“Варяги” и “греки”—2: зри в корень!

В предыдущей статье речь шла о том, что не все “варяги” одинаково полезны в осуществлении реформ. Но, при этом, некоторые из них, очень даже могут приносить пользу: учиться лучше на чужих ошибках, велосипед уже изобретен (хотя ничто не мешает его совершенствовать), да и кто же лучше принесет нам накопленный в мире опыт — и положительный, и отрицательный, — как не те, кто его профессионально изучал, а то и испытывал на собственной шкуре? Тем более, что слова “евроинтеграция” и “институциональная гармонизация” для многих стали лозунгами дня. 

Хотя, с другой стороны, ведь не зря на лекарствах пишут: “Это лекарство назначено лично Вам. Пожалуйста, не рекомендуйте его знакомым, у которых, по Вашему мнению, наблюдаются похожие симптомы”. Но где граница индивидуального подхода, и в чем оправданы аналогии? Любимый ответ кондовых отечественных экспертов, особенно старшего поколения — “вы нас не учите, Украина уникальна, это вам не Кения: мы самолеты и ракеты делаем!” — явное преувеличение, не говоря уж о пахнущих нафталином аргументах “теории зависимости” типа “развитые страны не заинтересованы в нашем процветании, поэтому нарочно дают вредные советы”. В этом вечном споре истина даже не посередине, поэтому и родиться она из этого спора не может. Только заглянув глубже, в фундаментальные культурные, исторические и другие особенности разных стран, можно разобраться, какие аналогии, на самом деле, уместны, а какие — вредны. К сожалению, отечественные и иностранные эксперты часто грешат одинаково поверхностным взглядом на эти вещи.

Насколько одинока Украина?

Украина, конечно же, уникальна, но не более, чем любая другая страна. Постсоветское прошлое, и наследие соответствующих институтов (переизбыток государства, традиции патернализма, власть через избирательное применение неисполнимых норм, и т.п.) в большей или меньшей степени объединяют нас с 14 другими бывшими советскими республиками, точнее, странами, с колониальным наследием Российской Империи. Как в других постсоветских странах, развитие в течение нескольких десятилетий было неравновесным: образование и продолжительность жизни практически достигли уровня богатых стран (и да, благодаря этому мы делаем ракеты), в то время, как доходы застряли на уровне ниже средних, а рыночные и государственные институты вообще остались “ниже плинтуса”. Хотя даже среди бывших товарищей по несчастью мало найдется стран, где структурные особенности так резко противоречат фундаментальным. В частности, достоин упоминания несуразный, как для такой бедной и плохо управляемой страны, объем перераспределения через публичные финансы, который, в свою очередь, во многом вызван старением населения. Впрочем, в последней проблеме Украина отнюдь не одинока.

Если брать шире, то “общественный порядок с ограниченным доступом” (описанный, напомним, Нортом, Вейнгастом и Воллисом) в разных формах доминирует в большинстве стран мира. Мы, вероятно, приблизились к “водоразделу”, и вступили в самую острую фазу трансформации — с революциями, войнами, и прочими потрясениями. Здесь уместны аналогии с положением некоторых латиноамериканских стран, Балкан, стран ЦВЕ и Балтии несколько десятков лет назад. С точки зрения культуры, Украина — славянская страна, как и все наши соседи (кроме Румынии и Венгрии) и большинство балканских стран. Православная — как Россия, Болгария, Греция, Сербия… С точки зрения политической культуры — страна “сдерживаний и противовесов” (в отличие от тех, где доминирует централизованная бюрократия), как добрая треть развивающихся стран; причем со склонностью к “инклюзивному” подходу (”договорняку”, при котором победитель не получает все — в противовес “ломанию об колено”). Этот список можно (и нужно) продолжить, но главное то, что в каждой из этих групп у нас есть более или менее близкие аналоги, а вот их сочетание, точка пересечения — естественно, уникальна. Как и для любой другой страны.

По-настоящему уникальны, наверное, только наши “олигархи”. Такой высокой концентрации богатства в руках нескольких десятков человек (причем, именно местных!) может позавидовать даже Латинская Америка с ее латифундистами. Впрочем, там богачи — наследственные, вдобавок аграрные, и это совсем другая история. Мы, боюсь, впереди планеты всей по организации уклонения от налогов: уклоняются, конечно, всюду, бывает и побольше, чем у нас, но чтобы в стране работала огромная отрасль “налоговых ям”… Также на уникальность претендует сочетание открытости и свободы прессы с коррупцией. Обычно такая комбинация не бывает устойчивой, что-то одно должно резко уменьшиться. Постгеноцидных стран на Земле, увы, хватает; но наша пережила не только Холокост (этноцид, какой, например, не так давно был в Руанде), а и социоцид: Голодомор и сталинские чистки уничтожали, в первую очередь, самых активных и продуктивных. Это сопоставимо, пожалуй, только с террором “красных кхмеров” в Камбодже. Впрочем, для любой страны можно накопать не меньше уникальных особенностей.

Таким образом, даже беглый взгляд на позицию Украины среди соседей по планете заставляет сразу же отложить подальше опыт (сколь угодно успешный в своих условиях!) стран Восточной Азии, Северо-Западной Европы (включая Германию), англосаксонских и прочих протестантских; стран с авторитарной культурой, сильными государственными институтами, “лидерских”, и т.д. В частности, нужно забыть (при всей успешности их опыта) о Корее с Сингапуром: и по своим фундаментальным особенностям, и по начальному состоянию, и по многим другим параметрам трудно найти страны, менее похожие на Украину. Да и вообще у нас, в отличие от стран конфуцианского ареала, подход “нарисуем — будем жить” не пройдет. Так же, как напрасны надежды на мессию, “лидера-реформатора”, который придет и все сделает как надо: Ликуанъюненко мы не дождемся ни в жестко-авторитарной, ни в какой иной форме. Реформы в Украине обречены идти через компромиссы (да, увы, “договорняки”), проходить все стадии извращений и искажений — зато это будут наши реформы.

Несколько ближе нам огромный и очень разный опыт Латинской Америки. За исключением Чили, где народ отличается как раз несвойственной украинцам (да и остальной ЛА) дисциплинированностью, а уровень коррупции напоминает скорее Эстонию, чем Украину. Увы, пока что наше место в соответствующем мировом рейтинге — возле Парагвая. А вот у ближайших соседей, более-менее успешных в своих реформах, конечно, есть чему поучиться — и у Вышеградской четверки (Польши, Чехии, Словакии, Венгрии), и у Балтии, и у Грузии. Но при этом не нужно забывать, что и там условия для реформ были существенно иными, чем в Украине — не в оправдание нам (оправдываться, как уже сказано, не перед кем), а истины ради. Ну, и, конечно, без понимания этих различий мало можно сделать хорошего. Ведь при всей этой схожести “у них” почему-то получилось, а “у нас” — нет.

Обманчивая схожесть

Да, возможно выходцам из этих стран проще понять наши особенности, чем коренным западным европейцам или американцам. Но легкость обманчива: подход “я же все понимаю, у нас ведь то же самое (было)” — порой оказывается плодотворным, но может и привести к такому же конфузу, как, например, попытка купить “спички” или “курицу” в Хорватии (там эти слова звучат как матерные), или возмущенный отказ от “черствого” (свежего, по-местному) хлеба в Чехии. Поэтому, чем больше сходства, тем тщательнее нужно фокусироваться на различиях — не затем, чтобы с порога отвергнуть любой опыт, а для того, чтобы и наши реформы оказались хотя бы такими же успешными, как в выше названных странах, не говоря уж о том, чтобы извлечь уроки из их неудач.

Прежде всего, во все эти страны коммунизм пришел “на штыках”, причем все, кроме Грузии, отбыли только половину срока, так что там частично сохранились и память, и люди, видевшие прежнюю жизнь. В Украине тоже есть Галичина, Закарпатье и Буковина, которые никогда не были в составе Российской империи, и в этом смысле даже опередили Балтию. Но ведь есть и Восток, который сам был большевистским (а во многом, увы, и остался), аграрно-анархистский Центр… Да и Центральна Рада была, чего греха таить, весьма и весьма “левой”. Это значит, что корни наших неудач — куда глубже, чем даже в долгом периоде коммунистического правления. Не случайно, успешно, хоть и не без труда, захватив Украину, большевики сломали штыки о Польшу, венгерская попытка “пролетарской революции” — провалилась, а Чехословакия вообще стала раем для белой эмиграции. И в то время, когда в Грузии остановили насильственную коллективизацию, в Украине устроили Голодомор, чтобы уничтожить любую волю к сопротивлению.

Более того, в Центральной Европе и (в меньшей степени) Балтии задача реформаторов состояла в том, чтобы “построить Европу” в уже созревшей для этого, исторически европейской стране. А Украину еще предстоит сделать европейской в полном смысле слова, который, естественно, включает и общественную модернизацию. И это две большие, просто огромные, разницы.

Ведь все наши западные соседи, как и страны Балтии, всегда были частью западноевропейской цивилизации, без всяких “но”. Католический мир; магдебургское право; вольные города, с рынками, ратушей и дворцом гильдий на центральной площади — все то, что определило “лицо” Европы можно найти всюду, начиная с Галичины и далее на запад до самой Атлантики. А восточнее — начинается несколько иной мир, где исторически доминировала Византия (и, соответственно, православие), где воевали с кочевниками, потом рулила Орда, а последние триста лет правили ее самодержавные наследники. Здесь не могло быть таких быстрых успешных реформ хотя бы потому, что вопрос “куда идти?”, практически однозначно и мгновенно решенный во всех странах ЦВЕ (не путать с собственно вступлением в ЕС) долгое время висел в воздухе, и только совсем недавно оформился в виде Европейского выбора. И, кстати, далеко не факт, что это решение — окончательное, и не будет пересмотрено, например, под давлением тягот жизни. В том числе, и вызванных недостаточно продуманными с этой точки зрения реформами.

Очень тесно с географией связан и второй фактор: в странах Центральной Европы общественная модернизация в основном завершилась уже в 80-х. К этому времени сложилось гражданское общество, сформировались модерные ценности, и т.д. Конечно, и в этом процессе (как и повсюду в мире) есть трудности и неоднозначности, но в целом, с точки зрения неформальных, глубинных, предпосылок трансформации к “открытому доступу” они представляли собой “созревший плод”. Реформаторам оставалось только дождаться ослабления медвежьей хватки совка, чтобы закрепить эту трансформацию формальными реформами — задача тоже непростая и нетривиальная, но хотя бы более-менее понятная с точки зрения экономического и прочего мейнстрима. В Украине же на повестке дня — создание и укрепление базовых неформальных институтов модерна, таких как, например, уважение к правам собственности и предпринимательству, без которых формальные институты не заработают. Огромные проблемы с верховенством права; преимущественно домодерные отношения между государством и обществом, а, во многом, и внутри самого общества; всепроникающий патернализм… Даже гражданское общество, на которое вся надежда, только-только складывается, не переболело еще многими “детскими болезнями”, и, в целом, вряд ли доросло до польского времен “Солидарношчи” образца 1981 года.

Впрочем, сказать, что мы отстали от северо-западного соседа на поколение, было бы неправильно. То, что мы с поляками говорим на близком языке и имеем опыт пребывания в одной империи, тоже не стоит абсолютизировать. Россия, вон, вообще многим казалась чуть ли не “сестрой по несчастью” — и что? Хотя географически Украина находится преимущественно между Польшей и Россией, по многим важным ценностным показателям украинцы ближе к Южной Европе, а по некоторым — даже к США. Это более-менее совпадает с субъективными ощущениями, которые можно подтвердить направлениями миграции: не даром столько наших соотечественников едут именно в Средиземноморье! Примечательно, что как раз Донбасс и Крым еще до оккупации были — предсказуемо — ближе к России, а небольшая часть Галичины — к Польше и другим странам ЦВЕ. Это объясняет, почему “донецкие” у власти оказались чужаками, даже “оккупантами”, и с позором проиграли. Но точно так же будут отторгнуты и те, кто посчитает Украину неудавшимся клоном Польши — а такое мнение, увы, бытует. Уж если смотреть на референтные для нас страны, то стоит брать и Болгарию, бывшие югославские “республики”, Италию (только не современную, а послевоенную)…

И уж во всяком случае, нужно обязательно учитывать совершенно несвойственную Вышеградским странам слабость любых государственных институтов и практически тотальное недоверие к ним. Нужно понимать, что у нас, как и в Южной Европе, человек чувствует ответственность прежде всего перед ближним кругом людей, а в Северной Европе — перед институтами. Поэтому, например, тот, кто, оказавшись на потенциально “доходной” должности, не обеспечил семью, отказал в “теплых местечках” друзьям и родственникам, и вместо этого честно “служил отечеству” — у нас рискует заслужить не почет и уважение, а осуждение и насмешки. Это, конечно, не значит, что “коррупция — наше все”, и ее нужно защищать. Наоборот, нужно делать усиленную поправку на дурные традиции, понимая, что одномоментно их искоренить не удастся. Если действовать без таких поправок, выдавая желаемое за действительное, то благие намерения реформаторов в реальности будут продолжать кормить “долгоносиков” из известного анекдота.

Рецепты счастья?

Таким образом, “умом не понять, аршином общим не измерить” — к счастью, сказано не про Украину. Но вот что плохо: трудно привести примеры стран, близких к нам по фундаментальным параметрам, где были бы проведены успешные реформы, и откуда, соответственно, можно было бы черпать готовые кадры “варягов”, понимающих с полуслова — и при этом действительно понимающих.

Это сказано, конечно, не за тем, чтобы отвергнуть любые аналогии “на корню”, и не затем, чтобы отстаивать свое право на дурные привычки или структурные особенности (вроде доминирования крупных предприятий, или расширенной роли государства), которые, на самом деле, противоречат фундаментальным. Задача у нас с (добросовестными) “варягами” одна: сделать Украину успешной. Но этому мало поможет повторение затертых мантр о том, как нам необходимо построить конкурентную экономику и демократическое правовое государство — нужно досконально разобраться, почему это до сих пор не получалось. Затем придумать, как устранить или нейтрализовать препятствия, а те, которые быстро убрать не удастся — обойти, чтобы достичь цели. Да и саму цель — успешную страну — нужно строить исходя из “фундамента”, а не из сложившейся в совсем других условиях структуры (как обычно советуют совковые экономисты). И не из механически подобранных успешных примеров, как любят учить некоторые недалекие местные и приезжие “кандидаты в доктора”. Потому что эти примеры, если к ним присмотреться внимательно, учат как раз тому, что хорошо работают только модели, основанные на фундаментальных особенностях.

Да, двадцать лет спустя приходится повторять буквально слово в слово то же самое, что было актуально во времена реформ Кучмы: у успешных стран нужно учиться, прежде всего, тому, как строить модели исходя из национального “фундамента”. А этому — еще учиться, учиться и учиться… Где бы только взять побольше учителей?

Владимир ДУБРОВСКИЙ, старший экономист CASE Украина, член Несторивськой группы