В сумерках партнерства. Россия не торопится помочь Абхазии со светом

Жители самопровозглашенной республики привыкли к дефицитам разного рода, но всегда были уверены, что руку помощи протянет Россия, и без того последние годы финансирующая половину абхазского бюджета. Однако отказ Абхазии рассматривать соглашение об инвестициях, на котором настаивает Россия, обострил отношения с Москвой.

Споры об инвестициях стоили поста президенту Абхазии Аслану Бжания, и тому, кто придет ему на смену в результате внеочередных выборов в феврале, придется ломать голову над тем, как жить в условиях зависимости от России и не поступиться тем, что абхазы считают национальным достоянием.

В 1993 году, вскоре после окончания войны в Абхазии, греться в Сухуми было решительно нечем, и Амра Ладария (имя изменено) купила портативную японскую печку, работающую на керосине. 30 с лишним лет спустя, Амра, теперь уже пенсионерка 74 лет, вновь вынуждена пользоваться этой печкой: “У меня тепло, уютно. Немножечко запах керосина есть, но это мы переживем”. Амра просит звонить ей поздно вечером. С утра света — а с ним, вероятно, и мобильной связи, не будет.

На улицах Сухуми и других абхазских городов в последнюю неделю стало более шумно: все, кто может, заводят генераторы на бензине. Дефицита бензина в Абхазии пока нет, хотя бензин дорогой. “Цена на генераторы выросла — процентов на 40-50, так что не все могут такое позволить себе, — говорит Иван (имя изменено), живущий в Новом Афоне. — Кто-то купил печку или камин. Я вот печку топлю. На представительской машине теперь дрова вожу”.

Последнюю неделю Абхазия живет в режиме жесткой экономии энергии: днем свет дают двумя порциями по 80 минут. С девяти вечера и до семи утра электричество есть — поступает из России по дешевым ночным тарифам. На оплату дорогих дневных расценок у Абхазии нет денег. На минувшей неделе из-за отсутствия электричества были закрыты школы и детские сады, больницы работают при помощи генераторов.

Самое простое объяснение энергетического кризиса — рекордно низкий уровень воды в Ингурской ГЭС, расположенной на де-факто границе Грузии и отколовшейся от нее Абхазии. Но ГЭС находится в совместном управлении — распределением получаемой энергии занимается дирекция на грузинской стороне границы. Ее начальник, Левон Мебония, отвечая на днях на вопросы абхазской делегации, объяснил, что в оговоренном распределении энергии — 60% грузинской стороне, 40% абхазской — Абхазия уже исчерпала годовой лимит и при этом не оплачивала его.

По словам руководителя, оставшееся грузинская сторона вынуждена продавать, чтобы покрыть расходы на эксплуатацию станции. “А если будем за 40% платить, то что, воды в Ингури добавится?” — саркастически спросил экс-депутат Илья Гуния, один из членов абхазской делегации. Как бы то ни было, пока у абхазской стороны нет денег, а в реке Ингури — по крайней мере до весеннего таяния снегов в горах — воды.

“Это — первый на моей памяти режим не выключения света, а, наоборот — подачи электричества, — говорит Инал Хашиг, комментатор и редактор газеты “Чегемская правда”. Он живет в квартире, и ему генератор не поможет, телефон Хашиг подзаряжает в машине. — У властей есть деньги на то, чтобы закупать ее в ночное время, но и эти деньги, в общем, собирают с миру по нитке: вот сейчас на несколько дней вперед переток энергии из России оплатил крупнейший в Абхазии винзавод — за счет налогов на будущие прибыли. Сейчас, наверное, будут искать другое крупное предприятие, которое будет оплачивать следующую неделю „ночного электричества””.

По словам представителя “Интер РАО”, сейчас поставки электроэнергии из России идут по схеме предоплаты по контракту, который истекает в новогоднюю ночь. Как заявил на этой неделе исполняющий обязанности министра энергетики и транспорта Абхазии Джансух Нанба, просьба республики о бесплатных поставках электричества в объеме 327 миллионов киловатт-часов в наступающем 2025 году пока остается без ответа. “Годами получали российский свет. За него надо было платить. Но никто не платил, а Россия давала дотации. Теперь что-то не горит снова давать дотации”, — едко резюмирует Иван, житель Нового Афона.

 

Свет, турист и мандарин

 

 

Автор фото, Igor Generalov/TASS

 

В Абхазии убеждены, что ответ можно было бы найти быстро, если бы российские власти не были раздражены отсутствием прогресса в вопросе о соглашении об инвестициях, на ратификации которого Москва настаивает последние несколько лет. Но идея допустить российский крупный бизнес — в первую очередь в строительство недвижимости на теплом черноморском берегу — настолько непопулярна среди населения, что в день, когда соглашение предстояло обсуждать в парламенте, толпа штурмом взяла президентскую администрацию и через несколько дней вынудила президента Абхазии Аслана Бжанию отказаться от своей должности. 3 декабря парламент проголосовал против заключения инвестсоглашения.

Реакция последовала быстро и первым делом по традиции, наработанной и с Абхазией, и с другими территориями на пространстве бывшего СССР, коснулась продовольственных поставок. 6 декабря и. о. премьер-министра Абхазии сообщил, что в мандаринах, которые абхазские фермеры отправляют в Россию, были найдены вредители.

Еще через пару дней ассоциация туроператоров России заявила, что получила указание от Минэкономразвития РФ: приостановить продажу туров в Абхазию. В первом заявлении от вице-президента АТОР Артура Мурадяна недвусмысленно говорилось, что это — в наказание. “Пока абхазы сопротивляются утверждению тех норм, которые привели к отставке их президента [когда Россия получала бы преференции], поэтому с абхазским бизнесом идет воспитательная работа — лишение турпотока из России, который был основной статьей дохода республики”, — цитировала заявление Газета.ру.

Позже АТОР заявила, что слова Мурадяна были “вырваны из контекста”, и подчеркнула, что Абхазию как направление для туризма Россия ценила и будет ценить впредь. Тем не менее пока отдых в Абхазии организованным туристам недоступен. Ну, а тем, кто решит ехать сам по себе, “зимний вечер в Гаграх” при свечах или с генератором может показаться слишком экзотическим.

 

Враг народа, криптофермер

 

 

Автор фото, t.me/aiashara

 

На минувшей неделе в Абхазии показательно сжигали оборудование для майнинга криптовалют, найденное общественниками. Так за пределами Абхазии узнали, что в крошечной республике, известной в России только мандаринами, горами и пляжным отдыхом, майнинг с огромным отрывом является самой энергозатратной индустрией. “Сколько жителей в Абхазии? — спрашивал абхазских гостей уже упоминавшийся директор ГЭС „Ингури”. Те сказали, что 244 тысячи. — В Тбилиси — полтора миллиона. А потребление [электроэнергии] — одно и то же. Я слышал, что у вас на ночь отключили интернет, и потребление сразу упало на 50 мегаватт”. “На 45”, — поправили его абхазы.

Для местных жителей криптофермы — не секрет. Абхазия легализовала добычу криптовалют в 2020 году, и после этого, по оценкам энергетиков, потребление электричества в республике выросло как минимум на треть — до трех миллиардов киловатт-часов в год. Довольно быстро майнинг ограничили, но оборудования уже было завезено много, и ограничения исполнялись редко.

Кроме того, крупные — в сотни устройств — фермы часто питались электричеством помимо официальных счетчиков, по сути, бесплатно. Попытки властей ужесточить наказание за незаконное присоединение к сетям, в том числе и за счет программы установки новых, привезенных из России, счетчиков, на повышение собираемости платежей влияли мало.

Однако немало было обсуждений того, почему за три десятилетия самопровозглашенной независимости Абхазия так и не нашла денег и воли на модернизацию Ингурской ГЭС и нескольких других горных электростанций поменьше, захиревших и в электрогенерацию более не включенных. “Начиная от первого президента [де-факто независимой Абхазии] и кончая нынешним президентом, все в свое время говорили, что Ингурскую ГЭС нужно приводить в порядок, что там протечки в плотине, вода уходит. И за 32 послевоенных года никто рубля в это не вложил. Это строилось в 1970-е, разве можно столько лет ничего не делать?” — изумляется Амра Ладария из Сухуми.

“Чтобы местную энергетическую систему реабилитировать, нужны большие инвестиции, — напоминает Олеся Вартанян, исследователь проблем безопасности на Кавказе. — И опять же встает вопрос о том, кто будет владелец, потому что никто же просто так не даст большие такие, огромные деньги для того, чтобы менять все эти провода, устанавливать новые счетчики, вводить новые порядки дистрибуционной системы”.

Сейчас майнеры явно расцениваются как враги, хотя местные жители пафос в недавних заявлениях чиновников оценивают скептически. “Основная проблема — это гигантские майнинг-фермы людей из правительства и при деньгах. Это не проблема народа, — говорит Ахра (имя изменено), житель Сухуми. — У людей стоит один-два-три майнера — это много не потребляет. На дом в Абхазии выделяется, по идее, 13 киловатт (в год). Поставьте два-три майнера, и это не будет выходить за рамки лимита. Поэтому винить в этом именно крестьян, средний класс, обычных людей, смысла нету. Гигантский майнинг, фермы по несколько тысяч аппаратов — вот это проблема. Эти майнеры кормят наше правительство, в основном, тех людей, которых мы когда-то выбирали в президенты”.

“В обществе уверены, что за каждой крупной фермой стоит какой-то крупный чиновник, — соглашается редактор „Чегемской правды” Инал Хашиг. — И эти люди покрывают деятельность этих ферм. Проблема существует, а реальной борьбы с ней не проводилось. Хотя с 2020 года есть штаб по борьбе с этим майнингом. Но как-то вот все спустя рукава боролись с этим явлением”.

Абхазские паблики заполонили ролики с обнаружением криптоферм и уничтожением оборудования, либо найденного, либо добровольно сданного жителями. Но на этой неделе вопрос майнинга привел к трагедии: 19 декабря в парламенте, во время обсуждения закона о полном запрете криптодобычи в Абхазии, началась перепалка между двумя депутатами — Адгуром Харазией и Каном Кварчией. Пытавшийся их утихомирить Вахтанг Каладзия был смертельно ранен из пистолета Харазии. Харазия скрылся и, как заявил и. о. главы МВД Абхазии Роберт Киут, теперь считается подозреваемым в убийстве. Какое отношение тема майнинга имела к их спору — непонятно.

 

Что поменять, чтобы всё осталось как есть?

 

 

Автор фото, Dmitry Feoktistov/TASS

 

Добившись отставки Аслана Бжания с поста президента и закрепив неприятие инвестиционного соглашения с Россией решением 3 декабря, абхазский политикум начал готовиться к внеочередным выборам президента. Пока что о намерении бороться за пост заявил только Бадра Гунба, исполняющий обязанности президента и бывший вице-президент Абхазии. Полагают, что конкуренцию ему составят лидеры протестующих, которые вынудили бывшего руководителя Гунбы уйти с должности — Адгур Ардзинба и Леван Микаа.

За полтора месяца до голосования кандидаты, вероятно, постараются убедить озлобленный и замерзающий электорат в том, что у них есть идеи насчет того, как вернуть в дома свет, а на курорты — платежеспособных российских туристов, при этом не уступая в вопросе о том, кто и на каких условиях сможет застраивать абхазское побережье и другие коммерчески привлекательные земли.

Все эти идеи и их авторы должны исходить из того, что альтернативы союзу Сухуми с Москвой не существует, ибо сторонников сокращения партнерских (а заодно — зависимых) отношений в Абхазии просто нет. “Должен найтись человек, который будет говорить с Россией и выбирать вариант, выгодный и той, и другой стороне”, — размышляет сухумская пенсионерка Амра Ладария. Но не факт, что в Москве, которая несколько лет склоняла Абхазию к мысли о неизбежности допуска на рынок недвижимости крупных (инвестсоглашение затрагивает проекты от 2 млрд. рублей) игроков, захотят обсуждать какие-то иные варианты.

“До сегодняшнего времени абхазам какие-то вещи удавалось затягивать, что-то продолжать обещать, давать что-то другое или добиваться уступок, — полагает Олеся Вартанян. — Сейчас мне кажется, что в Москве уже слишком все напряжено и там хотят видеть конкретных действий. Поэтому мы видим проблемы с подачей электроэнергией или перевозом мандаринов, или с туристами. Очевидные вещи, которые явно дают сигнал местным элитам: не то что пересмотра не будет, так даже какие-то элементарные вещи можно потерять”.

Теоретически, говорит она, даже в условиях чрезвычайной зависимости от России в прошлом у Абхазии была возможность налаживать сотрудничество с зарубежными поставщиками. Так, например, были организованы экстренные медицинские поставки во время пандемии коронавируса.

“В абхазской истории есть примеры, когда подключалось международное сообщество, и это каким-то образом ослабляло московское давление и давало возможность что-то решить. Особенно если это касалось гуманитарного кризиса, а, кажется, сейчас Абхазия столкнулась именно с таким, — говорит Вартанян. — Но пока что я не вижу совершенно никакого признака того, что в Сухуми кто-то об этом задумывается. И более того, я боюсь, что сейчас просто в мире слишком много других забот”.

И те, кто работал со смещенным президентом Бжания, и оппозиционеры, сохраняют уверенность, что при грамотном выстраивании переговоров в Москве больную для Абхазии тему прав на строительство и владение недвижимостью можно будет продолжать обсуждать без конкретных законодательных последствий. “Санкции, которые сейчас идут по отношению к Абхазии, это, в общем-то, наверное, идея людей, которые курируют Абхазию сейчас, — размышляет журналист Инал Хашиг. — Но будут ли эти люди курировать Абхазию завтра? Я не думаю, что в России готовы на такой длительный период вводить против дружественной Абхазии санкции”.

Пока что он, как и все жители Абхазии, приноравливается к жесткому графику жизни в условиях энергетического кризиса. “Электричество дают на час и двадцать минут с утра и еще час и двадцать — днем. То есть ты за час двадцать должен утром сделать все дела, позавтракать и умыться, — говорит Хашиг. — Остается час двадцать днем. Я пока еще не определился, как мне это дневное время использовать”.