“Противопехотные таблетки” власти

Когда-то много лет назад у меня был сосед с, мягко говоря, неадекватной психикой. Причем он был абсолютно нормален в быту, в соседских добропорядочных застольных отношениях, но когда переходил к своим профессиональным увлечениям, возникали некоторые вопросы к нормальности его рассудка.

В частности, его идеей-фикс было якобы изобретение ним “противопехотных” и “противотанковых таблеток”. Их описанием он постоянно долбил все профильные ведомства, типа Минобороны.

Однажды за рюмкой я не удержался и спросил, как же работают эти его пресловутые “противопехотные” и “противотанковые таблетки”: на основе каких физических боевых свойств и поражающих возможностей?

Сосед простодушно и крайне убежденно ответил: “Работают очень просто. Ты сидишь в окопе, на тебя наступает вражеская пехота. Ты быстро выскакиваешь и каждому врагу вкладываешь в рот таблетку. И все! атака захлебнулась!”. “А “противотанковые” как работают?”. “О, тут совсем другой оборонный принцип, — объяснял сосед. — Ты сидишь в окопе, и на тебя накатывает танковая лава. Теперь уже ты принимаешь таблетку и...” “И...”, — подстегивал я мечтательно замершего соседа”. “И нет никаких танков! Совсем никаких!”.

Я эту давнюю историю почти уже забыл. Но о ней по какой-то причудливой ассоциации заставили вспомнить наши пламенные реформаторы во власти и наши пламенные мессии — в оппозиции.

У меня складывается все более стойкое убеждение, что сосед таки добрался и до тех, и до других. Только с первыми он изобретает “таблетки от экономики”, а со вторыми — “таблетки от власти”.

Партия Власти

Сразу скажу, что “таблетками от экономики” для власти, точнее для ее реформаторского блока, является сегодня имитация реформ.

Такое впечатление, что каждому стремятся “положить в рот” (в уши, в сознание) “таблетку”, которая уведет от реальности в туманность экономических фантомов и бюрократических иллюзий.

“Достаточно одной таблЭтки” и вместо реальных преобразований прокатит неуклюжий формализм. Вместо подлинной модернизации — кабинетное бодрячество.

В свое время один из ироничных российских ученых написал по поводу провала гайдаровских реформ: “Младореформаторы сочетали отсутствие нужных знаний и адекватного опыта с неистребимой и хищной жаждой наживы”.

Не буду говорить про “жажду наживы” — все же наши отечественные младореформаторы на порядок, а то и на два, богаче тех, уже былинных гайдаровских. Но может и наших подводит “отсутствие нужных знаний и адекватного опыта”?

Хотя мне лично кажется, что проблема много глубже и проще одновременно. Реформаторский блок, во главе с уважаемым мною Сергеем Тигипко, по определению не способен на реальную и подлинную модернизацию.

Во-первых, хотя бы потому, что сам Сергей Леонидович и его команда, и по профессии, и по призванию — экономисты. А настоящие экономические реформы, чем они глубже, тем меньше касаются экономики.

Во-вторых, наши младореформаторы — все поголовно — это политики, стремящиеся к новым ступеням карьеры и власти. А реформы не проводят те, кто стремится получить высшую власть. Ее проводят те, кто стремится эту власть удержать.

Попробую расшифровать и обосновать эти возможно спорные утверждения.

Во-первых, суть экономических реформ нельзя описать сугубо экономическими, тем более, бюрократическими терминами. Подлинные экономические реформы — это отнюдь не набор определенных бюрократических мероприятий и экономических законопроектов, как почему-то думает просвещенный Сергей Леонидович.

На самом деле, думается, что экономические реформы начинаются, прежде всего, с философии. А точнее с философии ценностей — аксиологии, и с философии структуры — структурализма.

Без этого любые сокращения чиновников, увеличение рабочих мест, игра в акцизы, налоги и разрешения — все это механистический набор не встроенный ни в единую концепцию, ни в единую идеологию.

В частности, можно было бы напомнить вице-премьеру-реформатору, что создание нового количества рабочих мест — это совсем не реформа. Иначе бы рабовладельческое общество, где все были обеспечены работой, считалось бы самым реформаторским.

А вот создание нового качества рабочих мест — это уже часть реформаторской идеологии. Об этом знает даже МВФ, судя по комментариям его директората, но почему-то не догадывается наша реформаторская элита.

Последним также неплохо было бы напомнить, что просто повышение производительности труда — тоже не реформа. Реформа, когда это повышение достигается не за счет интенсификации труда, а за счет повышения его творческого сегмента и т.д. и т.п.

По классической аксиологии реформ, их истинная суть и главная цель это:

а) усложнение (интеллектуализация) производства;

б) расширение диапазона стимулирования работников;

в) создание новых социальных форм, кардинально улучшающих жизнь.

Если в результате реформ планируется, скажем, просто больше выпускать только труб, слябов и картошки, то и базовый интеллект общества окажется на уровне чугунной чушки, а политический процесс будет на уровне копки картошки, а скорее ее “посадки”. Потому что “надстройка” всегда соответствует “базису”.

Недавно я читал лекцию для небольшого кружка боярской интеллигенции (ударение на букву О). Они посетовали, что когда-то в маленькой Боярке была напряженная духовная жизнь — литературные, поэтические и художественные кружки, тонкие политические споры до утра, бесконечное цитирование великого земляка Надсона и т.д. и т.п. А сейчас, мол, все глухо. И что сделать, чтоб это возродить?

Я им ответил: “Уже ничего. Потому что раньше в Боярке был завод, который выпускал спутниковые системы связи, и где работали пару тысяч специалистов в белых халатах. А сейчас этот завод превратился в цех по фасовке рыбы, где работает пару сотен людей в клеенчатых фартуках. Если ты выпускаешь спутники, то и мечты твои, темы, смыслы, имеют один потолок и горизонт; а если ты ковыряешься в рыбьих кишках, то горизонты несколько другие, и вкусы другие — не только гастрономические, но и литературные, и политические”...

На могиле Оскара Уайльда написано его блестящее изречение: “Все мы черви в канаве, но кое-кто из нас смотрит на звезды”. Так вот, если ты работаешь на спутниковом заводе на самой никчемной должности, ты все равно время от времени будешь думать о звездах. А если ты даже самый главный по проблемам рыбьей требухи, ты не заглянешь дальше рыбьего чрева...

Кстати, Надсон в той же Боярке когда-то написал о людях без высокой миссии:

“...Нас томит безверье, нас грызет тоска

Даже пожелать мы страстно не умеем,

Даже ненавидим мы исподтишка!..”.

Но это так, к слову.

Вообще-то украинские реформы должны были начинаться с экспертной дискуссии: какой тип личности мы хотим иметь своей целью, какого уровня “человеческого капитала” мы планируем достигнуть, какой способ производства может этому служить и какие новые виды общностей при этом будут создаваться; а не с того, какой должен быть налоговый кодекс, каковы функции ЖКХ и какова должна быть численность персонала того или иного ведомства.

Когда японское общество замедлилось в своем необычайно бурном и завораживающе замечательном развитии, японские предприниматели стали вовлекать своих рядовых работников в изобретательство, рационализаторство; стали создавать такие общности, как группы креативного и инновационного мышления.

Видимо, они поняли, что страх потерять работу или дополнительные деньги, которые можно заработать, уже не является полным набором стимулов без интереса, достоинства, безопасности и гармонии труда. И вот общенациональное многомиллионное движение синеворотничковых изобретателей и рационализаторов дало новый необычайно резкий толчок японскому чуду.

Но это чудо заключается отнюдь не в громадном размере японского ВВП на душу населения, а в высочайшем качестве каждой отдельно взятой японской “души” населения.

Именно поэтому внешне прагматичные японцы закрывали выгодные производства, которые производили вроде бы хорошие товары, но не производили “хороший” тип личности работника.

А у нас была какая-то в последнее время профессиональная дискуссия по поводу новых и эффективных видов стимулирования? Не припомню.

А изучали, как планируемые виды производства скажутся на качествах будущих работников, на том самом “человеческом капитале” и на их новых социальных связях? Не слышал.

А ведь все названное — это и есть суть работы реформаторского блока, и, особенно, — его формальных лидеров.

А философия системности реформ? Она подсказывает нам, что должны быть, как минимум, синхронизированы объект реформ, субъект реформ и инструмент реформ.

Почему-то ни разу ни от кого из реформаторов я, например, не слышал короткого определения того, что является объектом реформ. А как можно что-то реформировать, не зная ни сверхзадачи, ни объекта реформирования? Иначе получится, как говорил один известный писатель: “Если реформируешь бардак, в результате получится реформированный бардак”.

Здравый смысл подсказывает, что объектом реформ является, прежде всего, собственность.

Именно от эффективного или неэффективного использования всех видов собственности зависит динамика развития страны, общества, нации, семьи, личности. В то же время юристы мне подсказывают, что больше 90 процентов украинской собственности юридически не оформлено, недооформлено, лжеоформлено и т.д. и т.п.

Фактически мы имеем абсолютно непрозрачное месиво анонимной собственности в виде разных ООО, ОАО, ЗАО, зарегистрированных на Кипре, Каймановых, Виргинских и т.д. и т.п. островах. А как можно реформировать то, что анонимно? Как можно очеловечить собственность, если она безлика? Можно лечить анонимных алкоголиков, но нельзя лечить анонимных экономиков.

Как-то я спросил у одного из ведущих мировых экономистов, почему так получилось в Украине с собственностью. Он мне ответил: “Все очень просто. Например, почему в России в начале 90-х реформаторами были “заморожены” и обесценены все вклады населения? Только для того, чтобы простым обычным людям не с чем было участвовать в готовившейся приватизации; чтоб все объекты достались только тем избранным, которые уже имели заготовленные объемы валютных средств. Такая же логика была у тех, кто в середине и конце 90-х создавал в Украине институт собственности. Его, видимо, специально сделали непрозрачным и анонимным для общества, чтобы главным способом легитимизации собственности был не Закон, а Власть. Таким образом, власть стала главным и абсолютным рейдером: только избранные во власти знают, что кому принадлежит, и только они могут забрать все что угодно и у кого угодно, не имеющего властные индульгенции”.

Мудрено, но, думаю, в принципе, правильно. Так, может быть, начинать реформу надо было с опубличивания всей собственности в стране, оприлюднивания всех ее владельцев?

Может быть, именно юридическая легитимизация собственности, во-первых, показала бы, кто поименно является эффективным и неэффективным собственником. А во-вторых, показало бы, чья конкретно собственность имеет негативный и позитивный гуманитарный потенциал.

И, может быть, именно в этой анонимности, а значит безнаказанности, лежат истоки и тотального рейдерства, и тотальной коррупции?

Ничего не слышно от “реформаторов” и о подлинных субъектах реформ. Хотя, может быть, они считают, что кроме них самих, имеющих формальные реформаторские должности в правительстве, никто другой на “субъекта” не тянет.

Как любит говаривать один лидер из соседней страны: “После смерти Ганди и поговорить не с кем”. Наверное, наши считают, что после смерти Гайдара, отставки Немцова и ухода в тень Бальцеровича “перетереть” о реформах, в принципе, не с кем.

На самом же деле, как ни парадоксально, именно реформаторы украинского правительства и не могут быть субъектом реформ.

Правительство — это инструмент реформирования, но не субъект. Оно по определению всегда косно, консервативно и традиционно в своих подходах.

Правительство — это балласт, который абсолютно нужен кораблю, чтоб он не перевернулся. Более того, правительство — двигатель (наш пока — паровой, а есть и атомные). Но не капитанская рубка, где прокладывается курс. Из трюма и машинного отделения правильный азимут не проложишь.

Соответственно, субъектами реформ, их инициаторами, заказчиками и контролерами всегда выступают силы, находящиеся вне правительства. Таким заказчиком может быть наиболее просвещенная часть общества, которая первая улавливает необходимость глобальных экономических, политических и геополитических изменений, как это бывало во многих европейских странах.

Это могут быть определенные корпорации, оседлавшие инновационную волну развития и желающие распространить ее на всю экономику и все общество, как это происходит сейчас в сегменте так называемой “викиномики”.

Это, наконец, может быть, лидер страны, осознавший необходимость перемен и готовый беспощадно понукать и пришпоривать рутинных правительственных чиновников, у которых и без реформ по жизни все хорошо. Так это бывало и в Турции, и во Франции, и в Китае.

Кто из нас сделал трезвый и беспощадный анализ возможных субъектов реформ? Может, это общество? Вряд ли. В своей основной массе общество консервативно, так как состоит из людей, приспособившихся к определенным условиям и панически боящихся резких перемен.

Может быть, это крупный украинский бизнес? Маловероятно. По сути своей он ориентирован на прошлое, а не будущее, так как получает максимальную ренту “донашивая” старые, часто еще советские, активы, а не создавая принципиально новые прорывные модели производства.

Может быть, это министерства? Отнюдь. Потому что реформы можно осуществлять на основе не отраслевого, а только проектного мышления.

Может, это наша боевая полуторамиллионная армия ЧП-шников, с которыми многие связывают иллюзии среднего класса? Абсурдно. Поскольку у украинского ЧП-шника проблема сиюминутного выживания явно доминирует над проблемами модернизационного развития. ЧП-шник, к сожалению, в массе своей задавленный проблемами бытия очень мало думает о развитии “человеческого капитала”, а все больше думает о нахождении стартового капитала...

Поэтому, на мой взгляд, украинские реформы были бы возможны и эффективны, если бы, скажем, глава державы, пропитавшись страстью и неукротимой волей к необходимым переменам, сам бы возглавил всю реформаторскую вертикаль.

Никаких паркетно-реформаторских блоков правительства. Никаких абстрактно-академических и бюрократических комитетов. Никаких посредников между собой и словом “реформа”, между собой и делом “модернизации”. А главное, никаких посредников между собой и, пока еще, робкой, неоформившейся и не верящей власти частью общества, гуманитарно и профессионально ориентированной на подлинную модернизацию.

Только прямой и откровенный диалог и искреннее, некупируемое окружением, сотрудничество с возможными союзниками в обществе, а не только во власти.

И тогда он взял бы на себя и возможную славу, в случае удачи, и все риски и ответственность, в случае провала. Правда, риски при построении пресловутой “административной вертикали” и “модернизационной вертикали” фактически одни и те же — а слава совсем другая!

Вот это единственная партия власти, которую она могла бы сыграть под аплодисменты, а не свист и улюлюканье. И к этой единственно возможной партии президента сегодня неизбежно будет подталкивать отмена политреформы.

Поскольку новые полномочия могут быть оправданы не пресловутой экономической стабилизацией, не локальными улучшениями “социалки”, а только одним — сущностной радикальной модернизацией.

А модернизация сегодня это не просто “модная фишка” и продвинутая фразеология. Сегодня это вопрос жизни и смерти и власти, и даже возможно страны. Дело в том, что мир стоит на пороге глобальных изменений. На глазах переворачивается все тектоническое устройство социального мира — базис и надстройка меняются местами.

В наиболее передовых странах уже “мозги” весят больше, чем чугунные чушки, а “фабрики идей” дают большую прибыль, чем меткомбинаты.

Возможно, это не видно из трюма правительства, но это должно быть заметно с капитанского мостика главы державы.

И, наконец, есть еще третья проблема — инструмент реформ. При подлинном желании и воле власти, инструментом реформ может стать все, что угодно — от своевременного закона до послушного чиновника.

Таким инструментом могут стать также еще сохранившиеся лакуны высоких технологий и высокого человеческого потенциала в сфере ОПК. Или остатки структур высокой академической науки. Но есть один совершенно уникальный по силе инструмент. Это образ будущего.

Недавно одна из очаровательных женщин-политиков привела забавное сравнение. Она сказала, что ни одна пластическая операция, то есть ре-форма женского лица не была бы произведена из-за их чрезвычайной дороговизны и болевых ощущений. Если бы не одно “но”. Если бы пластический хирург-реформатор не показывал своему объекту компьютерную модель того, как будет выглядеть лицо после операции.

То же самое касается экономических реформ и общественной модернизации. Чтоб их начать и провести, мало рассказывать людям, как им будет больно, неуютно и голодно в ходе трансформации. Мало взахлеб кошмарить, как сильно придется затягивать пояса. В конце концов, мазохистов в обществе не так уж много.

А вот где образ будущего, которое наступит сразу после завершения реформ? Где детальная захватывающая картина постмодернизированного мира? Главные реформаторы в мире всегда были больше литераторами, проповедниками и даже поэтами, чем счетоводами и бухгалтерами.

Тот из них, кто создавал более объемный, более правдоподобный и более захватывающий образ будущего, тот тем самым приближал это будущее.

Конечно, я как все нормальные люди являюсь скептиком по отношению к возможностям быстрого реформирования нашей заскорузлой экономики и эффективной модернизации нашего неподатливого общества.

Но недавно я прочитал фразу одного хорошего писателя, которая меня обнадежила. Он сказал, что гордые горцы поднялись когда-то в горы не потому что были любителями хрустально чистого горного воздуха. Их просто туда вытеснили более сильные конкуренты и непреодолимые обстоятельства.

Я не очень верю в искренность реформаторских желаний высшей власти, но я верю в непреодолимые обстоятельства. А они уже сложились.

Дмитрий ВЫДРИН