Тирании.net

Волна арестов прокатилась по некогда образцовой, а ныне разваленной южноафриканской стране Зимбабве. Эка невидаль! Формат новых репрессий лишен какой бы то ни было новизны, обвинения стандартны, как старое клише: предательство, заговор с целью свержения 87-летнего Мугабе, который у власти уже 31 год и только что объявил о новых досрочных выборах, чтобы остаться еще на 5 лет. Но вот повод и причина оригинальные и как нельзя более злободневные: утром в газете, вечером в запрете. Десятки студентов, профсоюзников и активистов были схвачены за то, что они собирались, чтобы посмотреть телерепортажи из Туниса и Египта. У старого диктатора очень острая реакция. Можете назвать это разгулом реакции.

Цунами революций в Северной Африке и на Ближнем Востоке требует выводов. Два навскидку. Диктатуры как способ правления морально устарели. У всех этих железных людей, прикованных к галере власти, многолетних правителей третьего мира — усталость металла. Они так долго мотыжат делянку, которую считают своей, что мотыга проржавела, а делянка откровенно гниет. Им давно пора на свалку, но вот беда: свалка не оборудована. А как было бы полезно, если бы то, что справедливо называется свалкой истории, было бы организовано по всем правилам социальной гигиены уже в настоящем. Вот мусорный ящик для вождей, а это — для национальных лидеров, а тот для гарантов процветания и счастья своего народа — разного цвета, чтобы было видно издалека, веселенькие, емкие. Увы, мир не готов к этой токсичной ситуации. Готовых механизмов, отлаженных институтов расставания с прошлым в режиме настоящего времени не существует. И это второй вывод.

Долгожители с трясущегося Олимпа

В политологию пора вводить показатель КДН — коэффициент диктаторской надутости. В знаменателе — срок пребывания у власти. В числителе — скорость расставания с постом. КДН — парадоксальная мера стабильности.

Нынешний год и сезон революций открыл тунисский Бен Али. 17 декабря 2010 года в Тунисе 26-летний безработный Мохаммед Буазизи облил себя бензином и поджег перед административным зданием в городе Сиди-Бузид. 14 января президент Туниса Бен Али, занимавший свой пост с 1987 года, бежал из охваченной массовыми волнениями страны.

Бен Али сделал образцово-показательную карьеру. В его послужном списке в разных сочетаниях повторялась одна строчка — “служба безопасности” (прежде чем появилось ключевое слово “наследник”). Начальником службы безопасности, министром внутренних дел, премьер-министром его последовательно назначал стареющий отец нации, первый президент Туниса Бургиба. “У него крепкая хватка, и он сумеет удержать страну в руках”, — пояснил он свой выбор. Сам Бен Али формулировал свое назначение и цель несколько по-иному: построить в Тунисе процветающее, открытое, миролюбивое общество, основанное на справедливости и терпимости. Стройка успешно шла 23 года, и, может быть, процветающее справедливое общество было бы построено в Тунисе, кабы не вторая жена Бен Али Лейла. “Президент делает все, что говорит ему его жена. Лейла и ее семья крадут всё, что представляет хоть какую-то ценность” — гласит апокриф. Всем в стране заправляла Семья (то, что это была семья второй жены, частная подробность). Наглая коррупция дразнила страну. Так или иначе, коэффициент диктаторской надутости в случае тунисского Бен Али 23 года/28 дней.

У президента Хосни Мубарака он еще контрастней. 18 дней всенародного стояния на каирской площади Тахрир хватило, чтобы отправить его в отставку. До этого он правил Египтом 30 лет. Теперь перед 83-летним бывшим правителем одна перспектива — скамья подсудимых.

Мубарак по крайней мере не приказал армии стрелять в народ (может быть, потому что армия не согласилась). Следует признать, что он оказался несовершенным правителем. Не то что его ливийский сосед. Вот это настоящая сильная рука. Никто не скажет, что она дрогнула, приказывая бомбить собственные города.

Муаммар Каддафи у власти 41 год. Сказать — бессменно, будет неточно. Перемены происходили постоянно. Страна стала Джамахирией, что бы это ни значило. Плакаты, видимые из любой точки, гласят: “Великое Социалистическое Народное Ливийское Арабское Государство Масс” и “Бог, Муаммар и Ливия — ничего больше нам не нужно!”. Через пять лет после того, как 27-летний капитан Каддафи совершил переворот, на него снизошло откровение, и он написал Зеленую Книгу — если сложить Библию и “Капитал” Маркса, то это будет то самое. (Наши государственные подхалимы перевели ее и на русский.) Это книга мировой мудрости, превзошедшая и отменяющая все остальные книги. Нынешнее поколение ливийцев воспитывалось исключительно на ней. И это памятник эпохи в буквальном смысле — памятники Зеленой Книге в виде трех столбцов в честь трех томов, украшают все ливийские города.

Сам полковник Каддафи скромен донельзя — он освободился от всех своих титулов и зовется просто Братский вождь и руководитель революции. Вождь на редкость трудолюбив и самоотвержен (подписать или не подписать нефтяной или газовый контракт, кому отдать выгодный подряд, что будет с тем или иным заключенным он решает единолично). Владеть и распоряжаться всем — больше ему ничего не нужно. Он ни с кем не конкурирует, на первые полосы ливийских газет никто больше попасть не может, будь то артист или спортсмен, не говоря уже о политике. Других политиков в Ливии нет, ливийская политика — это он один. Ну, может быть, еще немного — его сыновья, которые командуют армией, гвардией, полицией и всевозможными спецназами на всякий случай — вроде нынешнего.

“Уйти в отставку?! — удивляется он. — Поздно. У Муаммара Каддафи нет поста, чтобы его покинуть…” “Я сделал революцию и ушел в свой шатер”, — заявил он на днях. Нельзя же в самом деле требовать от бедуина, чтобы он отказался от шатра. Недаром он разбивает его даже у Елисейского дворца.

Сирийский Башар Асад мечется между Хосни Мубараком и Муаммаром Каддафи. Сегодня обещает реформы. Завтра расстреливает демонстрацию с требованиями перемен. С каждой новой неделей обещания становятся все более драматичными, а кровь льется все гуще. На прошлой неделе было объявлено, что самое главное и самое давнее требование общественности наконец признано: в стране отменяется чрезвычайное положение! И сразу же положили сотню людей (общее число жертв за пять недель волнений превысило 350 человек) и ввели в города армию с танками.

Чрезвычайное положение в Сирии действовало с 1963 года, то есть 48 лет! Его ввел еще отец Башара — Хафез Асад I. За это время Сирия переживала разные годы — и более тучные и более тощие, но ночной колпак чрезвычайщины с нации не снимался. В условиях чрезвычайного положения политика отменяется в принципе, протестное движение объявляется заговором и уголовщиной, и главными действующими лицами политической сцены становятся силы безопасности. Это гораздо более простой способ правления. Отец и сын Асады правили так 48 лет, чаша терпения сирийцев казалась бездонной. Но нет, нежданно-негаданно и тут обнажилось дно. Вербально Башар Асад пошел на самую большую уступку. Поздно! Требования реформ сменились требованием его отставки.

Лоран Гбагбо из Кот-д’Ивуара (бывший Берег Слоновой Кости) уже не сможет похвастаться таким стажем правления. Он вообще довольно сомнительная фигура в классе диктаторов без страха и упрека. Бывший профессор истории и бывший демократ, он стал известен в 80-е годы тем, что выступал против первого президента страны Феликса Уфуэ-Буаньи. Времена были более патриархальные, и тот безбедно правил более 30 лет. Он бы правил и дальше, кабы не умер на своем посту. Час Лорента Гбагбо пробил еще несколько лет и пару переворотов спустя. Но под бой часов отец котдивуарийской (бывшей слоновокостной) демократии быстро и необратимо превратился в банального сатрапа со всеми родовыми чертами: воровство, любовь к роскоши за казенный счет и полная потеря памяти и воображения. Представить себе, что он когда-то не был президентом, а тем более может им не быть, оказалось выше его сил. Проиграв президентские выборы в конце прошлого года, он просто отказался освободить пост. Его увещевали Организация африканского единства и ООН — ноль внимания. Его не смущало даже присутствие в стране французского военного контингента в количестве 1650 человек и ооновских миротворцев. Кто они такие, чтобы диктовать в суверенной его стране свои порядки?! За пазухой у него было два аргумента. Во-первых, помимо благоприобретенных дворцов и лимузинов он стал новообращенным евангелистом, а новые его единоверцы на радостях объявили его посланником Бога на Земле, в отличие от его удачливого соперника Алассана Уаттары, в котором они сразу опознали посланца Дьявола. А во-вторых, его поддержали откормленные им генералы. Операции по изгнания Дьявола с помощью армии привели к тому, что не менее 700 000 покинули страну, а 500 мирных жителей погибли (данные ООН). И так могло продолжаться бесконечно, когда бы не французские коммандос и “голубые береты”, которые, выковыряв его из бункера, остановили кровопролитие и исход. Еще одна беспардонная диктатура лопнула как нарыв.

…Эти заметки, о том, как лопаются пузыри диктатур, надо было бы начать с горячей новости из Йемена. После многомесячных препирательств со стрельбой и посулами президент Али Абдалла Салех, занимавший высший пост в стране с 1978 года, объявил, что готов уйти в отставку в течение месяца. Он стал третьим долгожителем в арабском мире, который вдруг осознал, что он смертный. Еще вчера он проживал в вечности, а сегодня все, что его волнует, это гарантии личной безопасности.

Личные подробности этой йеменской разновидности авторитария не шибко оригинальны. Образование — “ниже среднего”, как говорится в одной его биографии (имеется в виду, что он не закончил средней школы). В 1960 году — капрал. В 1979 году — полковник. (Годом раньше он стал президентом, начальником штаба армии и главнокомандующим, подавил заговор и расстрелял 30 высших офицеров.) В 1997-м — фельдмаршал. Ну и, естественно, плох тот фельдмаршал, который, будучи президентом, не возглавляет правящей партии.

В отличие от двух своих предшественников, которых взорвали, все у него складывалось как нельзя лучше. В нужный момент парламент удлинил президентский срок с 5 до 7 лет. На выборах Салех получал цифру, близкую к ста процентам. То есть он достиг совершенства — стал всем и, по-видимому, навсегда. Если какое-то борение происходило, то исключительно внутри самого просвещенного правителя. В июле 2002 года, в ходе празднования 24-й годовщины своего правления он вдруг объявил, что не станет выдвигать своей кандидатуры на следующий срок. В истинно демократическом духе он призвал “все политические партии, включая оппозицию <…> искать новых молодых лидеров, которые бы соревновались друг с другом на выборах, потому что мы должны научиться практике мирной смены власти”. Когда он произносил эти перикловы речи, до следующих выборов еще оставалось четыре года. Но вот наступил 2006-й, и он повторил свой тезис: “Заложить фундамент для мирного перехода власти”. Правда, ретроспективно, в прошедшем времени. Такой, оказывается, была его цель. Но сейчас, принимая назначение стать кандидатом в президенты от правящей партии, он не может поступить иначе, ибо “таково давление общества и такова воля народа”.

Ну, что поделать, когда между демократией и волей народа сложились такие двусмысленные отношения. Впрочем, в 2011 году наступила ясность. В В нескольких странах подряд, где демократией и не пахло, воля народа оказалась выражена без околичностей.

Крест, чеснок и осиновый кол

Почему это произошло именно сейчас, в 2011 году, а не год или пять назад — загадка, на которую, надеюсь, дадут свой ответ историки и социальные психологи. Но по тому, как мгновенно занялся процесс, как стремительно и неотвратимо он перекинулся из одной страны в другую и третью, ясно, что это плод, который вынашивался давно и мучительно.

Я лишь позволю себе дерзкую догадку. Похоже, что время наглых бесцеремонных диктатур подошло к концу. Я понимаю, как уязвим этот тезис. На нашей памяти свежий пример Фрэнсиса Фукуямы с его подвергнутым осмеянию “концом истории”. Зря смеялись. Глупо путать социологическое прозрение с прогнозом погоды на завтра. Ну, конечно же, природа социальная в той степени, в какой она природа человеческая, в одночасье не изменится. Жажда власти со всеми ее патологиями никуда не исчезнет, и абсолютная власть будет привлекать абсолютно, так что всегда найдется достаточное количество патологических личностей, стремящихся к ней. Так же как и сонмища их приспешников, знающих, как решить все свои жизненные проблемы и задачи, стоит лишь попасть в ее ауру, а там хоть трава не расти. Это как в случае с вампирами. Их жажда крови неизлечима. Но крест и чеснок против пиршества диктатур уже найден — это Интернет. Чем более проникают в жизнь общества современные средства коммуникации, тем менее действенно шаманство красных книжечек и зеленых книг и тем заразительней современные мировые представления о том, что такое хорошо и что такое плохо. Креста с чесноком мало, нужен осиновый кол? И то правда. Этим колом становятся гуманитарные интервенции.

Это все еще экзотическое словосочетание, которое воспринимается большинством в штыки. А зря. Интервенция ради аннексий и контрибуций не вызовет удивления ни у кого, милости просим. А вот вмешательство ради того, чтобы уберечь от этнической чистки или геноцида, в голове пока не умещается. Пора научиться умещать это в голове.

Гуманитарная интервенция в Косово в 1999 году остановила Милошевича. Ее отсутствие привело к осаде Сараево и трагедии Сребреницы. Вторжение английских войск положило конец жесточайшей гражданской войне в Сьерра-Леоне в 2000 году. Невмешательство мирового сообщества попустительствовало геноциду в Руанде, в Дарфуре и множеству других ужасных трагедий.

Беда не в гуманитарных интервенциях. Беда в том, что их мало.

Я понимаю, какой огонь вызываю на себя. Можно привести столько основательных доводов “против”. Не говоря уже о возможных злоупотреблениях и вольной или невольной подмене понятий, это обоюдоострое оружие. Любая интервенция, какими бы благородными мотивами она ни вызывалась, чревата непредсказуемостью последствий. И она автоматически порождает неподъемное бремя ответственности. Все, что произойдет со страной-пациентом после, будет автоматически приписываться руке хирурга. Нет, лучше держаться от греха подальше… Правда, на гуманитарные катастрофы любого масштаба тогда придется закрыть глаза.

Или все же пора раскрыть глаза?!

Главная беда не в гуманитарных интервенциях. А в том, что они не регламентированы. Что мировое сообщество не доросло до той степени социальной и гуманитарной зрелости, когда хирургические операции осуществлялись бы вовремя и со скальпельной точностью.

Наши пассионарии привычно клянут Америку и НАТО, обрушившихся на бедную Ливию. Если бы их интересовали факты!

Корреспондент “Вашингтон Пост” Энн Эпплбаум описывает эпизод, произошедший в начале апреля. Официальный гид, приставленный к западным корреспондентам, специально приглашенным в Триполи, чтобы они могли лично засвидетельствовать зверские налеты натовской авиации и кровь мирных жителей, демонстрируя некий объект, вдруг восклицает: “Но это же вовсе не человеческая кровь!” Грубая инсценировка возмутила даже его…

На самом деле операция чистого неба над Ливией выглядит так.

Германия и Турция наотрез отказались участвовать в любых военных действиях. Участие большинства малых стран НАТО заключается в посылке продовольствия. Впервые за сорок лет Швеция дала согласие на отправку своих самолетов за границу, но их роль сводится к обеспечению “неба, свободного от полетов самолетов Каддафи”. Никаких бомбежек наземных объектов. У голландцев — те же инструкции. Норвежцам разрешено бомбить аэродромы Каддафи, и никакие иные объекты. Итальянские летчики все это время барражировали ливийское небо, но исключительно вхолостую. Только сейчас им поступила соответствующая санкция из Рима.

Президент Обама старательно уступает любую военную инициативу кому угодно — Англии и Франции, европейцам, НАТО, арабским странам, только бы мир, а главное, собственные избиратели не сказали, что Америка ввязалась в третью войну в мусульманском мире. Наиболее активны Лондон с Парижем, хотя у них свои заморочки…

Так проявляет на деле свою хищническую сущность Североатлантический альянс.

Стабильность и “суверенные демократии”

Агрессивному блоку НАТО, разнузданной банде неоколонизаторов и империалистов, в сущности, всему миру героически противостоит лев пустыни Муаммар Каддафи. Его не сломить, потому что он гарант единства и защитник независимости своей страны! На днях меня восхитил длинный язык режима — споуксмен ливийского правительства. Выступая на Би-би-си, он полемически воскликнул: “Муаммар Каддафи — убийца, преступник и извращенец? Но если народ Ливии хочет видеть своим главой убийцу, бандита и извращенца, что и кто может ему помешать? Никакой НАТО, никакая ООН нам не помешают, ибо это суверенное право ливийского народа!” Лучшей формулы “суверенной демократии” я не слышал.

“Суверенная демократия” в ее высших диктаторских образцах обладает некоторыми типологическими чертами, у нас достаточно свежего социологического материала, чтобы их сформулировать. Она всегда строится вокруг Фигуры, которая надувается, как шарик, до состояния пупа Земли. Выборы должны быть безальтернативными — формально (выборы из одного кандидата, Мубарак четырежды триумфально побеждал на таких) или реально. Политика — моно-полем пиара и пропаганды. Главный лозунг: “Стабильность!”. В призывах от первого лица возможна альтернатива. “Со мной вам будет лучше!” Однако если этого не проходит, то: “Без меня вам будет хуже!” Подразумевается, что любые иные претенденты — уроды. Лидер соревнуется только с самим собой. Политика заменяется пиаром и пропагандой. “Суверенная демократия” — это воля народа в ее высших диктаторских образцах.

“Суверенная демократия” дает диктатору все возможности безнаказанно держать в заложниках свой народ. В самом буквальном смысле. Не вздумайте объявить санкции — пострадает простой люд. А уж тем более бомбить супервоенный объект — с диктатора и волосок не упадет, он сидит в глубоком бункере, а вот незащищенная жертва в зоне поражения может оказаться. Но и этот довод все более очевидным образом не работает.

ооновская резолюция (та самая, при голосовании которой Россия “воздержалась”) благословляет “любые меры”, за исключением оккупационных сил, для защиты гражданского населения. Ее можно назвать достаточно эластичной, а можно недостаточно честной и решительной. Она разрешает уничтожать артиллерию и танки, но молчаливо предполагает, что необученное ополчение из восставшего населения само должно справиться с регулярной армией и профессиональными головорезами — иностранными наемниками. С подачи ООН дело на Каддафи завел Международный уголовный суд. Предполагается, что его можно судить как главнокомандующего армии, допустившей преступления против человечности, но не как преступного правителя.

Конечно, это двусмысленность, даже если в практическом отношении этого окажется достаточно. Каддафи — закоренелый особо опасный преступник против собственного народа и человечества и должен получить возмездие именно в этом качестве. Это станет очень эффективной мерой антидиктаторской профилактики. Воздействие такого приговора на грядущий миропорядок будет грандиозным.

Кстати, консенсус по схожему поводу однажды в мире уже был достигнут.

Мы помним приговор Нюрнберга: место мирового агрессора — на виселице. Но вообще-то урок Второй мировой войны (“войны демократий против оси диктатур”) шире: диктаторам лучше покончить с собой в бункере заранее. Тогда, увы, этот естественный вывод не стал универсальным. Некоторые победители были больше похожи на побежденных, чем на своих союзников, и для того чтобы доказать потенциал своей системы, предпочли на полвека зарыться в траншеи “холодной войны”… Но уж в ХХI веке, пережив “холодную войну” и крушение тоталитарного социализма — коммунизма, не пора ли всерьез задуматься об универсальном мире!

А пока кое-кто по инерции продолжает играть в “суверенные демократии” и даже публично защищать неотъемлемые права диктаторов, высшая справедливость, похоже, явочным порядком самореализуется. Последним прибежищем диктаторов становится бункер. Гбагбо из бункера извлек французский спецназ. Каддафи засел в бункере, откуда его выкуривают уже натовскими ракетами. В какой форме его настигнет заслуженный им приговор, думается, мы скоро узнаем.

Когда пирамиды власти, которые строились на века, вдруг взрываются, как атомный реактор — блок за блоком, это происходит тектоническая сшибка разных пластов времени в одном пространстве. И потому повторю вывод, который настойчиво стучится в окно. Когда окончательно победит Интернет и гуманитарные интервенции станут неотвратимы, диктатуры окажутся устаревшим реквизитом.

Вместо постскриптума

На прошлой неделе на Кубе произошла истинно революционная перемена. Съезд кубинских коммунистов избрал нового первого секретаря. Вместо удалившегося в госпитальную палату Фиделя Кастро, бессменно занимавшего этот пост свыше полувека, им стал его младший (ненамного) брат Рауль. В 2008 году, когда Фидель стал немощен и болен, он заменил его посту президента, а вот сейчас и партийные регалии перешли к нему по наследству. По этому случаю прозвучали неслыханные речи.

Остров Свободы стоит перед задачей “обновления модели” социализма. В реальных терминах это означает, что ее скелет — карточную систему для всех — придется демонтировать, ибо она стала “неподъемной”. Что экономика не работает (нет “инициативы”). А главное, что поколение революционеров, которое и построило этот карточный дом, придя к власти в 1959 году, состарилось на своих постах, и где теперь взять “хорошо обученные кадры, опытные и зрелые”?

Оказывается, это не благо, когда высшие руководители врастают в свои посты навечно. Оказывается, двух сроков по пять лет — достаточно. Это и к нему, к Раулю, относится (без уточнения, с какого момента считать счетчик включенным). “Это просто поразительно, что мы так и не решили этой проблемы более чем за пятьдесят лет!” — искренне удивился Рауль. И действительно, что им мешало?

Дружно поддержав идею революционного обновления, съезд кубинских коммунистов долго аплодировал пьедесталу почета. Раулю Кастро — 79 лет. Хосе Рамону Мачадо, второму номеру кубинской иерархии, — 80. Рамону Вальдесу, третьему номеру, — 78. При всех обновлениях главное — стабильность. Она была, есть и будет незыблемой — вплоть до самого взрыва.

Александр ПУМПЯНСКИЙ