы особенно много строили газопроводов из труб большого диаметра, которые отечественные заводы еще не производили. Естественно, необходимое количество труб закупались за рубежом. Это — трубы фирмы “Маннесманн” в Германии, а также в Японии, Италии и др.

Конечно, закупались на огромные суммы валюты. И тогда Б.Е. Патон предложил изготовить такие трубы из отечественного простого металла, но, чтобы они выдерживали высокие давления, делать их трехслойными.

Он убедил в этом Н. К. Байбакова, Б. Е. Щербину. Мы вначале предложили изготовить опытную партию и испытать в действующих условиях на трассе.

Испытание проводили на Севере, в районе Надыма. Было изготовлено и уложено 20 км такой трубы.

Испытание показало, что эти трубы, естественно, в три раза тяжелее, перевозить их и укладывать в траншею оказалось очень сложно, но, самое главное, изготовить трубу в три слоя идеально невозможно, сварить трехслойный стык еще сложнее и специалисты, институты дали отрицательное заключение.

Б. Е. Патон неоднократно приезжал в Мингазпром, убеждал меня, что это надежная труба, ее могут изготавливать отечественные заводы, она будет дешевле и даст огромную экономию валюты для народного хозяйства. Все это было бы так и намерения благие, но только труба не отвечала техническим условиям, была абсолютно “неремонтоспособна” и не надежна в эксплуатации.

После долгих совещаний на всех уровнях власти председатель Совета Министров СССР Н. И. Рыжков вынес этот вопрос на обсуждение и принятие решения на Президиум Совмина СССР.

Обсуждение было “бурным”, и неслучайно чисто технический вопрос был вынесен на обсуждение именно Президиума Совмина. Доводы обеих сторон серьезные.

Мингазпром несет ответственность за надежное обеспечение народного хозяйства, социального сектора страны топливом, сырьем для химического и нефтехимического производства, для производства удобрений сельскому хозяйству, исполнения дорогостоящих контрактов по поставкам природного газа в Европейские государства, и согласиться на строительство газопроводов протяженностью сотни тысяч километров из труб, не отвечающих техническим условиям, мы, конечно, не могли.

Нам, по большому счету, какая разница, труба одно — или многослойная, да пусть она будет хоть из дерева, но она должна отвечать прежде всего техническим условиям и требованиям надежности в эксплуатации.

Тогда председатель Правительства, подводя итоги обсуждения, заявил, что Украинская академия наук и особенно Институт сварки очень много сделали для развития нефтяной и газовой отраслей, внедрения новых технологий. Но данный вопрос — о строительстве труб большого диаметра — требует дальнейшей проработки...

Помню, как-то на одном из заседаний Совмина Николай Иванович Рыжков, выслушав доклад о капиталовложениях Мингазпрома, воскликнул в сердцах:

— Что же это мы делаем!? Какие деньжищи в землю зарываем, закапываем!?

— Можно и не закапывать, — отвечаю. — Но тогда и газа у нас столько не будет, а следовательно, и валюты, и газификации регионов.

Газовая отрасль — финансовоемкая. Многие сейчас, когда говорят о ценах на газ, этого не понимают. Или делают вид, что не понимают!

Если бы так просто все было — скважину пробурил и — пожалуйста! Газ нужно разведать, добыть, выстроить инфраструктуру, заводы построить, транспортные магистрали и потом — все развивать и поддерживать в рабочем состоянии! На это — миллиарды и миллиарды нужны! Да при этом создать, т.е. построить трассовые поселки, города со всем набором социальных услуг, для нормального проживания работающих в экстремальных природных условиях.

Еще раз повторю: никакого застоя в газовой отрасли не было, так же как и в нефтяной. Мы создали в 70-е — 80-е годы уникальную систему добычи, переработки и транспортировки энергоресурсов, которой нет равных в мире!

С нашим, а точнее, моим приходом в руководство Министерства газовой промышленности СССР началась смена “поколений”, как сейчас принято говорить, в отрасли. В 1985 году я стал самым молодым министром в Советском правительстве.

Смена шла мягко, без надрыва, потому, что руководили отраслью опытнейшие специалисты, профессионалы высочайшего класса...

Самые высокие темпы добычи газа и бурное развитие газовой промышленности были достигнуты именно в 80-е годы, когда в стране добыча газа в год составила более 600,0 млрд. м3. Такого количество газа в мире никто не добывал!

СЛУЧАЙ В ПЕТРОВО-ДАЛЬНЕМ

Мы решили в одной из бесед затронуть и эту деликатную тему. Тема такова. Когда серьезно заболел Борис Николаевич Ельцин, и потребовалось хирургическое вмешательство, это освещалась всеми СМИ. А вот то, что такую же операцию на сердце сделали Черномырдину, только восемью годами раньше, и сделали советские врачи, в советской клинике — никто не знал. Когда мы спросили Виктора Степановича об этом, он задумался, погрустнел, а потом начал рассказ. Как всегда неторопливо, а потом — обстоятельно, в лицах: он это умеет.

— Вечерами стал чувствовать усталость, бессонницу. Решил: курить надо бросить — и бросил.

Тут мой юбилей приближался — 50 лет, апрель 1988 года. Ну, думаю, начнется: чествования, речи... Взял отпуск и — уехал в Минводы, чтобы смотаться ото всего. В санаторий “Красные Камни”. А там уже Байбаков Николай Константинович отдыхал; он туда лет двадцать ездил, нравилось.

— Он, конечно, старше вас?

— Намного. Недавно скончался, царство ему небесное. С Николаем Константиновичем у нас отношения сложились теплые, дружеские; да и уважал, и уважаю я его крепко — исключительный человек и работник, просто исключительный. Ясного, здравого ума, широкой души.

А он всегда активно отдыхал — пешие прогулки, быстрым таким, ритмичным шагом. Там маршрут был — его так и называли “тропа Косыгина”, Алексей Николаевич тоже так отдыхал; вот мы по ней, по “тропе Косыгина” в шесть утра и — вперед. Втянулись. А Николай Константинович меня подначивал:

— А ну, Виктор, давай теперь вон на ту горку!

Влезаем.

— Теперь — вон на ту!

А Николаю Константиновичу уже тогда было далеко за семьдесят! Бодрый, быстрый. Скоро я и сам втянулся — похудел, в норму пришел, ничего не болело. Славный сложился отпуск. Хотя и короткий.

Вернулся — снова дела бесконечные, дела. Но это как раз мне всегда было в радость. Работа, если нравится, если получается конкретный результат — это же счастье! Не зря живешь.

В один из выходных в августе 88-го сын Виталий прилетел в отпуск из Уренгоя. Жили мы тогда на госдаче в Петрово-Дальнем. Вставать я привык рано. Проснулся, все спят еще, сел на велосипед, поехал к реке, окунуться. Тишина, туман по реке, красота, дух захватывает... Искупался, проплыл чуток, а потом — дай, думаю, на ту сторону... Поплыл.

И где-то на середине — сжало грудь, скрутило так, что и не продохнуть, в глазах потемнело... Ну, я кое-как, по течению, одной рукой погреб и — к берегу. Посидел. В груди по-прежнему спазм; но ничего, перетерпел, отпустило.

Сел на велосипед, обратно к дому... А сам подумал: мало ли — бывает... Виталий проснулся, а я ему:

— Пойдем, искупаемся! Вода замечательная!

Не сказал ему ничего, а у самого внутри упрямство какое-то засело. То ли проверить для себя решил, то ли что... Приехали на велосипедах к реке, на то же место, я и говорю:

— Давай на ту сторону!

Поплыли. И — снова... Боль, сжало грудь, вдохнуть не могу...

Виталий на меня глянул, говорит испуганно:

— Пап, ты белый весь... Тебе плохо?

А мне и правда — плохо. Так, что ответить ничего не могу.

Ну, и — снова к берегу; Виталий меня страховал теперь, поддерживал. Вышли. Он спрашивает:

— Ты идти сможешь? Может, машину вызвать?

— Да прекрати!

А внутри — злость, и грусть какая-то... Никогда же ничего особенно не болело, всю жизнь как двужильный пахал, а тут...

Ну, мысли пронеслись и прошли. И боль вроде отпустила. Сели на велосипеды, обратно... А Виталий, замечаю, нет-нет, да и поглядывает на меня. Беспокоится.

Утром в понедельник поехал на работу — а не люблю непонятного! Дай, думаю, заеду на Мичуринский, там больница, к которой я был прикреплен. Захожу к лечащему врачу, Цукановой Клавдии Яковлевне, — толковая такая, — рассказываю. Она послушала сердце, сделала кардиограмму, нахмурилась, звонит Дмитрию Нечаеву, он кардиолог был по специальности:

— Дмитрий Дмитриевич, зайдите пожалуйста, тут у меня пациент, нужна ваша консультация.

Приходит, Клавдия Яковлевна что-то ему сказала на латыни, он кивнул, присел и мне:

— Рассказывайте, что случилось?

Пересказываю снова. Он посерьезнел, кивает сам себе, с Цукановой переглянулся, подытожил:

— Все понятно. Хрестоматийный случай. Вам нужно немедленно ложиться к нам в отделение кардиологии.

— Как ложиться! У меня работа, министерство! Вы же понимаете, что сейчас... Вы мне какие-нибудь пилюли выпишите — и ладно.

— Вы что, хотите умереть!?

— Все так серьезно?

— Более чем!

Признаюсь, я растерялся:

— Да я никогда даже к врачам не ходил! Понятно, зубы лечил, или простуда, да и то...

— Вы работали на износ. Многие годы. Нервотрепка, перелеты, смены часовых поясов, — не так!? У вас был приступ острой сердечной недостаточности! Износили вы сердце, Виктор Степанович! Вы можете умереть через минуту! Через день! В течение месяца! Никаких гарантий я вам дать не могу! И никто из серьезных врачей — не даст!

Помолчал, добавил:

— Мы обычно пациентам вот так вот все не выкладываем, но вам, я вижу, не только можно, но и нужно это сказать!

— И что с этим делать?

— Точный диагноз и меры, которые нужно предпринять, мы скажем после обследования. Согласны?

— Хорошо, — говорю.

Позвонил в министерство, сказал, что дней на пять лег на обследование. Да и по большому счету за свое министерство я был спокоен. Заместители и начальники департаментов, главков Ї толковые. Да и грош цена руководителю, без которого работа его предприятия — не важно, завод, фирма, министерство — встанет.

Назначили обследование. Провели коронарографию, записали все на кассету, ее в видеомагнитофон — на мониторе мне самому и показали. Ну — мне сразу все понятно стало: я же с трубами в Газпроме работаю, система иногда забивалась, что-то могло попасть в газопровод и он сбрасывает производительность и резко повышается давление, и сразу же приходилось останавливать работу и принимать кардинальные меры.

И тут все сразу ясно: сужение основной артерии. Сердце снабжается плохо, любой спазм и — будьте любезны.

На консультацию приехал Ренат Сулейманович Акчурин, теперь он всем известен, тогда — мало кому. Один из первых в СССР начал делать операции по аортокоронарному шунтированию. Вместе с другими прошел в Штатах стажировку у доктора Дебейки, который эти операции и разработал.

А я про Акчурина уже знал! Так получилось, был до этого в командировке в Техасе, изучал американский опыт газо, нефтедобычи и переработки. Переводчиком ко мне был приставлен наш парень, из Краснодара, он тогда в США жил; так вот, разговорились с ним — он рассказал, что до меня вел, тоже переводчиком, советскую делегацию врачей, которая стажировались у Дебейки в клинике.

— Дебейки наших врачей, — рассказывал он, — очень хвалил, особенно татарина одного, Акчурина — руки золотые, голова золотая, умнейший, талант — от Бога. И — рука легкая, как у хирургов говорят!

...Сидим мы с Нечаевым и Акчуриным; они говорят:

— Нужно делать операцию на сердце.

— А если не делать?

— Пенсия немедленная, не перенапрягаться, режим... Но гарантий — никаких. В любой момент может “выстрелить”.

Но и стопроцентной гарантии, что операция будет успешна — тоже нет. Ребята честно сказали: стопроцентную гарантию дает только Господь Бог, а они — не боги.

Вот так. Попала собака в колесо — пищи, а беги!

Задумался я. Но думал недолго. Попробовал представить себя пенсионером с удочкой... Не могу и все! Да без работы я через месяц точно “в ящик сыграю” — это без вариантов! Не могу, не мое! И еще...

Поговорил с этими ребятами и — как-то поверил им! Поверил, как профессионалам, как специалистам, как людям! Прислушивался, как они говорят, что говорят; нет, не лукавят, не успокаивают, не убаюкивают — все честно. Весь опыт мой прежний говорил за то, что таким людям доверять можно. Поверил я им. Смогут.

Принял решение. Но своим ничего не говорил — ни жене, ни детям. Думал, ничего и говорить им вообще не стану до самой операции. Но тут приехали и академик Чазов, начальник 4-го Управления Минздрава, и главный хирург Малиновский, говорят:

— Виктор Степанович, сказать придется. Нам одного вашего согласия на операцию мало. Обязательно нужно согласие родственников.

Вот так.

Начали готовить к операции. А я вспоминал свои многочасовые походы по горам — может, не надо было вот так вот, резко? Или — напротив, надо? Все проявилось, а то жил бы, и не ведал, что по краю хожу, живу “под честное слово”... Всякие были мысли.

А тут еще, буквально за день до операции заходит ко мне в палату один наш сотрудник — начальник главка; он в том же отделении, в кардиологии, лежал, с той же проблемой. Узнал, что и я здесь, пришел пообщаться.

— Виктор Степанович, ты чего?

— Сердце. Предлагают операцию.

Разговорились. Он:

— Да мне то же самое предлагают! Уговаривают!

— И — что? Соглашайся.

— Да что я — идиот? Они же в этом не понимают ничего! Им бы только резать! Нее-ет, я лучше на микстурах... Операции... Я тут больше месяца лежу, вижу: каждый день пациентов через одного в морг уносят!

Короче, “взбодрил” он меня — дальше некуда!

— А как домашние отнеслись?

— Валя, Валентина Федоровна, очень тяжело переживала. Я, конечно, в общих чертах ей рассказал, но она сразу все поняла, потом еще с кардиологами говорила... Очень ей благодарен. И надежда на нее большая была — если что, дети на ней; хоть и большие уже, а для нас они всегда маленькие...

Лежал ночью и жизнь свою вспоминал... И то, что сделал, и то, что не сумел, не успел, не смог...

Лег на операцию. Потом — период реабилитации, когда выхаживать нужно было и не все еще было понятно... Все это трудно сейчас вспоминать...

Но еще раз скажу — была у меня вера, доверие к этим ребятам: Диме Нечаеву, Ренату Акчурину; до сих пор благодарен им безмерно, как и старшей медсестре Ирине Селезневой — она тогда как ангел-хранитель для меня была, выхаживала... Даже сейчас, когда встречаю ее — сердце сжимается от воспоминаний....

И семья, дети, Валя — они верили очень, поддерживали. Когда кому-то нужен, когда без тебя одного... нужно карабкаться. И — победить!

— Когда у Бориса Николаевича возникла подобная проблема, он с вами советовался?

— Да, я с ним долго разговаривал. Убеждал. Он ведь сначала и слышать ни о какой операции не хотел, ни в какую! Врачам не особенно доверял, обижался на них. Мы с ним разговаривали тогда часами. Часами! Я ему все, как было, по жизни рассказывал — как это, что потом. И честно сказал — если бы не доктора... Борис Николаевич слушал внимательно. Одно дело — рекомендации, другое — живой человек, который сам через это прошел. Вот так было.

— Долго вас выхаживали?

— Тогда я молодой был, пятьдесят лет, месяца через два уж снова был на работе. Впрягся в привычную колею и — вперед. Никаких раскачек. Никаких “вполсилы”. Никогда вполсилы не умел и не умею до сих пор. Делаешь — делай; не умеешь, не тянешь, не получается — отойди.

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ СОЮЗА

— Виктор Степанович, как же вы ушли из министров?

— “Ветры перестройки” бушевали уже вовсю. Ведь что получалось? Я — министр, власть у меня огромная, а сам — как кукла на ниточке: ни начальника департамента сменить не могу, ни начальника главка, — все только с разрешения или согласования в Совмине СССР. И не за себя обидно, за дело, за людей обидно!

Я что, не видел, куда все идет? Что отрасль объявлена “экстенсивной”? Заработанная валюта вся забирается, а и добывающую, и транспортную системы постоянно поддерживать надо, реконструировать, средства нужны и средства громадные... Среди министерств мы были одни из самых крупных по капиталовложениям. В стране больше нас никто не осваивал средств — ни оборонка, ни тем более “гражданка”. Мы были самыми могучими по части капиталовложений. И стали понимать, что ситуация в стране складывается тупиковая.

В 1988—1989 годах мы стали как бы прокручиваться на месте, стали терять темпы. И мне уже тогда было абсолютно понятно: надо менять систему отношений в стране. Госплан и Госснаб ничего уже дать не могли. Дела не шли. Работа их была не так эффективна, как раньше, но опять же это не только их вина.

Понимать стали и то, что и с потребителями за границей мы напрямую работать не умеем. Мне многое стало видеться по-другому, ибо я внимательно изучал как работают промышленные отрасли за рубежом. Как там работают акционерные компании, как обычные фирмы работают? Какова у них система управления? Как действует частная фирма, государственная, смешанная? И мне, конечно, во многом стало яснее, — что такое рынок и рыночные отношения в масштабе, допустим, отрасли.

Мы начали искать выход — что делать дальше? Надо было спасать отрасль. Думали с коллегами... и — приняли решение. Вошли в Правительство с предложением, чтобы нам дали возможность уйти из государственной министерской структуры и перейти напрямую — в хозяйственную. То есть — такую вот мощную министерскую структуру перевести на систему работы по “Закону о предприятии”. А в СССР как раз приняли “Закон о предприятии”. Теперь рабочие и служащие стали выбирать директоров. Бывало, что и дельных выбирали, но часто тех, кто наобещает с три короба — говорливых сильно!

Мы решили использовать этот “Закон о предприятии” применительно к нашей отрасли. Преобразовать Министерство в Концерн.

Коллеги-министры пальцем у виска крутили:

— Тебе зачем это надо? Ты же неприятностей на свою голову не оберешься!

И еще раз повторю: мы, газовики, энергетики, как никто понимали: не спасем отрасль — упустим страну.

Министерство на хорошем счету, прибыль приносило, работало бесперебойно. Я был членом ЦК КПСС. Сам ходил по кабинетам, убеждал. Сначала — полное отторжение. Никто не желал понять, а скорее — на себя ответственность взять...

— Вспоминается поговорка тех времен: “Сам придумаешь, сам же будешь делать, тебя же и накажут за то, что плохо сделал!”

— Люди все. Целые поколения выросли: одни — запуганные, без указки ни шагу, другие — осторожные. Всякие. Сейчас молодежь другая, нет у нее того груза за спиной, глядишь, — все быстрее пойдет. А тогда... Лучше сидеть тихо, авось, пронесет. А по мне — ты тогда руководитель, когда умеешь принимать решения. И отвечать за них. Лучше ошибиться и исправить, чем ничего не делать. Сидеть, ждать, когда само собой образуется? Действовать нужно. Вперед идти...

Нас отпустили в “вольное плавание”. И мы организовали на базе Министерства газовой промышленности Концерн “Газпром”. Образовали Правление концерна; концерн был стопроцентно государственным; меня на собрании избрали Председателем правления. Можно было работать дальше, без оглядки.

Мы стали структурой не министерской. Всю структуру мы стали менять: упростили, переделали. Стали искать, на чем могли бы сэкономить. Мы уже жили, отталкиваясь от своей хозяйственной деятельности. Аппарат концерна, уже зависел от результатов работы всей отрасли. Мы стали жить по другим законам. Это о многом говорит. У меня развязаны руки, не надо было спрашивать, какие отделы и главки сокращать или переформировывать. Все делал сам.

Сейчас все знают, что мы оказались правы. Хотя меня запугивали, не давали действовать. Мы жили сами. Это нас спасло. Спасло, прежде всего, отрасль... У меня в “Газпроме” случайных людей не было. И всех я знал лично.

— И для вас газ...

— Это — моя жизнь. Вся моя сознательная жизнь была связана, конечно, с газом. И я этим горжусь. Тем, что я — участник освоения самых крупных месторождений.

Горжусь, что принимал участие в строительстве и освоении газохимического комплекса в Оренбурге, в разработке крупнейших в мире месторождений, как Уренгойское, Ямбургское. И не просто принимал участие, а — принимал решения, и подпись стоит: “Черномырдин”. Рад, что это все сегодня надежно работает...

— Мировая пресса не балует “Газпром” добрыми отзывами... Конкуренция?

— И тогда, и теперь — всегда такое было. Двойные стандарты для России — в Европе в ходу не первый век. А уж по успешному концерну пройтись, потоптаться — это они могут. Чего только не писали, чего только не говорили...

— Итак, “Газпром” заработал...

— В “Газпроме” у нас все нормально было, а в стране в целом — по-другому. Решения не исполнялись, забалтывались, бесконечные совещания по проблемам то кустарей, то кооператоров... Союзных министров — людей, что огни и воды прошли до своих должностей — не собирали ни разу! Ни разу! Хотя бы посоветоваться. Ничего.

— Перестройка провалилась...

— Все провалилось, по моему убеждению, из-за неспособности тогдашнего руководства СССР на деле реализовать заявленные реформы, доводить решения до практического воплощения; пройдя в комсомоле и партии школу политического лавирования, многие из них не приобрели хозяйственного опыта. А экономика — не говорильня: вещь жесткая и даже жестокая, каждое решение (или отсутствие такового) отражается на повседневной жизни людей, их достатке и благосостоянии. Получается, руководство страны одно поломало, а другое не выстроило. И оказались мы все там, где оказались.

Много позже, где-то в конце 90-х, с Горбачевым вместе в самолете летели из Парижа, с какой-то международной конференции. Он предложил:

— А что, Виктор, выпьем, за разговор?

Отвечаю:

— А вы что, пьете?

Он улыбается.

— Не, я не буду, — говорю полушутя. — Вы нас так тогда всех напугали, что до сих пор опасаюсь.

Потом по рюмке-другой выпили, конечно. Михаил Сергеевич анекдот рассказал:

— Стоит очередь в магазин винный, что на Тверской, хвост — почти до Кремля; один мужик час стоит, два, три... “Все, — говорит, — не могу больше: мужики, вы мне очередь подержите, пойду Горбачева убью — и вернусь”. Приходит через час. Мужики ему: “Ну что, убил?” А он: “Как же! Там очередь желающих еще больше, чем здесь!”.

Рассказал, погрустнел. И разговора у нас как-то не получилось.

Да разве в вине дело? В водке?

Он не обустраивал Россию, не занимался обустройством России. При его правлении, как президента СССР, произошел развал огромного, сильного государства. Вот за это Горбачев и получает оценку. За это ему и дают оценку...

Если бы Михаил Сергеевич Горбачев и его соратники занимались государством так, как следует, Советский Союз бы не развалился. Ни за что.

— А “Газпром”?

— Могу ответственно заявить: когда в 1990 — 1091 годах СССР стало лихорадить по-крупному, когда в республиках правительства откровенно саботировали решения и требования “союзного центра”, наш концерн не потерял ни управляемости, ни работоспособности! Мы надежно контролировали свои предприятия и транспортные артерии на всей территории Союза.

— А с Борисом Николаевичем Ельциным вы тогда познакомились? Или еще раньше, в ЦК?

— С Ельциным познакомился в 1983 году. Борис Николаевич был тогда первым секретарем Свердловского обкома КПСС. А я — замминистра газовой промышленности СССР и, одновременно, руководил “Тюменьгазпромом”; мои предприятия были не только в Тюмени, но и в Свердловской, Томской областях, в Якутии.

Свердловская область тогда гремела. Сильная область, промышленный центр Урала: “Уралмаш”, Нижнетагильский металлургический комбинат, Уралвагонзавод, Качканарский горно-обогатительный комбинат, Первоуральский трубный завод... Свердловская область была третьей в СССР по объему промышленного производства.

Меня когда назначили — приехал в Свердловск, представился.

— И как отношения? Сложились?

— Да, деловые, товарищеские... Мы хорошо узнали друг друга. Встречались, обсуждали, проводили совместные совещания по вводу мощностей. Конечно, Москва задавала тон во всех делах, но очень весомы были такие центры, как Ленинград, Свердловск. Треугольник Москва — Ленинград — Свердловск существовал всегда.

Через какое-то время, когда меня министром назначили, Ельцина перевели в Москву.

Свердловские “первые” всегда ряды руководства ЦК пополняли, причем сразу на высокие должности — Секретарей ЦК: это и А. П. Кириленко, и Я. П. Рябов. Ельцину предложили пост пониже: заведующий Отделом строительства ЦК КПСС. Но человек он был всегда устремленный, быстро продвинулся — стал секретарем ЦК, потом — Первым секретарем МГК (Московского горкома партии), кандидатом в члены Политбюро...

О противостоянии Ельцина и Горбачева написано столько, что тоже нет нужды напоминать. Одно отметим: в конце 80-х — начале 90-х Ельцин был не просто популярен — он был народным героем.

— Ельцин действительно был располагающим к себе человеком?

— Я так скажу: он умел нравиться людям. Как умел — что бы о нем сейчас ни говорили — работать, не щадя ни других, ни себя. И брать на себя ответственность.

Люди ему доверяли. Даже больше — свято верили в него.

— А вообще, как вы к “упразднению страны”?..

— Конечно, жалею. Скажу больше: распад СССР — это трагедия для народа, для всех нас. Такая страна, такая экономика! Если бы без ломок таких, да по-живому, провести реорганизацию — это где бы мы сейчас были! Можно было все по-другому, и людям не проходить через все эти страдания... Нужна была воля политическая — ее не оказалось.

Действительно, в Советском Союзе было много хорошего, того, что мы потеряли. Это, в частности, и оздоровительные пионерские лагеря для детей, и система профсоюзных курортов, и система студенческих стройотрядов, и даже комсомол — ВЛКСМ: эта организация, несмотря на всю “заорганизованность”, воспитывала управленческие кадры.

Мы уже не говорим о том, что страна в целом была безопасна. Паспорт человек вынимал из стола порой только для регистрации брака — а сейчас россиянин может представить себе поездку в Москву без документов? А мы так ездили!

Естественно, к концу 80-х — началу 90-х все уже стало не так благостно и, прежде всего, потому, что система управления была расшатана, разрушена “сверху” — и тут нечего комментировать.

Перестройка закончилась крахом; глобальный, но маловразумительный курс, где всего было “полу”: полууступок во внешней политике, полулавирования, полуприватизации, полудемократии, полуправды...

Потом — август 1991-го.

За прошедшее время про “август 1991 года” много написано: нет числа версиям тех событий. Но, полагаем, всю правду об “августовском путче” люди узнают все-таки гораздо позже.

Наши “вероятные противники”, потом они же — “вероятные друзья”, а теперь “партнеры” праздновали победу. Беда в том, что и продолжают праздновать, видя в России поверженного врага и руководствуясь своими узкокорыстными интересами.

Но это — тема другого разговора.

...Потом Беловежская пуща и роспуск СССР. Великая страна перестала существовать.

Юридически Советский Союз исчез из мировой политики, когда в декабре 1991 года президенты России и Украины — Борис Ельцин и Леонид Кравчук, и председатель Верховного Совета Белоруссии Станислав Шушкевич подписали Беловежские соглашения.

Государственный концерн “Газпром” потерял треть трубопроводов, треть месторождений и четверть компрессорных станций. Но сохранил управляемость, мобильность, надежные связи с партнерами. Сохранил целостность.

Такой была для нашего героя вторая половина 80-х.

ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

В народе говорят так: “Дуракам везет, умных Бог ведет”. Беседуя с Виктором Степановичем о годах теперь дальних, ставших давно историей, мы невольно словно сами погружались в те события, и не сторонними наблюдателями, а участниками... А после, вспоминая рассказы Виктора Степановича, пришли к такой мысли: а ведь жизнь, провидение, случай или судьба действительно вели этого человека через трудности, через неслучайные обстоятельства. Зачем? Чтобы к его стойкому русскому характеру, в детстве выстроенного казацким укладом жизни и обогащенному крестьянским и рабочим опытом, добавить знания, опыт, мастерство и управленца, и хозяйственника...

И все это во имя того, чтобы в тяжкий для страны час, когда расползалась по неверным швам границ могучая держава — СССР, именно он произвел созидательное действие: превратил одно из могучих советских министерств в государственный концерн, который, усилиями государственников, пришедших вслед за Черномырдиным к высшей власти, сделался одной из основных государственнообразующих экономических структур России.

Пришло новое время. Новые руководители и менеджеры совершенствуют компанию, ставят новые задачи, верстают новые планы; одно остается неизменным: “Газпром” и тогда, и теперь — стоял и стоит на страже государственных, национальных интересов России.

Проблемы энергетики, энергетической безопасности обсуждаются сегодня и аналитиками, и политиками — на самом высоком уровне. Энергетика, как основа мирового хозяйства, а по большому счету — всего экономического мироустройства, сейчас на слуху у каждого. И, повторим, заслуга Виктора Степановича — именно в том, что он, зная, сколько сил страна, народ вложили в создание уникальной газотранспортной системы, сумел не просто сохранить ее, а создать образец, импульс для возрождения России, перебросить мост от Советского государства к Российскому.

Но в эту книгу мы, естественно, не смогли вместить все, о чем беседовали с Виктором Степановичем долгими раздумчивыми вечерами. Ведь впереди, “за кадром” оставалась еще и его работа председателем правительства России в самые трудные, чрезвычайные годы, когда экономика страны порой висела на волоске, а сама Россия — безответственными амбициями почти забытых теперь политиков — двигалась к грани гражданского противостояния, гражданской войны. Россия сумела выстоять, выдержать, преодолеть и жестокую вольницу “капитализма периода первоначального накопления” 90-х годов (которые с чьей-то легкомысленной подачи называют сейчас “лихими”), и колоссальное давление недружественных внешних сил, делавших все, чтобы превратить государство с тысячелетней историей в территорию... Опыт, сила, мудрость и выдержка государственника В. С. Черномырдина уберегли нашу страну от многих бед. И это — тема следующей книги: “Председатель Правительства России”.

Отдельный рассказ — о миссии В.С. Черномырдина в Югославии, главной задачей которой было остановить войну и возвратить решение вопроса по Югославии из ведения военного блока НАТО в ведение Совета Безопасности ООН.

Работа послом в Украине — еще одна миссия экс-премьера. За восемь лет посольской деятельности Виктор Степанович Черномырдин стал не только одной из влиятельнейших фигур собственно украинской политики, но и сделался для большинства граждан Украины своим! Такого отношения к себе простых людей другого государства не снискал себе, пожалуй, ни один посол ни в одной стране!

Что в жизни Виктора Степановича было самым важным? Определить это сейчас сложно из-за малого отрезка времени, отделяющего все свершенное им от дней теперешних. “Большое видится на расстоянии”, — сказал поэт. И для нас ясно одно: и темы следующих книг и многие труды историков времен дальних и будущих — все это будет вновь и вновь открывать читателям “известные неизвестные” страницы нашей совсем недавней жизни, уже становящейся историей.

Евгений БЕЛОГЛАЗОВ