“Ты и я — одной крови”. Поговорите с ними

Мы все прекрасно понимаем, против кого. Кто-то говорит, что против России, кто-то — против сепаратистов, или же против России и сепаратистов.

Враг хоть как-то обозначен. А за что мы воюем?

Самый распространенный ответ — за Независимость. Мне близок этот ответ. Но — за Независимость какой части Украины мы воюем? Все-таки хочется верить, что Донбасс и Крым все еще рассматриваются как часть моей страны. 

Но тут возникает другой вопрос. Если борьба идет за голую территорию — то она не стОит той горы трупов, которая уже за нее положена. 

Если мы воюем за “единую неделимую”, то есть за территорию вместе с народом, то это другое. Тогда речь идет не только о километрах, заводах, домах, телах людей, но и о душах тоже.

Так вот, война за души этих людей, что по ту, что по эту сторону красной линии, не ведется. Мы проиграли ее на самом первом этапе, бросив их один на один со своими бедами. 

Я имею ввиду не только очевидные материальные вещи — эвакуацию, жилье, работу, садики-школы. Я говорю о том, что мы их не видим. Страна отгораживается от проблем своих граждан, выныривая из собственного бездействия только для того, чтоб сообщить, что рессурса на них нет и трудно всем. Нам проще сказать, что они виноваты в своих бедах сами. Что нынешней власти досталось тяжелое наследие “попередников” и война. И что огромная доля вины за это лежит именно на жителях Востока. 

Мы научились за год привычно разделять страну на Украину и Восток. И практически не вспоминать о Крыме. Это можно оправдывает усталостью и равнодушием, отсутствием денег на госпрограммы и бессилием чиновников. Но это и есть сепаратизм. Сепаратизм, которым больны не жители оккупированых территорий, а страна, от них открестившаяся. 

И не будет никакой Единой и Неделимой, пока мы не сумеем построить ее внутри самих себя. По-хорошему, страна должна сказать: “Ты и я — одной крови. И беда у нас общая.”

Вы видели хоть одно официальное обращение к людям на оккупированной территории? Или хотя бы одно официальное обращение к выехавшим людям? Я — нет.

Пускай это будет “мы не можем, но очень хотим, очень постараемся, сделаем все, что сможем. Пожалуйста, выживите, пока мы сможем вас освободить. Мы помним о вас. Мы сделаем все, что в наших силах. У нас нет ресурсов, но мы их ищем”.

Не было такого. К армии, раненым — были. А вот к мирным жителям никто даже не пытается достучатся. 

Зато активно суммируется мысль “Почему они считают, что мы им должны?”. Потому, что должны. В любом здоровом обществе защита и поддержка незащищенных слоев населения — прямая обязанность государства.

Мы понимаем все, когда речь идет о пособиях по безработице. Мы знаем о социальном жилье. Мы осознаем важность поддержки инвалидов или многодетных семей. И не делим их на “благонадежных” и “неблагонадежных”.

Возьмем, к примеру, многодетных мам. Им начисляется пособие по факту многодетности, а не потому, что мне нравится или не нравится, каких она политических взглядов, ее профессия или как она себя ведет.

Для того, чтобы лишить родительских прав пьющую, гулящую многодетную маму, должен пройти серьёзный процесс. До этого ей помогают просто тому, что она многодетная мама.

Человеку, который попал в больницу со сломанной ногой, сначала вылечат ногу, а потом будут узнавать, каким образом он ее поломал.

Здесь точно такая же ситуация. У нас появилась еще одна группа людей, остро нуждающаяся в помощи. И обязанность государства — эту помощь оказать. Конечно, если мы говорим о том, что мы — один народ.

Так давайте вытягивать наш народ, а со всем остальным разбираться позже.

Я не говорю о том, что откровенные сепаратисты и те, кто участвовал в военных действиях не должны понести наказание. Нет, они должны. Точно так же, как те, кто помогал с контрабандой, обеспечивал сепаратистов продуктами, отдавал преступные приказы и подписывал людоедские законы. Здесь не должно быть разделения “наши-ваши”. А оно есть, и очень сильное.

Мы забываем о том, что на Донбассе есть очень хорошие проукраинские люди, которые не могут выехать. Например, на у нас есть замечательная девочка, родители которой остались в Луганске.

Папа — потому, что мама была после инсульта и требовала ухода. Пока папа ухаживал за мамой после инсульта, он наступил на “лепесток”. Теперь папа без ноги, мама уже оправилась и пытается за ним ухаживать. 

Мы забываем о тех жителях Востока, которые пошли воевать в добровольческие батальоны. Их семьи, выехав на мирные территории, попали в ту же категорию “переселенцы”. И мы так же насторожено относимся к ним, приехавшим “оттуда”. Не дай Бог сепары...

Человек, выехавший из Донецка или Луганска, остается со всеми своими проблемами один на один.

МЧС и хочет, но ничем ему не поможет помочь, СОБЕС и рад бы, но кроме “переселенческих” копеек ничем не располагает. В законе О правах переселенцев, который был принят еще в прошлом году, сроки решения проблем прописаны, а ответственные за его исполнение — нет. Жилье на полгода должны предоставить. Но — кто? Нет ответственного — не будет решения вопроса. 

А жилье — сама насущная проблема. Многие возвращаются туда, за линию фронта, потому что не могут тут себе ничем помочь. Чтобы ее решить нужно хотя бы попытаться провести ревизии пустующих помещений. Их много, они есть.

Например, есть заброшенная поликлиника в Деснянском районе. Там живут бездомные. Но есть возможность привести ее в порядок и поселить там приличное количество людей. Есть люди, готовые включиться в это деньгами. Но сделать это никто не дает. А какое количество общежитий, ведомственных санаториев…

Должна быть добрая воля, должны быть жесткие указания и это должно быть четко прописано.

Кроме того, должны быть некие квоты по регионах, сколько людей они должны поселить. И тогда понятно, что они должны найти такое-то количество помещений. Они найдутся.

Но пока у нас спасение утопающих — дело рук самих утопающих. И проблемы наворачиваются как снежный ком. Некому селить. Некому лечить. Хоронить — и то некому.

Хорошо, что есть люди, которые могут подхватить, сказать: “Я многое не могу, но кое-что сделаю”. 

Знаете, месяц назад мы познакомились с женщиной из Донецка. У ее мужа тогда была онкология, которую сначала неправильно диагностировали. Они прошли самостоятельно семь курсов химиотерапии, женщина не просила помощи, где могли — одолжили, истратили все свое сбережения.

Очень проукраинская семья, они поехали жить в Яремче. Она — хороший парикмахер, моментально нашла работу, он из-за проблем со здоровьем работать не мог.

Он — милиционер, очень хотел пойти на фронт. Она сказала — вот ты вылечишься, я тебя отпущу.

Мы познакомились, когда у них закончились все деньги, но поставили правильный диагноз. Мы нашли им деньги на лечение, опухоль ушла на 95%, но отказали печень и почки.

За несколько дней до смерти мужа, эта женщина позвонила и сказала: “Если он умрет, вы поможете мне его похоронить?” Мы надеялись на чудо, но оно не случилось. Он умер.

Она его кремировала. В крематории ее спрашивают: “Вы урну куда вести будете?” Она отвечает: “Я не знаю”.

“Ну как не знаете?” Она: “Я не знаю, нам негде хоронить”.

В таком случае крематорий может год держать урну, и пока так и будет. Потому что кладбище, где похоронены родственники, — в районе донецкого аэропорта. А у нас по закону человек имеет право на бесплатный участок на кладбище по месту прописки.

А еще недавно мне позвонила бабушка. И говорит. “Я хочу попросить. Когда я умру, похороните меня, пожалуйста. У меня были деньги на похороны, но я все уже истратила на лекарства. А родни у меня нет”. Не знаю, как она нашла мой телефон, но нашла.

Я сказала, чтоб она писала записку, что в случае смерти надо мне позвонить. А сколько таких бабушек — я не знаю. 

И вот как человек должен себя ощущать? Он едет из оккупированной территории в свою страну. Где эта страна, которая его защитит?

Государство, а ведь мы все одной крови, или как? 

Леся ЛИТВИНОВА, волонтер, співзасновник центру допомоги вимушеним переселенцям у Києві на вул. Фролівській 9/11