Расставание с иллюзиями

С приближением пика российского избирательного цикла западная дискуссия о России традиционно активизируется. Но дебаты лета — осени 2011 года резко отличаются от двух предыдущих случаев. В 2003—2004 годах доминировала школа, готовая видеть в российском отступлении от демократии временное явление, толковать все сомнения в пользу режима Владимира Путина и настаивать на том, что выгоды от прагматического сотрудничества с Москвой так или иначе перевешивают и оправдывают “мелкие неприятности” вроде отказа от либеральных ценностей. В 2007—2008 годах все затмевал сам факт оставления Путиным президентского поста и наивное желание принимать модернизационную риторику Дмитрия Медведева за реальную политическую программу.

Сегодня от всего этого почти не осталось следов. Диагноз, который западные эксперты и аналитики ставят путинской России, а попутно, может быть, и не замечая этого, и западной политике в ее адрес, является предельно нелицеприятным.

Даже наиболее проверенные участники “Валдайского клуба” уже не могут обходить молчанием критический взгляд на ближайшее будущее России, на глазах превращающийся почти что в консенсус. По крайней мере, они не берутся спорить с ним публично.

И даже, казалось бы, столь приятная и долгожданная новость, как договоренность о вступлении России в ВТО, оказывается не в состоянии сменить общую тональность.

Можно выделить несколько знаковых изменений, которые стали заметны в последние месяцы. Во-первых, куда-то исчезли желающие рассуждать о России как о “несовершенной демократии”, о гигантском прогрессе по сравнению с 1991 годом и т. п. То есть, конечно же, сами по себе аналитики, которые считают, что Путин — совершенный вариант для России, никуда не делись, но их мнение больше не в моде. От “нарождающегося” среднего класса все еще ждут чудес, но уже понимают, что принадлежность к этому классу вовсе не определяется способностью приобрести некий объем материальных благ, иначе большинство гаишников давно были бы сторонниками либеральной демократии, а главное, не могут отмахнуться от новостей о растущих эмигрантских настроениях, в том числе среди, казалось бы, успешных в общем людей. А чудовищную российскую коррупцию повсеместно упоминают как что-то само собой разумеющееся. Во-вторых, тезис о России, которая усиливается и раньше или позже восстановит свои позиции в мире, тоже просел. На фоне китайской или, например, бразильской динамики сильных позиций на постсоветском пространстве недостаточно для того, чтобы тебя воспринимали как державу первого ранга.

А тут еще Игорь Смирнов со своим отказом послушаться регионального гегемона и сняться с выборов в Приднестровье. “Ослабевшая Россия” — так весьма характерно называлась сентябрьская публикация германского Фонда науки и политики. А ведь совсем недавно аксиомой считалось, что “медведь вернулся”.

В-третьих, если до 24 сентября сохранялась надежда на некие, хотя бы символические, изменения и реформы, то после этой даты от России стали ждать необрежневизма, застоя, что само по себе создает определенный фон. Не особо оптимистичный. А отсюда, в-четвертых, уже недалеко до предположений, что в отношениях с нынешней Россией уместнее ожидать не партнерских, а, скорее, напряженных отношений, тем более что недостатка в воинственных заявлениях, исходящих из Москвы, не наблюдается. Чарльз Грант, глава находящегося в Британии Центра за европейскую реформу, довольно четко сформулировал эту точку зрения, когда написал, что “США и Европа должны готовиться к тому, что им придется иметь дело с Россией, которая сталкивается с растущими экономическими проблемами и при этом может стать более конфронтационной”. Несколько лет назад, к слову, этот автор рассуждал о необходимости “большой сделки” между Россией и Западом.

Значит ли это, что Запад стоит на пороге кардинального пересмотра своей российской политики? Нет, пока не значит. На прошедшей недавно в Хельсинки конференции, организованной фракцией либералов Европейского парламента, один российский участник задал риторический вопрос, пошлют ли европейские лидеры поздравительные телеграммы в Москву 5 декабря. Ответ на этот вопрос звучит так: не только пошлют, но некоторые были бы счастливы доставить их в Кремль лично. А потом объяснить прессе, что съездили специально для того, чтобы выразить “озабоченность”.

То, что российская политика ЕС основана на коммерческих интересах, правда. Эту реальность отменить невозможно. К тому же политику ЕС делают бюрократы, а слабость европейской новообразованной внешнеполитической службы стала притчей во языцех, да и в любом случае преодолевать инерцию больших бюрократий всегда сложно. В свою очередь, в США идет своя предвыборная кампания, в которой Обама, хочет он того или нет, стал заложником “перезагрузки” и отказаться от нее не сможет.

И, тем не менее, определенные изменения не только вероятны, они уже идут. Вопрос, насколько Кремль захочет и сможет быть партнером Запада, стоит достаточно остро, и в этом контексте реалистичное представление о пределах достижимого чрезвычайно важно. Твердить о “недоиспользованном потенциале” все труднее, когда собственные аналитики ежедневно заявляют об обратном. И вот уже пресловутый прагматизм, который был основным фактором сближения, начинает диктовать совсем другое поведение. Можно отметить две вещи. Во-первых, в ЕС осознали, что необходимо обезопасить себя от влияния российской коррупции, нецивилизованного лоббирования и иных ассоциируемых с Россией непрозрачных методов ведения бизнеса, представляющих собой прямой вызов системе европейских норм и правил, как экономических, так и политических.

Недавняя новость о первенстве России в мировом рейтинге взяткодателей (Bribe Payers Index) не прошла незамеченной. И в данном контексте совсем не важно, насколько сильна или слаба внешнеполитическая служба. Соответствующие меры могут быть инициированы подразделениями Еврокомиссии по экономике, торговле или энергетике — достаточно вспомнить обыски в офисах аффилированных с “Газпромом” компаний.

Во-вторых, сотрудничество с Россией все меньше рассматривается в отрыве от глобального контекста. В западных публикациях уже появилось напоминание, что экономически Россия важна для Германии примерно так же, как Чешская Республика, и что она значительно уступает Польше. Теперь этот вывод будет тиражироваться. А поскольку реальной переориентации потоков экспорта российских энергоносителей на Китай никто не боится, то и пиар-акции типа запуска “Северного потока” уже не смогут помочь России выглядеть экономически значительнее, чем она есть на самом деле.

Москве легко было проводить европейскую и в целом западную политику, когда на другой стороне стола переговоров находились люди, которые были “обманываться рады” — не важно, заблуждались они искренне или за вознаграждение. Посмотрим, что будет происходить теперь, когда ссылаться на иллюзии и недопонимание станет для них невозможно.

Аркадий МОШЕС, директор исследовательских программ по “Восточному соседству” ЕС и России Финского института международных отношений.