В 1952 г. Кремль предложил канцлеру ФРГ Конраду Аденауэру объединить основанную на ценностях Западной цивилизации ФРГ и оккупированную советскими войсками ГДР. Среди условий были амнистия для нацистов, их право на участие в политической жизни и нейтральный статус будущей объединенной Германии. Немецкое общество разделилось. Канцлер ФРГ Конрад Аденауэр дал однозначный ответ — свобода важнее единства.
В 2015 г. Кремль предложил президенту Украины Петру Порошенко объединить основанную на западном цивилизационном выборе Украину и оккупированные российскими войсками ОРДЛО. Среди условий — амнистия для оккупационных войск, наемников и коллаборантов, их право на участие в политической жизни, а также их полномочия влиять на внешнюю и экономическую политику Украины. Украинское общество три года дает однозначный ответ — свобода важнее единства. Президент Украины Петр Порошенко разделился.
Четыре года нас гоняют, как телят в загоне, не давая возможности осмыслить, ни где мы есть, ни каким должен быть наш путь. Адептам “церкви сильного президента” должно быть досадно осознавать, что в течение четырех лет войны “сильный” президент избегает ответственности за формирование внешней и безопасностной политики, а это два ключевых для государства полномочия украинского президента. Нравится это кому-то или нет, но ответственность за внешнюю политику шире, чем трогательные выступления на английском языке на международных трибунах, а ответственность за безопасностную политику все-таки существенно отличается от публичной демонстрации военной формы.
Мичуринцы военных гибридов
На прошлой неделе решилась политическая интрига года — парламент принял закон о т.н. реинтеграции. Чуда не произошло. Президент пошел проторенным путем: хотите ложечку меда — выхлебайте бочку дегтя. Хотите признать Россию агрессором и оккупантом, тогда дайте мне неконституционные полномочия определять, какие территории оккупированные, а какие освобожденные; неконституционно применять вооруженные силы внутри государства в мирное время; откажитесь от контроля над вооруженными силами; создайте для меня объединенный оперативный штаб и командующего объединенными силами и дайте им неограниченные полномочия; ограничьте права человека без введения военного положения; назовите вместо меня войну “мерами” и попробуйте за это все не проголосовать — останетесь “агентами Кремля” на веки вечные.
Высокую философию законопроекта во время его рассмотрения пылко провозглашал с трибуны докладчик: дескать, война у нас гибридная, поэтому и законы также нужны гибридные. За четыре года гибридная война стала очень удобным объяснением всего, что не хочется объяснять. Не вводим военное положение, потому что гибридная война; не принимаем решение о применении вооруженных сил, потому что гибридная война; узурпируем власть, потому что гибридная война; не говорим, куда идут деньги из оборонного бюджета, потому что гибридная война. Нам навязали аксиому “гибридной войны” так сильно, что мы и не смеем себя спросить: в чем же ее гибридность и уникальность по сравнению с какими-то вульгарными войнами?
Нам говорят, что война гибридная, потому что не объявленная. Девяносто процентов войн в мировой истории были непровозглашенными, но ведь никто не знает, что они были гибридными. И Гитлер никому войну не объявлял — просто приходил, забирал и убивал. Но никто же не говорит о гибридной Второй мировой. Наконец, Российская Федерация объявила войну Украине 1 марта 2014 г., когда Совет федерации утвердил решение о применении вооруженных сил РФ на территории Украины. Так какой же тут гибрид — чистый сорт.
Нам говорят, что война гибридная, потому что Россия применяет не только оружие, но и пропаганду или дезинформацию, дипломатию и много денег. А сколько мы можем назвать войн в мировой истории, которые обошлись без дипломатии, денег, пропаганды и, тем более, дезинформации?
Война никогда не ограничивается боевыми действиями и всегда является составляющей политической коммерции. Война в принципе — лишь способ подчинить противника своей воле. Современная война против Украины является инструментом глобальной российской политики, а не странной возней на маленьком клочке земли, как это благодаря российской пропаганде многие начинают воспринимать. И Россия начала войну против Украины исключительно для того, чтобы установить здесь свой безоговорочный политический контроль, т.е. в который раз нас колонизировать.
История знает только два вида колонизационных войн — либо полное уничтожение и захват столицы, либо захват части территории и навязывание капитуляции в форме мирных соглашений. Россия избрала второй путь. Как, кстати, уже сделала ровно 100 лет назад.
Так вот война эта вульгарная, а гибридные — законы и соглашения, которые не способны эту войну преодолеть. Вдохновителем гибридных законов и соглашений является простая человеческая природа — все хотят принимать решения, но никто не хочет брать за них ответственность. Извините, Черчиллей нет.
Для того чтобы избежать ответственности за последствия войны и колонизации, Россия решила сделать все нашими руками, навязав Украине гибридные капитуляционные Минские соглашения, где нет упоминания о России. Западные правительства радушно соглашаются на гибридный “Минск”, потому что хотят избежать ответственности за неработающие инструменты коллективной безопасности, за Будапештский меморандум и за пользование российскими деньгами. Украинский верховный главнокомандующий (как и нынешний секретарь СНБО) избегает ответственности за нежелание побеждать из-за жадности к деньгам и власти. Поэтому он не только вступил в “Минск”, но еще и на радость врагу беспрерывно продуцирует гибриды для домашнего употребления, а именно “АТО”, “особый период” и всяческие “меры”.
Оружие решает
Фразы “нет вооруженных путей решения конфликта” и “единственный путь урегулирования конфликта — политико-дипломатический”, которые за четыре года стали мантрами, — еще один пример гибридной реальности. Во-первых, если на какой-то части нашей территории стоят оккупационные войска, то сколько бы дипломаты ни говорили-договаривались, единственное условие восстановления территориальной целостности — на эту территорию должны вернуться наши войска. Ну, а они же с оружием. Во-вторых, как сказал когда-то в Вашингтоне известный американский дипломат: “Дипломатия эффективно работает тогда, когда за ее плечами стоят танки”. Поскольку в Вашингтоне в этом знают толк, то стараются усилить эффективность украинской дипломатии разными видами вооружений.
Значение армии прекрасно понимают и в Кремле. Понимают, что кроме нашей армии нас никто не будет защищать. Поэтому предпосылкой колонизации является уничтожение армии. Для разрушения армии не обязательна ковровая бомбардировка. Истощение и обесценивание уничтожают армию эффективнее, чем боевые потери. А выполнение Минских договоренностей для украинской армии означает и то, и другое.
Кроме истощения и обесценивания, Минские договоренности содержат угрозу замещения украинской армии, что неизбежно для колонии. Логика “Минска” предполагает, что для проведения выборов не нужно выводить оккупационные войска, их оружие и технику. А закон об особом статусе позволяет формировать народную милицию. При условии проведения выборов и формирования народной милиции российское оружие будет легализовано на нашей территории, но будет оставаться под контролем Кремля. Напомню, что аннексии Крыма предшествовала легализация Черноморского флота РФ на территории Украины.
Соглашения о разоружении и мирном процессе по своей природе абсурдны. Ведь их подписывают те, кто пришел с оружием и войной. Для России мнимое перемирие является выжиданием более подходящего момента, чтобы продвинуть свой капитуляционный мир — то ли по добровольному согласию украинской власти, то ли под давлением международного сообщества. А регулярные обстрелы вдоль линии размежевания направлены не на дальнейшую оккупацию, а на истощение украинской армии. Армию нужно применять, согласно задачам войны. Если армия приведена в боевую готовность, если армия сидит в окопах, если армию обстреливают, то армия должна воевать. Кто бывает “на нуле” или возле него, знает — солдат демотивируют не окопы, а лишенное смысла пребывание в них. Что сказать солдату, который спрашивает: “Если за ответ на обстрел — штраф 30 тыс. гривен, то зачем я здесь?”.
Равно как и быт, истощением и обесценением для армии является состояние обеспечения вооружением и техникой. Когда-то генерал Бридлав, верховный главнокомандующий Объединенных вооруженных сил НАТО в Европе, на восхваление украинских чиновников состоянием украинской армии скромно отметил: “Армия начинается с достоинства солдата. Солдат должен иметь чем воевать, знать, как воевать, и знать, за что он воюет”. Очевидно, ожидания наши пока скромнее американских. Но о каком достоинстве солдата можно говорить, если ему рассказывают, что “Булат” и “Оплот” не созданы для войны на Востоке Украины, и на экспорт их продают, чтобы заработать денег на ремонт Т-64? Если ему присылают бронемашину на ходовой от “Богдана”, которая не то что брони, а веса маршрутки не выдерживает. Если за четыре года войны не налажено производство боеприпасов. Если не расформирован “Укроборонпром”.
Еще один фактор обесценения, над которым не особо задумываются, — это введение миротворцев. Поскольку в корне слова есть “мир”, ставить под сомнение правильность такого решения непристойно. Но правдой является то, что миротворцы не являются союзниками, которые вместе с нами будут воевать против российской армии. И командовать миротворцами тоже будем не мы. Миротворцы также являются гибридным инструментом, и мандат их прост — пацификация и проведение выборов. Поскольку Россия официально не является стороной конфликта, то пацифицировать, опять-таки, будут украинского солдата. История последних десятилетий почти не знает успешных миротворческих миссий, однако знает много примеров, когда миротворческие миссии порождали войну.
Но самым большим обесценением для солдат является то, что им до сих пор не говорят, за что они воюют. Без решения Верховного главнокомандующего о применении вооруженных сил в связи с российской агрессией против Украины формально солдаты воюют за “АТО”, за “особый период”, а теперь еще и за “меры”. Без решения о применении вооруженных сил в связи с агрессией против Украины каждый солдат будет под угрозой преследования за применение оружия в мирное время. И любой военный прокурор будет на этом самоутверждаться.
Для украинцев украинские солдаты являются единственными миротворцами, которые их будут защищать. Если мы хотим победить, т.е. избежать колонизации и получить эффективные аргументы в геополитических переговорах и союзах, то только достоинство украинского солдата может нам это гарантировать. И решения, которые это достоинство могут защитить, — простые и очевидные.
Оружие денег или фронт обогащения?
Если мы хотим побеждать, то должны быть готовы заплатить за победу деньгами. И не только оборонным бюджетом, но и утраченной выгодой из-за ограничения торговых связей с врагом, из-за санкций, ограничения доступа врага к критической инфраструктуре, трудовой гигиены.
Странно наблюдать, как под софитами принятия закона о реинтеграции активизировались борцы за возобновление торговли с оккупированными территориями. В законе они пишут, что оккупированные территории контролирует Российская Федерация, но при этом рассказывают, что там есть предприятия, подконтрольные Украине. Это как подконтрольный вам холодильник в контролируемой соседом квартире. Блокада торговли с оккупированными территориями является обычными санкциями. Но те же люди, которые восхищаются санкциями Запада, плачутся о своих. Не важно, что ЕС понес от санкций убытки на 20 млрд евро, и это в 50 раз больше, чем украинские убытки от блокады. Жар загребать всегда легче чужими руками.
Отдельного внимания заслуживают люди, отворявшие дверь врагу. Они не то что не наказаны — они возглавляют рейтинги самых богатых людей Украины. Те, к кому другие государства применяют персональные санкции и арестовывают их активы, в Украине владеют предприятиями критической инфраструктуры. Они всегда будут российским капиталом и всегда будут действовать в интересах России, сколько бы Украина их ни кормила. Пока этот капитал-враг будет контролировать украинскую энергетику, добычу, транспортировку и продажу природных ресурсов, телекоммуникации и банки, сложно рассчитывать на победу.
Дипломатия принуждения или принужденных?
В достижении своих внешнеполитических целей дипломатия для государства равноценна оружию. Более того, дипломатия и оружие являются комплиментарными, потому что дипломатия представляет реальность, а оружие и боевые операции эту реальность создают. Именно поэтому дипломатия эффективно работает тогда, когда за ее плечами стоят танки.
Но украинская дипломатия предала украинские танки. Беда не в том, что наши дипломаты вынуждены бездумно повторять: “Нет альтернативы Минским договоренностям”. Беда в том, что лицо, ответственное за формирование внешней политики, такой альтернативы не предложило. Соглашения в интересах других подписывают тогда, когда нет четкого плана собственных действий. А если есть план, то всегда найдутся слова, чтобы его объяснить. Конечно, мы знаем, что Минские договоренности подписывались в очень затруднительных для украинской армии условиях Иловайского и Дебальцевского котлов. Но уверены ли мы, что этим котлам не предшествовало первичное нежелание Верховного главнокомандующего побеждать?
Ведь как же тогда иначе объяснить тот факт, что за четыре года войны государство не сформировало политику относительно врага, не разорвало с врагом дипломатические отношения, не пересмотрело и не денонсировало соглашения с врагом, которые враг нарушил, нарушает и будет нарушать. Простите, но аргументы наподобие “мы не разрываем Договор о дружбе и партнерстве с Россией, чтобы заставить Путина его выполнять”, являются гибридным бредом.
Забыть и простить или установить правду и наказать?
Мы не знаем, сколько будет длиться эта война, и гарантий на успех в ней не даст никто. Но для того чтобы победить, важно все время помнить, с кем и за что мы воюем. Мы можем победить Россию в борьбе за свободу. Однако в борьбе за реинтеграцию мы можем победить только самих себя на радость врагу.
На войне недоврага не бывает. Хотеть уничтожить или наказать того, кто хочет уничтожить тебя, — это естественно. Эти чувства не являются проявлением жестокости или бесчеловечности. Наоборот, они являются проявлением инстинкта самосохранения, собственного достоинства и чувства справедливости.
Если мы хотим оставить нашим детям свободное государство, а не колонию, то дома, в школе и из телевидения они должны познавать борьбу, которую ведет их страна, и имена героев этой борьбы. Они должны понимать природу врага и угрозы от него. В них не нужно взращивать ненависть к врагу, но им надо постоянно напоминать, что ум, направленный на примирение с врагом, не настраивает нас на сопротивление уничтожению.
Как-то, находясь с визитом в Брюсселе, во время встречи с высоким должностным лицом внешнеполитического ведомства ЕС мы сослались на опыт послевоенной Германии и позицию канцлера Аденауэра — свобода важнее единства. Неожиданно это вызвало очень агрессивную реакцию чиновника: “Германия имела предложение от ЕС и НАТО! У нас нет предложения для вас!”. Сейчас не важна дискуссия о том, насколько реалистичным для Украины является членство в ЕС и НАТО, потому что текучесть геополитических изменений является слишком быстрой. Но неизменными в течение тысячелетий остаются геополитические союзы, базирующиеся на силе и взаимной выгоде. И для того чтобы стать сильными и получить достойное “предложение”, сначала нужно выбрать “Аденауэра”, готового побеждать в борьбе за свободу.
Оксана СЫРОИД, заместитель председателя Верховной Рады Украины
