“Россия — как Южная Корея 10 лет назад”

Из окна переговорной Центра стратегических разработок (ЦСР) видны купола кремлевских соборов. Президент ЦСР Михаил Дмитриев вспоминает, как 10 лет назад, когда здесь кипела работа над стратегией реформ для Владимира Путина, на машине до Кремля можно было доехать за минуту-две. “Конечно, сейчас туда лучше ходить пешком: на мосту перед Боровицкими воротами в пробке можно простоять 40-50 минут. Так что за прошедшее десятилетие дистанция до Кремля резко возросла, даже если смотреть из наших окон”, — полушутя говорит Дмитриев.

Переговорная, в которой мы беседуем с Дмитриевым, — место в некотором смысле историческое. Здесь в феврале 2000 г. тогдашний руководитель фонда Герман Греф объявил о начале работы над стратегией-2010 — экономической программой будущего президента Путина. “Вместе с Грефом нас было шестеро в этом кабинете, — вспоминает Дмитриев, — [Евгений] Гавриленков, [Аркадий] Дворкович, [Эльвира] Набиуллина, [Алексей] Улюкаев и я. Греф сообщил нам, что Путин поручил ЦСР разработать стратегию экономического развития до 2010 г. и закончить ее до мая”. Сам Греф в интервью “Ведомостям” 10-летней давности признавал: так мало времени на подготовку всеохватной стратегии экономических реформ не было ни у одной команды экспертов в мире. Это во многом объяснялось тем, что первый президент России Борис Ельцин накануне Нового года неожиданно объявил об уходе в отставку на полгода раньше официального срока. Поэтому президентские выборы пришлось экстренно назначать на март 2000 г., а инаугурацию нового главы государства — на май. Но Дмитриев отмечает, что спешить приходилось и по фундаментальной причине — “в обществе возник колоссальный, глубинный спрос на реформы”.

Для себя он это с удивлением обнаружил вскоре после парламентских выборов 1999 г. Тогда Дмитриев работал аналитиком в Московском центре Карнеги и его коллега Андерс Ослунд предложил проанализировать экономические программы российских политических партий. “Я политическим анализом прежде не занимался, и задача поначалу мне казалась страшно занудной, — рассказывает Дмитриев. — Но результаты меня просто ошарашили”. Он взял экономические программы партий, представленных во всех составах Государственной думы, — от ЛДПР и “Яблока” до КПРФ и партий власти — и составил для них сравнительную шкалу: первое измерение — адекватность и реалистичность этих программ с точки зрения постановки целей, а второе — рыночность. Так можно было сравнивать между собой программы каждой партии на протяжении нескольких лет и видеть, как программы различных партий соотносятся друг с другом. Дмитриев вспоминает, как глубокой ночью, перед вылетом в командировку, завершил первые расчеты — и увидел: страна кардинально изменилась. “Усредненный вектор экономических программ партий, представленных в Госдуме, на выборах 1999 г. изменил свое направление на 180 градусов, — говорит президент ЦСР. — До этого он был антирыночный и в целом утопически-нереалистичный. А теперь средний вектор партийных программ был прорыночным и находился в позитивной зоне экономического реализма. То есть кризис оказал огромное отрезвляющее влияние и на общество в целом, и на политиков”. При этом социологические опросы начала 2000 г. свидетельствовали о том, что общество действительно ждет от нового правительства четкой и внятной стратегии действий — такое пожелание высказывало около половины респондентов, добавляет Дмитриев.

Правда, новое правительство, которое в мае 2000 г. возглавил Михаил Касьянов, стратегию-2010 утвердить так и не решилось — рассмотрело в июле, “одобрило в целом” и отправило на доработку авторам, больше ни разу к этому документу не вернувшись. “Так что юридически, как официальный документ, стратегия не существует — да и поручение ее разработать было дано в рабочем порядке, и работа началась достаточно неформально”, — улыбается Дмитриев. И все же, как ни странно, планы работы правительства верстались в соответствии с этой “неформальной” программой. “Уникальность стратегии-2010 в том, что это было во многом общественное явление. Некий сигнал, которого ждало общество”, — объясняет он. По этой же причине к самым назревшим реформам — налоговой и реформе федеративных отношений — президент Путин приступил сразу после инаугурации, когда ЦСР еще даже не внес текст в правительство.

Дмитриев считает символичным, что впервые в новейшей российской истории для разработки правительственной стратегии была создана негосударственная и некоммерческая организация — с попечительским советом, который состоял в большей степени из представителей экспертных структур и гражданского общества. Первое, с чего начал свою работу ЦСР, — это публичные слушания-консультации в январе — марте 2000 г. по всему спектру социальных и экономических проблем России, с участием иностранных экспертов, ученых из Академии наук, представителей политических партий, общественных организаций. “Не берусь судить, что из прозвучавших там предложений вошло в финальный текст. Но это был очень удобный способ получить сигналы отовсюду, где они в обществе возникали. И когда ЦСР получил четкое задание от Кремля — написать программу рыночных реформ к концу весны, — мы уже эти сигналы не могли проигнорировать”, — говорит Дмитриев.

“Мы получили прямо противоположный эффект”

Он родился в 1961 г. в Ленинграде, в 1983 г. окончил экономический факультет Ленинградского финансово-экономического института (ЛФЭИ), где учился на одном курсе с Альфредом Кохом (и был дружен с ним). В институтские годы Дмитриев бывал в проблемной лаборатории Ленинградского финансово-экономического института, которую организовали будущие экономисты-реформаторы Сергей Васильев и Оксана Дмитриева, а после окончания ЛФЭИ устроился туда на работу. В те же годы он участвовал в семинаре молодых экономистов на базе отдыха “Змеиная горка” — позднее из этого полуподпольного либерального клуба выросла реформаторская команда Егора Гайдара и Анатолия Чубайса. В Москву Дмитриев переехал в 1990 г., став народным депутатом РСФСР от Сестрорецкого территориального округа (разумеется, при поддержке блока “Демократические выборы — 90”). Он входил в комитет Верховного Совета России по вопросам межреспубликанских отношений, региональной политики и сотрудничеству, возглавлял подкомитет по социально-экономической политике.

К началу 2000 г., когда Дмитриева пригласили в ЦСР, он успел поработать на благо рыночных реформ и в комиссии законодательных предположений при президенте РФ, и в том же Московском центре Карнеги, и в качестве первого замминистра труда и социального развития. В ЦСР ему поручили заниматься социальной политикой, и в частности пенсионной реформой. Президентом ЦСР он стал в 2005 г.

Сейчас Дмитриев констатирует: по выполнению запланированных мер пенсионная реформа относится к одной из самых успешных, а по фактическому результату — нет. Повышение пенсионного возраста из окончательного варианта стратегии-2010 было изъято. Накопительная составляющая в пенсионную систему была введена, но 90% будущих пенсионеров не воспользовались возможностью перевода накоплений в негосударственный сектор, где доходность могла быть намного выше, чем у государственных управляющих компаний. В Швеции (а именно по шведскому образцу строилась российская пенсионная реформа) и в Казахстане более 70% пенсионных накоплений граждан находится у частных управляющих компаний и пенсионных фондов. Казалось бы, чем российское население принципиально отличается от казахского? Но Дмитриев и его команда не ожидали, что те стимулы, которые сработали в Казахстане, совершенно не подействуют на россиян.

В стратегии-2010 вообще немало мер, которые были выполнены, но не принесли ожидаемых результатов, — как внедрение института конкурсных государственных закупок в существующую систему госуправления: “Уровень коррупции остается прежним. Даже ценовые преимущества, о которых иногда любят говорить представители органов власти, при более внимательном анализе оказываются минимальными — всего на 4-6%, если отбросить заявки, снятые с аукционов”. Или другой пример из той же области: “В 2002-2003 гг., когда только-только развертывались действия по административной реформе, у многих было ощущение: как только мы создадим трехуровневую структуру правительства (министерство — агентство — служба), все остальные реформы пойдут гораздо легче. Гипотеза была в том, что министерства перегружены второстепенными техническими функциями и не могут заниматься реформами. А на деле именно реализация этой гипотезы привела к полному торможению институциональных преобразований в последние несколько лет. Мы получили прямо противоположный эффект”.

Дмитриев, впрочем, не теряет надежды на то, что пенсионную реформу удастся довести до конца. “Так совпало, что именно сейчас министерства и ведомства вместе с профсоюзами, бизнесом и структурами гражданского общества обсуждают новый пакет мер, который призван повысить интерес граждан к увеличению накопительной части своей пенсии. Обкатывали на днях его на фокус-группах — люди очень живо реагируют. Так что, если правительство одобрит эти меры, уже осенью у нас будет шанс восполнить недостатки первой волны реформ”, — обещает он (суть новации пока под правительственным эмбарго).

Совсем как при Витте

Накануне 10-летия стратегии путинских реформ ЦСР решил проверить ее результативность — обратился ко всем экспертам, которые разрабатывали стратегию-2010, с просьбой оценить уровень выполнения соответствующих разделов по пятибалльной шкале и сам провел аналогичную работу. Выводы совпали: стратегия-2010 выполнена на треть. Не так уж плохо для российской действительности, резюмирует Дмитриев. Сам он удивлен, что три из 10 целей стратегии-2010 оказались реализованы полностью, причем одна из них даже перевыполнена: “Первое — это удвоение ВВП за счет быстрого экономического роста, несмотря на все опасения и возражения скептиков. Второе — быстрый рост доходов населения: стратегия скромно рассчитывала на их удвоение в реальном выражении, а в действительности получилось более чем в два раза, с опережением темпов роста валового внутреннего продукта. И наконец, восстановление платежеспособности государства и снижение уровня госдолга. Мы были страной с одним из самых высоких в мире уровнем государственной задолженности — а вошли в узкий круг нетто-кредиторов всего мира. Государственный долг упал менее чем до 10% ВВП. А вместо гигантского дефицита бюджета, который привел нас к дефолту, мы получили профицит, в отдельные годы достигавший 10% ВВП. И благодаря этому профициту страна смогла сформировать гигантские стратегические резервы, которые помогли пережить нынешний экономический кризис. Вот это объективные факты, с которыми не поспоришь”.

По сути, за 2000-2010 гг. Россия перешла в качественно иное измерение: из категории стран относительно бедных, с низкими доходами, где средний класс является ничтожно тонкой прослойкой, превратилась в страну, близкую к развитым. Примерно такую, какой была Южная Корея лет 10 назад, готовясь к вступлению в Организацию экономического сотрудничества и развития, говорит Дмитриев. Но тут же признает: компенсировать институциональные провалы в формировании современного правового государства за эти годы не удалось. Как и создать эффективно работающую некоррумпированную систему государственного управления. Крайне ограниченный прогресс достигнут в обеспечении института прав собственности, а главное — практической защиты этого института судебной и правоохранительной системами. Наконец, не удалось добиться диверсификации экономики и снижения ее энергосырьевой направленности.

“Поэтому российское государство сейчас напоминает башню, которая подросла вверх на несколько этажей, но при этом оказалась кривобокой, — говорит он. — Как если бы у Эйфелевой башни две опоры оказались короче других — того и гляди упадет”.

Дмитриев вспоминает, как Греф два года назад полистал стратегию и воскликнул: “Слушайте, а ведь хорошо написано! Все это как раз и надо сделать сейчас”. “Без попытки похвалить себя могу сказать: многие из нереализованных мер, предложенных ЦСР в 2000 г., по-прежнему должны быть реализованы, — продолжает он. — Никакого короткого пути, как в евклидовой геометрии, в этих реформах нет. Либо государство будет их делать — либо мы получим критическое отставание в институтах, которое не позволит нам стать развитой страной”.

Лучшей исторической аналогией для минувшего десятилетия Дмитриев считает эпоху Витте. К тому же и при Витте, и в минувшее десятилетие весьма результативные экономические реформы сопровождались закручиванием гаек во внутриполитической сфере. “Но без трансформации политической системы в направлении более развитых стран мира мы не сможем в дальнейшем приближаться к ним по уровню экономического развития”, — резюмирует Дмитриев. А решить такую задачу без тяжелых последствий для страны — очень непростой вопрос. Как он был непростым и в николаевской России: там власти тоже пытались что-то сделать в этом направлении, но в конечном счете — неудачно, подводит итог он. К счастью, сейчас у нас есть ЦСР, которого не было в николаевской России, шучу я.

“Знаете, если посмотреть на уровень развития гражданского общества в николаевской России, — нам еще идти и идти к этому состоянию. И ЦСР тут общего дефицита в его развитии не возместит”, — невесело шутит в ответ Дмитриев.

Деньги на реформы

До 2008 г. ЦСР существовал на пожертвования практически всех российских крупных корпораций. Его бюджет в те годы составлял $5—6 млн. Сейчас, по словам Дмитриева, он сократился до $2 млн, а ЦСР работает в формате организации, выполняющей консалтинговые проекты, и живет в основном на государственные заказы. За 10 лет центр выполнил более 200 проектов.

Ольга ПРОСКУРНИНА