“Ресурсное проклятие”

Экономический кризис в Венесуэле, начавшийся после катастрофического для страны падения мировых цен на нефть в 2014 г., закономерно перешел в фазу острого политического противостояния. 

Если бы не огромные месторождения нефти, ситуация в стране, возможно, носила бы локальный, малоинтересный для мирового сообщества характер. Осознавая этот факт, лидеры страны отчаянно стремятся заручиться поддержкой геостратегических игроков мировой политики, прежде всего США, ЕС, Китая и России, предоставляя им гарантии защиты инвестиций и другие возможные преференции. Но заигрывание со всеми в одинаковой степени может привести к абсолютно противоположному результату, включая сползание страны в полный хаос, поскольку геостратегические игроки в мировой экономике в целом и на нефтяном рынке, в частности, преследуют разные интересы.

Априори кажется очевидным, что единственным для страны путем выхода из кризиса является изменение внутренней экономической политики, что позволит избежать в будущем так называемого эффекта “ресурсного проклятия”. В конце концов ситуация в Венесуэле дает и нам повод задуматься над факторами риска и рецептурой избежания не только “ресурсного”, но и так называемого транзитного проклятья.

Абсолютные и сравнительные преимущества в мировой торговле

Геостратегические игроки современного мира, так называемая группа “большой восьмерки”, в постколониальную эпоху стремятся к экономическому контролю над геополитическими центрами, к которым, по мнению известного политолога З.Бжезинского, относятся такие страны, как Украина, Азербайджан, Турция, Иран и некоторые другие (в зависимости от позиционирования в отдельных макрорегионах). Главными признаками геополитических центров является наличие крупных месторождений природных ресурсов, а также выгодное географическое положение на пересечении мировых торговых путей. Механизмами такого “цивилизационного” контроля обычно выбираются различные формы политической и экономической интеграции. Однако гравитационные модели мировой торговли показывают, что в экономическом смысле в выигрыше остаются геостратегические игроки, которые сами становятся экономическим ядром таких образований. Именно контроль над геополитическими центрами дает возможность геостратегическим игрокам перенаправлять и аккумулировать энергетические, материальные, трудовые (прежде всего интеллектуальные) и финансовые ресурсы, что позволяет этим странам становиться технологическими лидерами мировой экономики.

Вспомним месседжи обнародованного в 2017 г. юбилейного доклада Римского клуба об относительных (сравнительных) и абсолютных (естественных) преимуществах национальных экономик. Авторы обращают внимание, что теория относительных преимуществ Д.Рикардо начала использоваться либеральными экономистами ВТО и МВФ как один из основных аргументов для глобализации. Но Д.Рикардо исходил из недвижимости капитала и труда. В условиях свободного движения капитала всегда выигрывает страна, имеющая абсолютное преимущество. Согласно этому выводу авторы принимают сторону отдельных стран и лидеров, которые “якобы” проявляют заботу о всеобщем благе в противоположность транснациональным корпорациям. При этом забывая об устойчивом тандеме политических и финансовых элит в развитых странах мира, который чаще всего побуждает к сугубо прагматическим решениям на фоне благотворительных деклараций.

Опыт глобализации и либерализации рынков уже показал, что в долгосрочном аспекте существует риск того, что чрезмерная надежда на ресурсный или транзитный потенциал страны может оказать очень негативное влияние на ее экономическое развитие. Поэтому оптимальное сочетание национальных абсолютных и сравнительных преимуществ (экономического прагматизма) становится главным вопросом для правительств ради достижения конкурентоспособности стран в современной мировой торговле.

Важным шагом борьбы геостратегических игроков за ресурсы является включение в геополитическую орбиту стран — нетто-экспортеров, каждая из которых отдельно не относится к геополитическим центрам. Последние, понимая такую ситуацию, со своей стороны, как правило, объединяются в форме картельных соглашений ради влияния на глобальные энергетические рынки. Именно такой путь продолжительное время позволял поддерживать относительно стабильную экономическую ситуацию в Венесуэле. Но новейшая история показывает, что картельная форма интеграции не становится гарантией сохранения высоких цен на нефть, а значит, и вечного экономического процветания за счет экспорта нефти.

И здесь проявляется фундаментальная закономерность диалектики — единства и борьбы противоположностей. “Ресурсное проклятие” отдельных стран (слабая мотивация к технологическому прорыву из-за наличия значительных месторождений ресурсов) для других импортозависимых стран становится, как это ни парадоксально, стимулом и гарантом энергетической безопасности (эффект ресурсной взаимозависимости). Ресурсный фундамент отдельных экономик автоматически не будет означать создания высокотехнологической надстройки, хотя и позволяет некоторым странам-экспортерам поддерживать достаточно высокий уровень жизни на определенном промежутке времени. С другой стороны, энергетическая зависимость стран-импортеров создает мощную мотивацию для их объединения, технологического прогресса и поиска энергетических альтернатив.

Конечно, в достижении целей геостратегические игроки мирового рынка сталкиваются с противоречиями, поскольку достижение каждым из них своих целей автоматически ведет к недостижению своих целей другими. В мировом геополитическом и геоэкономическом пространстве происходят одновременно как процесс глобализации, так и процесс локализации (региональной интеграции).

Представители Римского клуба предложили соответствующую комбинированную формулу реакции на эти процессы, а именно — провозгласили лозунг “Мыслить глобально — действовать локально”. Точное название этого явления, в свою очередь, предложил английский социолог Р.Робертсон, назвав его “глокализация”. Глобальные и локальные тенденции являются комплементарными, но и в некоторой мере антагонистическими, то есть, по словам самого социолога, “взаимодополняющими и взаимопроникающими, хотя в конкретных ситуациях могут приводить к конфликтам”. Глобальные тенденции либерализации торговли вызывают обратную реакцию регионального или национального протекционизма, даже несмотря на договор в рамках ВТО. Следствием этого явления становятся торговые конфликты и войны, периодически возникающие даже между странами — стратегическими партнерами (США—Канада, США—ЕС). Такие конфликты возникают также и внутри интеграционных объединений, но формы и методы их решения регулируются наднациональной институциональной средой, которая обычно более плотная, чем на глобальном уровне (достаточно обратить внимание на разные позиции отдельных стран ЕС в отношении некоторых панъевропейских энергетических проектов). С учетом этого двусторонние “сепаратные” торговые соглашения становятся все более надежными институциональными конструкциями, чем всемирные и многосторонние организации торговли, в которых царит (де-факто) принцип “все против всех”.

“Голландская болезнь”: когда самолечение может быть безвредным

До сих пор продолжаются дискуссии по поводу того, носит ли такое явление, как негативное влияние на экономическое развитие избытка природных ресурсов, закономерный характер, или же оно обусловлено сугубо национальными особенностями. С одной стороны, проблема имеет экономическое измерение: избыток природных ресурсов при нерациональном использовании в лучшем случае приводит к стагнации, а в худшем — к экономическому спаду. С другой — в политическом смысле это означает сворачивание правящими элитами демократических институтов и распространение авторитаризма. Почти все богатые нефтью страны являются авторитарными. Слабость политической конструкции единения нефтяных стран стала плодородной почвой для многочисленных конфликтов и гражданских войн. Последние исследования по заказу Фонда Карнеги показывают, что аномальные доходы от экспорта ресурсов порождают деформацию экономики во всех случаях, независимо от политического устройства.

“Ресурсное проклятие” экономисты обычно называют “голландской болезнью”, или эффектом Гронингена (название происходит от Гронингенского газового месторождения, открытого в 1959 г. на севере Нидерландов). Быстрый рост экспорта газа в результате освоения месторождения привел к структурным диспропорциям развития экономики, увеличению инфляции и безработицы, падению экспорта продукции обрабатывающей промышленности и темпов роста доходов страны. Рост и падение цен на нефть в 70-х и 80-х годах XX ст. послужили причиной подобного эффекта в Саудовской Аравии, Нигерии, Мексике. Не в последнюю очередь цены на нефть привели к распаду СССР.

Доходы от нефтегазового сектора в странах — крупнейших экспортерах составляют львиную долю ВВП. Доля нефтяной ренты в ВВП основных ресурсных экономик колеблется в зависимости от цен на нефть, но даже при низких ценах (в 2016 г.) оставалась достаточно значительной (см. рис.). В России нефтяные доходы в период самых высоких цен (первая декада нынешнего века) составляли около половины ВВП. Для этой страны наблюдается почти полная корреляция между динамикой ВВП и мировыми ценами на нефть.

Мировой опыт доказывает, что “голландская болезнь” не является неизлечимой. Обладатели углеводородных залежей Северного моря — Великобритания и Норвегия — сделали выводы в пользу дерегуляции нефтегазового сектора и диверсификации использования сверхприбылей. Более того, они стали пионерами в процессе либерализации естественных монополий. Именно собственный энергоресурсный потенциал дает этим странам возможность самостоятельно формировать энергобалансы и занимать особую позицию в европейской политике.

Попытку избежать эффекта Гронингена предпринял Иран, пытавшийся диверсифицировать экономическое развитие за счет развития собственной промышленности и ядерной программы, что вызвало обеспокоенность мировых лидеров. Однако, несмотря на стремление Ирана ослабить зависимость своей экономики от экспорта нефти, нефтяная промышленность продолжает оказывать решающее влияние на развитие страны. Эксперты Национальной академии наук США скептически относятся к нефтяным перспективам Ирана, поскольку отмечают перманентное падение доходов страны от экспорта нефти. Но иранская добыча нефти за годы санкций снизилась незначительно, и страна сохранила возможность резко нарастить объем ее добычи и поставок.

Мировая торговля нефтью: антагонистическая игра на истощение

Очевидно, в условиях обострения геополитической ситуации в мире растут весовые коэффициенты экономических рычагов влияния на политические решения. Дешевая нефть становится весомым фактором влияния на страны-экспортеры и самой действенной “экономической санкцией”. Не странное ли стечение обстоятельств, когда в начале 2016 г. при минимальных ценах на нефть Иран все же пошел на уступки в ядерной программе? Вспомним также, что исторический конфликт между Ираном и Саудовской Аравией выступает краеугольным камнем отношений на Ближнем Востоке еще со времен Исламской революции 1979 г. Обе страны всегда были субъектами полярных международных фракций: с одной стороны — США и Саудовская Аравия, с другой — Россия и Иран. В этой ситуации попытки объединения экспортеров ради общей скоординированной игры на повышение цен сейчас выглядят маловероятными. Конфликт интересов, например, препятствует давно вынашиваемой в Кремле идее создания “газового картеля”. Очевидно, что за стол переговоров должны садиться все основные геостратегические игроки мировой экономики. Но, как показывают саммиты группы G20 и даже G7/G8, пока достижение консенсуса маловероятно.

Джокером в этом пасьянсе можно считать именно Саудовскую Аравию, у которой самая низкая себестоимость добычи нефти. От позиции этого государства будет зависеть, по меньшей мере в краткосрочной перспективе, дальнейшая конъюнктура нефтяного рынка. Насколько долго будет продолжаться стратагема в стиле “игра на истощение” против конкурентов, будет зависеть очевидно от истощения, условно говоря, “подушки безопасности” (национального суверенного инвестиционного фонда) самой Саудовской Аравии.

Ценовой спад на нефтяном рынке в 2014—2016 гг. создал также значительные проблемы финансирования бюджета других основных экспортеров. Бюджетный дефицит Катара, Кувейта и Омана вырос до отметки от 5 до 8% ВВП. Чтобы компенсировать дефицит нефтедолларов, страны-экспортеры распродают иностранные активы своих суверенных фондов и выводят деньги из управления инвесткомпаниями. Теперь фонды пересматривают финансовую стратегию — избавляются от низкодоходных инструментов и вкладывают средства в более рискованные, но и более прибыльные активы.

Сейчас есть уверенность, что экспортеры вполне способны обеспечить как существующий, так и будущий реальный спрос, прирост которого будет обусловлен дальнейшим индустриальным развитием Китая и Индии. Но удовлетворить спекулятивный спрос, формируемый на биржах, невозможно. Не удивительно, что при всем разнообразии всяких теорий предсказать стоимость нефти по-прежнему никому не удается. Скорее всего, в дальнейшем стабильность спроса на нефть будет определяться в основном структурными факторами: развивающиеся страны и страны — экономические акселераторы будут увеличивать энергопотребление более высокими темпами, чем страны ОЭСР.

Экономический рецепт: диверсификация инвестиций и расширение возможностей в торговле

Итак, “ресурсное проклятие” имеет вполне конкретное экономическое измерение, хотя некоторые эксперты вообще не соглашаются, что национальное ресурсное богатство является фатальной проблемой экономического развития. Рецептура избежания негативных последствий заключается только в переориентации использования нефтедолларов на перспективные высокотехнологические сегменты рынка, которые будут выступать драйверами экономического роста. Однако, вместо более гибкой политики адаптации, ОПЕК традиционно критикует развитые страны за искусственное ограничение потребления органических видов топлива путем введения налогов на энергопотребление, экологических налогов и политики субсидирования альтернативных источников энергии (”зеленые” тарифы).

Иную программу действий имеют отдельные транснациональные нефтяные компании, диверсифицирующие бизнес от традиционной нефти до динамично растущего рынка сланцевых нефти и газа, сжиженного природного газа. Несмотря на снижение цен на нефть в 2014—2016 гг., американский сланцевый сектор сохранил добычу, изменив стратегию производства и уменьшив затраты, в частности удешевил технологии и стал хеджировать финансовые риски.

Итак, мировой тенденцией является диверсификация энергобизнеса как внутри нефтегазового сегмента, так и в его межвидовой конфигурации. Вследствие переориентации инвестиционных потоков от отраслей по добыче традиционных (органических) видов энергоресурсов до альтернативных источников энергии повышается вероятность ресурсного дефицита развития мировой экономики. Товарно-сырьевые рынки, где происходила торговля товарами по ценам, зависящим от реального спроса и предложения, по объемам капитализации уступили валютно-финансовым рынкам. Объемы мировой торговли “бумажной” нефтью давно уже превышают объемы торговли нефтью товарной в десятки раз. Современная взаимосвязанность рынка нефти с состоянием финансовых рынков позволяет предположить, что в будущем глобальный энергетический кризис может быть связан с кризисом всей мировой валютно-финансовой системы. Такая вот метаморфоза энергии и капитала…

Виктор ЛИР, к.э.н., ведущий научный сотрудник Института экономики и прогнозирования НАН Украины