Создается впечатление, что для украинских генералов главный враг на Донбассе не Путин — известный волонтер

Украинский юрист, общественный активист, основатель и руководитель Первого добровольческого мобильного госпиталя им. Николая Пирогова ГЕННАДИЙ ДРУЗЕНКО рассказал “Апострофу” о главных проблемах, с которыми сталкиваются медики-добровольцы на восточном фронте, а также объяснил, почему миротворцы не помогут решить проблемы Донбасса, а рассчитывать нужно только на Вооруженные силы Украины.

- Геннадий, вы уже вошли в десятку финалистов конкурса “Новые лидеры” со своим проектом мобильной клиники для “серой зоны”. Каковы успехи Первого добровольческого мобильного госпиталя, который уже функционирует?

— Первый добровольческий мобильный госпиталь (ПДМШ) — это крупнейший неправительственный медицинский проект на Востоке. На первое октября мы имеем более чем 50 тысяч задокументированных пациентов, более 450 медиков-добровольцев со всей Украины. Есть 49 локаций в зоне бывшего АТО (теперь Операция объединенных сил). Соответственно, это уже одна из легенд этой войны, поэтому в проект “Новые лидеры”, в гонку, мы пошли с гораздо более узким проектом, который называется “Мобильная клиника для “серой зоны”. Этому проекту нужно 8,5 миллионов гривен, для того, чтобы в течение года обследовать все населенные пункты в районе пяти километров от линии разграничения в Луганской области, а это где-то около 25-30 тысяч населения, наиболее уязвимого, которое больше всего пострадало, больше всего запущено и заброшено. Именно с этим проектом мы вышли в финальную десятку, что очень приятно. Большое спасибо отборочной комиссии, за то, что они признали актуальность этого проекта, хорошо проработали его. Наверное, моя небольшая заслуга в том, что я смог адекватно представить его публике, но на самом деле это огромное признание заслуг тех сотен медиков-добровольцев, которые уже в течение почти четырех лет войны, оставляют свои дома, насиженные места в больницах, поликлиниках, собираются, едут ежемесячно на Восток, работают на ротационной основе.

Сейчас мы имеем около 30 медиков-добровольцев, как в воинских частях, так и в прифронтовых больницах. К сожалению, с переходом формата АТО в ООС мы пятый месяц воюем не так с ранениями и болезнями, как с тупостью генерального штаба. Который, с одной стороны, заявляет, что у них не хватает медиков, как и всех, напомню, что только в 2018 году из рядов ВСУ уволилось более 11 тысяч человек — но с другой стороны, когда мы предлагаем без дополнительного бюджета, без каких-либо структур, просто заполнять это на ротационной основе гражданскими медиками, квалифицированными врачами, которые едут в командировку согласно с приказом Минздрава, тупости генералов с большими погонами нет предела. То есть говоришь: “У меня есть медики, у вас есть потребность, есть официальные командировки, есть приказ Минздрава. Давайте вы делаете заявку, мы вам привозим людей. Дополнительных затрат не надо, здесь только все мотивированные”. И тут начинаются вопросы: “А почему вы не подписываете контракт?” Те, кто хотел подписать контракт, — подписал. Кто-то не может оставить родителей больных, у кого дети, кто-то не готов менять жизнь и идти на военную службу, кого семья держит. Мы не конкурируем с теми, кто идет на контракт. Если вы не можете контрактом привлечь людей — мы можем подставить плечо и закрыть эту дыру в вашей проблеме. Все сводится к тому, что мы ходим по кругу, говорим, говорим.

- Это из-за бюрократии?

— Это не бюрократия. Бюрократия была до этого, когда мы работали с антитеррористическим центром СБУ. Тогда было непросто, но там люди понимали, о чем идет речь. А тут опять двадцать пять — ходим по кругу, потому что нет порядка привлечения медиков. Разработайте порядок привлечения! Причем обращаемся не только я, Друзенко Геннадий, которого занесло в медицину. Есть обращения комитета по вопросам здравоохранения, есть обращение народного депутата и председателя комитета Ольги Богомолец. Мы ходили к Полтораку, к Муженко, обсуждали эту тему с главным военно-медицинского управления. Но все сводится к вопросу: а чего вы не подписываете контракт?

У меня складывается впечатление, что сейчас для генералитета главный враг не Путин, а те добровольцы, которые просто не являются людьми, приказы не обсуждают, а их выполняют. Да, мы не такие, но в своей эффективности ПДМШ — количеством пациентов, тем, что нас до сих пор, несмотря на позицию генералитета — комбриги и комбаты просят не выезжать, то есть мы полулегально, но мы стоим непосредственно в частях. Генерал Лунев, который возглавляет ССО когда-то назвал ПДМШ медицинским спецназом. И это тот человек, из уст которого очень приятно слышать такой комплимент. Итак, совковое сознание, тот рецидив совка, против которого мы вроде воюем на восточном фронте, просто сейчас его бенефис в Генеральном штабе на Воздухофлотском. Или идите на контракт, или “нафиг с пляжа”. Хорошо, мы пойдем. Но тогда, за что мы воюем? За то, что украинские женщины еще родят? Так тогда это “Советский Союз”, только под желто-голубым флагом, тогда это точно не моя война.

Если мы воюем за ценности, если мы воюем за другое отношение к человеку, если мы бережем каждого солдата — да, это война, в которой я готов отдавать все. Если мы хотим оставить сущность, а только перекрасить флаг и сменить гимн — не хочу, чтобы в желто-голубом флаге нам подсовывали рецидив совка.

- Как тогда решить эту проблему, о которой вы говорите — “совковость” наших генералов, которые создают преграды?

— Менять Верховного главнокомандующего. На самом деле это вертикаль, которая очень четко чувствует сигнал — официальный и неофициальный. Потому что когда Петр Алексеевич рассказывает на камеру, мол, с любого оружия отвечайте, и чуть там не берите Донецк, а мы знаем из “полей”, от тех, кого мы лечим, часто опечатывают просто БК (боевой комплект), ребята чуть ли не контрабандой покупают у своих “оппонентов” с той стороны фронта, чтобы отстреливаться, то такое фарисейство недопустимо, и огромный позор. Я не вижу возможности сменить Генштаб без смены Верховного главнокомандующего. Поэтому ни в коем случае, ни при каких раскладах я не буду голосовать за Порошенко на ближайших выборах. И сделаю все, что от меня зависит, чтобы Верховный главнокомандующий сменился. Рыба, как известно, гниет с головы.

- Сегодня воины нуждаются в государственной концепции оказания психологической помощи военнослужащим. За годы войны среди военных было совершено более 800 самоубийств. Как это остановить? Кстати, в ваших мобильных клиниках предусмотрена психологическая помощь?

— Психологическая — не предусмотрена. Мы работали с этим, мы были одними из пионеров, кто начинал работать с психологической помощью в 2015 году. У нас был очень мощный психиатр — сам белорус, который давно живет в Нью-Йорке, политический эмигрант, он когда-то заочно поставил диагноз Лукашенко и вынужден был бежать. Он полгода отработал в паре с нашей украинской из Горловки, которая также была вынуждена переехать из оккупированных территорий.

Открывая вместе с военными, если не ошибаюсь, Харьковский военный мобильный госпиталь, мы снова наткнулись на отношение совка, когда главное — выполнять приказы и “от забора до обеда”, это в конце концов демотивировало этих людей. Вместо того чтобы развернуть, чтобы этот успех продолжить, в конце концов, это подразделение наше, которое называлось “зверинец”, потому что оно работало в основном с алкозависимыми Вооруженных сил Украины, было свернуто, и на в начале 2016 года мы его закрыли. Собственно говоря, после того времени мы возвращались к психологической помощи, но уже гражданскому населению. В частности, у нас такой десант, медицинский, психологический на Луганщине возглавлял завкафедры Одесского национального университета профессор Константин Аймедов, который не просто оказывал помощь, но и учил местных врачей, как оказывать помощь, кстати, главный психолог Луганщины — это его бывший студент, потому что местное население находится под огромным стрессом. Отсюда — пониженный иммунитет, отсюда — компенсаторы на уровне злоупотребления алкоголем и наркотиками и т. д. Если еще военные находятся, скажем, в каком-то фокусе внимания общества, то гражданское население часто просто брошено на произвол судьбы в этом.

- То есть нужно еще и работать с местным населением?

— Абсолютно. Мы же боремся, наверное, не за квадратные километры и не за терриконы, а за людей. Тогда мы должны не только отвоевать землю, не только сделать так, чтобы туда не летели пули и снаряды, но и показать, что эти люди нужны Украине. Вот это одна из миссий ПДМШ. Потому что часто мы приходим и начинаем с каких-то недоразумений, особенно в новые локации. Но потом врачи, условно говоря, из Галичины, Буковины, Волыни, из Приднепровья просто становятся друзьями, становятся как родные и своим коллегам на Востоке и пациентам. Совместно сажают сады, даже с оккупированных территорий привозят какие-то подарки. И то, что мы называем “сшивать Украину”, то есть это та ткань, которую очень трудно после этого будет разорвать всяким политическим манипуляциям и мифам. Достаточно этим людям поднять трубку, услышать друг друга, чтобы узнать, что же происходит или на востоке, или на западе Украины.

- По вашему мнению, сейчас на подконтрольной Украине части Донбасса люди чувствуют, что они нужны, что за них борются?

— С одной стороны, конечно стало лучше. Есть какая-то восстановленная инфраструктура, строятся дороги. Хотя часто из этого делается ненужный пафос, когда три километра дороги у Изюмского моста заасфальтированы, а президент приезжает разрезать ленту. Но он прилетает на вертолете… А ведь мы той дорогой ездим: здесь полтора километра сделано, а дальше — опять же те же ямы. После того как началось перераспределение бюджета с оккупированных территорий, упакованы, то есть начинены оборудованием больницы даже часто лучше, чем на мирной Украине, но не хватает рабочих групп. В Попасной мы видели прекрасную установку для УЗИ, кажется, подаренную Красным Крестом или еще кем-то, но ею никто не умел пользоваться, и висела табличка “Хочешь сделать УЗИ — поезжай в Северодонецк”. И здесь дисбаланс: с одной стороны, с деньгами стало лучше, а с необходимым количеством рук, мотивированных людей стало гораздо хуже. Потому и армия, — мотивированная, патриотическая, которую я помню в 2014-2015 годах, особенно пик — 2016 год, изменилась. Сейчас стало больше “заробитчан”, то есть все больше людей, которые приезжают не с внутренней мотивацией. Ведь почему бы нет — кровать дают, паек дают, форму дают, платят зарплату 10 тысяч, если на передовой — то еще больше. Такие рассуждения далеко не у всех, но я говорю о трендах.

- У вас есть позиция, видение, как должен быть решен военный конфликт на Донбассе? Каким путем — миротворцы, альтернатива минскому процессу, прямые переговоры с Россией?

— Я думаю, что на самом деле нет решения в какой-то ближайшей перспективе. Надо учиться жить как Израиль в состоянии войны. Россия никуда не денется. Сейчас она похожа на загнанного зверя. Такие традиционные “спецслужбистские” приемы не срабатывают: там недотравили Скрипаля, просто посмешище на весь мир вышло то ГРУ, которого боялись по всей планете. В ПАСЕ не смогли докупить депутатов — провалилось.В Стамбуле получили пощечину. Я думаю, что в этой ситуации такое ущемленное российское самолюбие, эти фантомные боли империи и амбиции могут проявиться в какой-то примитивной агрессии, когда начнут больше стрелять, вместо спецопераций бить артиллерией. И нам надо просто учиться с этим жить. Оно никуда не денется. Россия завтра не развалится и послезавтра не развалится. И она не сможет просто сказать: окей, украинцы, вы живите сами, а мы сами. Ибо в отличие, например, от Соединенных Штатов, которые Великобритания как колонию могла отпустить, Россия без Украины, без Киева — это нечто непонятное самим россиянам. Вся историософия летит в тартарары.

Все было понятно: здесь было крещение, потом Киевская Русь, потом пришли монголы туда, и она продвинулась в леса, затем присоединила обратно свои исторические земли. Но если Киев отдельно, точнее Украина — отдельное государство, украинцы — отдельная нация со своей историософией и не дружественная им, то, очевидно, сейчас для россиян, надо искать другие корни. Кто они? Наследники орды, кто еще? Россияне психологически не готовы к этому. Поэтому мы должны готовится к постоянному давлению и разрабатывать концепцию страны, находящейся в состоянии войны.

Миротворцы возможны в одном случае — если их формат будет устраивать Путина. Это признает и Волкер. Будут ли такие миротворцы, которые устраивают и Украину, и Путина, власть Украины, — я сомневаюсь. Более того, миротворцы — инструмент, как минимум, который вызывает большие вопросы эффективности. Напомню, что впервые миротворцы, если не ошибаюсь, были в 1948 году. Израильско-палестинский конфликт до сих пор не остановлен, до сих пор стреляют, до сих пор время от времени танками разбираются в секторе Газа. Второе — Кашмирский конфликт — до сих пор тлеет до сих пор людей убивают. Лучше ситуация на Кипре, где стороны разведены, не стреляют. Но Кипр не может объединится уже более пятидесяти лет. В бывшей Югославии, в Боснии голландские миротворцы в Сребренице настолько опозорили саму идею голубых касок, когда геноцид, то есть эта бойня, более семи тысяч безоружных мужчин, состоялась у них на глазах. Поэтому надеяться, что ООН наведет порядок там, где одной и с другой стороны танков больше, чем скажем в немецкой армии, — большие сомнения. Когда это будет манипуляция — наверное, да, но так, чтобы реально это устраивало Украину и украинский народ, я не думаю. По крайней мере Израиль надеется на свой ЦАХАЛ, при том, что в Израиле 5 миллионов евреев. А Украина, в которой где-то под 40 миллионов до сих пор есть, я бы хотел, чтобы в первую очередь рассчитывали на свои Вооруженные силы.

Екатерина ШУМИЛО