ПАРТНЁРЫ
На фоне осеннего обострения политических психозов параллельные сюжетные рельсы “зрады” и “перемоги” заездились до предела. Местами они ослепительно фальшиво сверкают. А местами, раздраженное уровнем децибелов и дебилизма общество их демонтировало. Но вместо них — колеи, продолжающие углубляться. А маршрут прежний.
У гениального японского кинорежиссера Акиро Куросавы есть очень драматичный, артхаусный фильм “Под стук трамвайных колес”. Сумасшедший юноша считает себя водителем трамвая, и с утра до вечера водит по пустырю воображаемый вагон. Он представляет его себе настолько ясно, что мы тоже начинаем слышать звон и грохот старенького городского трамвая.
Оригинальное его название “До-дес-ка-ден”. Оно гораздо полнее отражает замысел режиссера, чем приведенный перевод.
Во-первых, эту фразу в фильме постоянно повторяет сумасшедший. В англоязычных комментариях фраза трактуется, как непереводимая, как звукоподражание стучащим по стыкам трамвайным колесам.
В японском (я учил когда-то) есть фраза dou desu ka, которую можно примерно перевести — “как дела?” или “как оно там?” Но бессодержательная приставка “den” ее гениально обессмысливает.
Как бы и сохраняет намек на смысл, не отрицая его в принципе. Но в итоге рационально воспользоваться фразой невозможно. Это как речи украинских политиков о коррупции или войне.
Вообще гораздо приятнее писать о трамваях, чем о них.
Вот был в Киеве до 1980-х трамвайный маршрут №8, от Красного корпуса универа до Соломенки. Он не разворачивался нигде, а просто в тупике вагоновожатый переходил в кабину на противоположном конце вагона, и где был зад, оказывался вполне себе “перед”. Когда маршрут закрыли, рельсы утащили не сразу, и где-то они еще ржавели, а где-то был лишь след от них.
Этот трамвай ездил как бы вопреки логике, под горку он грохотал быстро, а с нее спускался медленно, с техническими остановками. Чтобы не слететь с катушек от излишней прыти. Он так бы и катался в своем узком коридоре возможностей, если бы лирическая трамвайность не проиграла нахрапистой автомобилизации. Маршрут исчез, одни проблемы cменились другими, более технологичными, а направление-то все равно осталось.
Вот Украина нынешняя — как этот призрачный трамвай. По ее старому маршруту бегают теперь какие-то напыщенные сумасшедшие, автоматически притормаживая при слове “реформы”, и истошно звонят в велосипедные звонки социальных сетей.
Сам большевизм как концепция безудержной эксплуатации убогих путем имитации безграничной им помощи под сомнение не ставился. Украинская советская литература, избирательно оставив в художественном наследии лишь то, что имело отношение к социализму и ненависти к “панам”, очень сузила интеллектуальный коридор для полемики этих двух фракций. В том смысле, что советский фундамент государства с его институциональностью сомнению даже не подвергался. Дебаты между красными из “группы 239” (напомню, это было просоветское большинство в Раде, без компромисса с которым не мог быть принят ни один закон) и Народной Радой (как бы проукраинским политическим меньшинством) велись в основном о формате декораций. Не потому, что это были такие уж высокотехнологичные негодяи, хотя не без этого. Таков был мистический запрос народных масс, воспитанных на все той же украинской классике. Те поколения не в состоянии были задать себе вопрос, зачем, собственно, “лупати сю скалу” в поте лица кайлом, может, есть более современные технологии? Ну, или хотя бы взорвать, если скала действительно оказалась на пути. А, кстати, на пути куда? Напомню, что это было еще и время Будапештского меморандума, подробности подписания которого, надеюсь, еще всплывут. Американцы, кстати, особо ничего не скрывали никогда. Это было в интересах их страны, и они это сделали, просто за воздушные поцелуи народу. Ну, и за и техническую помощь нашим ключевым игрокам, как без этого.
Кстати, большого герба Украины до сих пор нет как раз из-за этого большевистского компромисса, тоже не лишне напомнить.
Мои друзья из стран Балтии (да и у вас их уже много) не раз говорили, что очень многим статусным вещам они обязаны своей правопреемственности. Они не учреждали новых стран. Это не позволило Евросоюзу во время драматических дискуссий (например, о гражданстве) нагнуть их в позу, не предусмотренную даже Кама Сутрой. Они восстановили утраченную государственность, с ее законодательными базами, существовавшими на то время. Восстановили статус-кво. А уж потом начали смотреть: осовременивать эти законы — или подождать? Да, было обстоятельство юридического признания этих стран в начале ХХ века (международники скажут лучше, как это называлось) и мирового несогласия с их советской оккупацией.
История не имеет сослагательного наклонения, и разговор в одесском стиле “Если бы я был такой умный, как моя Сара потом!” о возможности выбора пути развития — чисто умозрителен. У нас было несколько очень быстротечных, но все же свершившихся попыток государственности в том же начале ХХ века — УНР, Директория, Гетманщина. Судя по мемуарам обиженных современников, уровень дипломатии был так себе, но все же был..
Любой из восстановленных форматов — пусть через месяц-другой он бы пал жертвой вышеупомянутого компромисса — позволил бы сегодня и политикам, и гражданам (разделение сугубо случайно) окончательно мумифицировать комсомольщину (а как их похоронишь, оно ж бессмертно!) и, как минимум, расширить официальную глорификацию (не УПА единой).
Минуем провозглашение УССД во время немецкой оккупации во Львове. Помимо очевидной одиозности, это было ситуативной авантюрой только одной украинской политической группы того времени, не встретившей массового одобрения, о чем после войны говорил Лев Ребет, выдающийся деятель ОУН (после 1948 года критик устаревшего этнического авторитаризма Бандеры).
Перенесемся мысленно во времена “Революции на граните”, октябрь 1990 года, о ней достаточно много написано. Благородный идеализм студентов (часть из которых искренне голодала по-настоящему там, в палатках) был использован для смещения Леонидом Кравчуком премьер-министра Виталия Масола (слоган акции был “Геть Масола й Кравчука!”) и для эффективного поиска вышеупомянутого компромисса между двумя группами большевиков.
Я не о критике “задним числом”. О массовой психологии и безусловном доминировании запредельной левизны в украинских социальных стереотипах. Которую удачно подметили некоторые деятели в ЕС—ОБСЕ и удачно эксплуатируют, выдавая за единственно верный украинский национальный тренд.
“Повстань, Україно!”, оно же “Україна без Кучми” и вовсе было с физическим участием коммунистов, о чем новейшая история стыдливо помалкивает, и даже мощное участие СПУ Мороза—Витренко сводит к участию нынешнего генерального прокурора, по тем временам яркого активиста, но неудавшегося партийного функционера.
Перфоманс “Помаранчевой революции”, так напугавший параноика Путина, был левацким не только потому, что в нем принимали участие убежденные “леваки” вроде Вовы Чемериса, но и потому, что идеологически он был литературно-социалистическим, самодеятельно-художественным действом в духе книжных тезисов Франко (ПОРА!) и Леси Украинки (ну как же без ЮВТ?). Даже до шевченкового (исключительно художественного) экстремизма все это не дотянуло.
Как и сам Виктор Андреевич — плохая политическая реинкарнация социалиста-революционера Михайла Грушевского.
А где социализм, там и договорняки, а никакие не революции. Революции — это когда врагов через три дня закапывают. Не факт, что это так уж хорошо (”а нас-то за что?”), но нельзя называть высокими словами политическую бытовуху. Как же, скажете вы, а Революция Достоинства? Да достоинство было, и, к счастью, сохранилось.
Но если неофиты будут сильно настаивать именно на революционности, то это следовало бы назвать революцией униженного достоинства.
Потому что унижение — это ощущение, даже не чувство, о котором неловко говорить и стыдно признаваться.
И что об этом Майдане и его итогах сказать погибшим друзьям, когда все же придется с ними встретиться?
Ладно. Весь этот исторический пунктир, круги по воде времени от пущенного вскользь камешка сравнений нужны не тем, кто это знает.
Обратите внимание, завсегдатаи социальных сетей. Весь пыл текущих политических и культурных баталий, все дискуссии насчет “зрады” и “перемоги” нынешней власти — удел поколения этого Майдана, этой войны.
Никто из ярких лидеров, да и просто участников вышеупомянутых событий, начиная с 1990-х, не участвует в этих сегодняшних спорах. Не соревнуется за первенство в нише активистов или еще кого там. Я не о коллекционерах партбилетов и разных проходимых списочниках, я о честных людях.
Своей, к сожалению, а не своих врагов. Но это тоже грустная псевдонациональная традиция терпил из художественных книжек.
В этом дискурсе, помимо его новизны, все равно содержится правопреемственность предыдущих социалистических подходов, всегда в истории заканчивавшихся вполне капиталистическим торгом.
А вот управляющие элементы этого дискурса вообще этой преемственности никак не прерывали. Они как были жулики советского розлива (было такое ругательное слово для не облагаемого налогом бизнеса — “цеховики”), так ими и остались. Их периодически теснят воры, иногда даже в законе — но жулики снова дают отпор. И снова они у своей советской власти, какие бы названия ей ни придумывал народ в своих революционных экстатических стояниях и хождениях.
Это как две шестерни одного мотора. Они разные, и вращаются с разными скоростями. Вагон просто катится себе с горы, имитируя самостоятельность движения техническими остановками. Попытки Запада их (шестерни или другой тип привода) как-то свести в одну конструкцию, чтобы это все-таки поехало, приводит к такому высеканию искр — что ну его!
Да и кто, собственно, чинит мотор на ходу руками? Тем более трамвайно-электрический, поскольку энергия сегодня — точно не внутреннего сгорания, та — уже всё.
Значит, надо мотор заглушить, питание выключить, дать остыть, чтобы подогнать детали друг к другу.
В финальных кадрах фильма “Под стук трамвайных колес” безумный трамвайщик (хотя он очень опрятен и прилежен в своей пантомиме) ночью все же паркует воображаемый трамвай на своей “конечной”, ворча, что механики совсем обленились и завтра он им задаст.
То есть даже условный японский блаженный понимает, что нужно сначала остановиться, а уж затем чинить. И только потом — маршрут.
У нас существует двумерная иллюзия того, что время линейно. И что исторические события представляют собой некую цепочку. Поэтому мы постоянно говорим о “недостающих звеньях”, “утраченной связи” и т.д. Ведемся на пастернаковский перевод Шекспира, где “рвется связь времен”, хотя в оригинале “Гамлета” больнее — “время вывихнуло сустав”. Слетело с катушек.
И образ двурельсового трамвайного пути — тоже часть представлений о закономерностях, кроме которых есть и другие.
Это как бы вагоновожатому трамвая вдруг сказали, что он может вот здесь вот, на перекрестке, повернуть направо, потому что так можно “срезать”. Он подумает, что вы либо шутите, либо у вас глюки.
Украинский маршрут проходит в лабиринте, судя по политическим блужданиям.
Конструкции лабиринта лучше всего изучил слепой гений Борхес. Лабиринт так устроен, что он подстраивает человеку ловушку стремления непременно выйти наружу. Постоянный поиск выхода все больше запутывает.
В лабиринте нужно сначала искать его центр — именно вокруг этого центра и строится вся остальная путаница ходов. Поняв закономерность обозримого пространства во всех направлениях, вы начинаете понимать, как все на самом деле устроено.
Оставьте безумных вагоновожатых на их призрачных маршрутах.
Олег ПОКАЛЬЧУК
Что скажете, Аноним?
[14:10 22 декабря]
[07:30 22 декабря]
Украина переживает последствия мощной атаки на госреестры Минюста.
[21:42 21 декабря]
12:30 22 декабря
12:00 22 декабря
11:30 22 декабря
11:00 22 декабря
10:30 22 декабря
10:00 22 декабря
09:00 22 декабря
08:30 22 декабря
[16:20 05 ноября]
[18:40 27 октября]
[18:45 27 сентября]
(c) Укррудпром — новости металлургии: цветная металлургия, черная металлургия, металлургия Украины
При цитировании и использовании материалов ссылка на www.ukrrudprom.ua обязательна. Перепечатка, копирование или воспроизведение информации, содержащей ссылку на агентства "Iнтерфакс-Україна", "Українськi Новини" в каком-либо виде строго запрещены
Сделано в miavia estudia.
