Понятие “постсоветского пространства” уходит из внешней политики России

- В последнее время российские эксперты, и Вы в том числе, стали высказываться в том смысле, что грузинский конфликт поставил точку в постсоветской или, как некоторые ее называют, “неоимперской” истории России. Как Вы аргументируете такое, довольно спорное, утверждение?

— Давайте уточним саму формулировку вопроса, я не говорил об окончании “имперской истории” или исчезновении широких геополитических интересов России. Я говорил о том, что понятие “постсоветского пространства” уходит из внешней политики России. Политические элиты в Москве понимают, что общее советское прошлое уже не является главным объединяющим фактором для группы новых независимых государств, которые когда-то были частью СССР. Сегодня, например, в отношении стран Центральной Азии мы в России часто употребляем понятие “многовекторной внешней политики”. На самом деле так можно характеризовать внешнюю политику практически всех постсоветских государств. Они сейчас пытаются выстроить отношения одновременно и с Москвой, и с Вашингтоном, кто-то с Анкарой, кто-то с Тегераном, кто-то с Пекином, кто-то с Брюсселем. И дело не в том, что они еще не решили, с кем дружить: то ли с Востоком, то ли с Западом. Нет, теперь эти государства всегда будут поддерживать ориентацию одновременно на разные центры силы. И Узбекистан, и Украина, и другие новые независимые государства будут одновременно выстраивать отношения по всем направлениям. И Москве нужно к этому привыкать.

- Украина, буквально сразу после распада СССР, стала использовать такой подход в формировании своей внешней политики, а Президент Леонид Кучма довел эту концепцию до совершенства…

— Да, но при этом мы могли наблюдать взлеты и падения разных предпочтений Украины. В какие-то моменты Киев ориентировался больше на Вашингтон, иногда — на Москву, в какой-то момент казалось, что для Украины важнее Брюссель, НАТО и Евросоюз. Для стран Центральной Азии и Кавказа выбор еще богаче — у них есть Пекин, Анкара, Тегеран. Но, что я хочу подчеркнуть: происходит заметная и необратимая эрозия постсоветского пространства. Конец постсоветского пространства означает, что новые независимые государства строят свои собственные конфигурации внешнеполитических взаимосвязей. И для них уже совершенно не очевидно, что первым приоритетом для них являются старые друзья — бывшие советские республики. Часто лучшими друзьями становятся страны, которые никогда не входили в Советский Союз.

- И что это значит для России?

— В Москве происходит переоценка того, что называется сферой российских интересов. И совершенно очевидно, что после вступления стран Балтии в НАТО и ЕС в России уже нет представлений, что страны Балтии автоматически, из-за их советского прошлого, должны быть вечно связаны с Москвой. Нам приходится снова развивать с ними отношения, почти с нуля, исходя из новых критериев.

То же касается и остальных постсоветских государств. Нам казалось более естественным, что отношения внутри славянского мира — России, Беларуси и Украины — должны быть прочны в силу разных объединяющих факторов: и совместной истории, и того же общего славянского этноса, и православного фактора. Но и это не работает. Ну, хотя бы потому, что, например, православие как объединяющий компонент реально воздействует на очень небольшой процент населения. Сама православная церковь оценивает уровень практической религиозности населения названных стран в 5-15%. Это значит, что нельзя в качестве флага, объединяющего славянские государства, рассматривать религиозный фактор. Кстати, даже ислам в странах Центральной Азии бывшего СССР не работает как объединяющий фактор, поскольку серьезная исламизация населения колеблется на уровне 15-20%. Остальные 70-80% населения принимают ежедневные решения, в том числе, и политические, исходя их светских позиций и мотиваций.

Поэтому Россия все реже упоминает страны СНГ в качестве приоритета №1 своей внешней политики. И вовсе не считает естественным, что ее основные усилия должны быть сосредоточены на выстраивании отношений с ближними соседями, хотя определенное внимание им уделять, несомненно, необходим.

- Причинами этого являются лишь трансформации в постсоветских странах или Россия тоже меняется?

— В 90-е годы при Ельцине Россия себя считала скорее крупной региональной державой, у которой должны быть региональные по сути интересы. Державой, которая уходила из большой мировой политики, от конфронтации с Западом, закрывала военные базы на Кубе, во Вьетнаме, Анголе и сосредотачивалась на ближайших соседях. В 2000-е годы, после заметного возрождения экономической силы и преодоления “синдрома слабости” в ситуации распавшегося Союза, Россия снова начала воспринимать себя державой мирового уровня. Но такое изменение самосознания означает, что у России и партнеры должны быть другими — не только соседи, бывшие республики СССР, но такие сверхдержавные центры силы, как США, ЕС, Индия, Китай. В результате, Россия начинает выстраивать новую систему приоритетов.

Соответственно, эта система приоритетов предполагает, что Россия может нормально воспринимать, скажем, участие Евросоюза или НАТО как равноправных партнеров в каких-то переговорах на постсоветском пространстве. Например, в вопросах урегулирования “замороженных” конфликтов.

- И Россия действительно готова позволить Западу участвовать в урегулировании конфликтов на постсоветском пространстве?

— Скажем, в Киргизстане, во время последних событий, было совсем не очевидно, кому следует вмешаться, чтобы стабилизировать обстановку и прекратить кровопролитие. Там рядом в 30 км друг от друга расположены американская военная база Манас и база стран ОДКБ в Канте. Соответственно, и американцам и россиянам потребовалось бы примерно одинаковое время, чтобы отреагировать на события в Ошской области. Но политическое решение ни той, ни другой стороной не было принято.

Более того, Россия начинает внимательнее смотреть на международно-правовые основания для вмешательства в события на территории бывших советских республик. Если такими основаниями служит мандат ООН, прекрасно — можно действовать. Если такими основаниями служит мандат СНГ или ОДКБ — тоже можно действовать. Но если нет консенсуса в этих организациях (а его как раз не было во время обострения ситуации в Киргизстане), то Россия говорит: мы лучше подождем, может ситуация сама стабилизируется, может кто-то другой поможет — скажем, ОБСЕ.

Поэтому, если можно так сказать, автоматизма в военной реакции или в активной политической реакции России на все кризисы на постсоветском пространстве больше не будет.

- Но можно ли так говорить и в отношении, например, Украины? Неужели Россия не будет пытаться воспользоваться нынешним потеплением отношений и активно воздействовать на происходящее в Украине?

— Сейчас автоматического “потепления” в отношениях с Украиной как раз и нет. Нам в России еще недавно казалось, что мы должны постоянно влиять на ситуацию в Украине. Но постепенно эта позиция поменялась. Прошло уже слишком много времени после распада СССР, появилось слишком много новых факторов. Да и, кроме того, начинаешь взвешивать, стоит ли тратить деньги, силы и время на то, чтобы добиться каких-то эфемерных результатов, например, в Украине или других “братских” странах. И выходит, что часто усилия не стоят результата.

Возьмем Приднестровскую проблему. Молдова/Приднестровье не имеют общей границы с Россией, Приднестровье не имеет значительного объема торговли с Россией. Молдова зажата между Румынией, которая уже в Евросоюзе и в НАТО, и Украиной, которая хочет в ЕС. И становится ясно, что бороться за “московское будущее” Молдовы в плане урегулирования конфликта в Приднестровье — это тупиковый вариант. Здесь нужно садиться за стол переговоров с Европейским Союзом, возможно, даже вместе с НАТО, и уж точно вместе с Черноморскими региональными структурами, и вместе искать варианты, приемлемые переходные планы. Потому что исторический момент уладить все в одностороннем порядке уже упущен. Россия могла 15-17 лет назад решить Приднестровский вопрос сама, но теперь время упущено.

- А какой сейчас вариант урегулирования конфликта в Приднестровье приемлем для России?

— В Москве рассматриваются разные концепции. Например, учитывается, что уже сейчас пограничная миссия ЕС находится между Приднестровьем и Украиной, а между Приднестровьем и Кишиневом находятся российские военные. Поэтому предлагается постепенно договориться о трансформации этих миссий, чтобы через некоторое время там вообще перемешались представители миротворческих миссий нескольких организаций — ОБСЕ, ЕС, СНГ — и постепенно сделать Приднестровский регион объектом коллективной стабилизации. Подобно тому, как это сделано в Афганистане, где создана коалиция из 36 стран. По этому принципу возможно создать некое коалиционное решение для Приднестровья. И еще какое-то количество лет совместными усилиями России и европейских структур обеспечивать стабилизацию ситуации в регионе, на его границах, и тем самым позволить самим народам Молдовы и Приднестровья вести политические переговоры на фоне стабильных границ и отсутствия открытого противоборства.

Второй сценарий предполагает, что глобализация постепенно снижает значение того, каков правовой статус территории, на которой вы живете. Вы начинаете жить “в Европе в целом”, вы начинаете путешествовать без виз, покупать товары, которые производятся на заводах не на территории вашей страны. И с этой точки зрения все менее и менее важным является то, какой статус у вашей территории. Намного важнее становятся вопросы личной свободы, в том числе экономической. Это хорошо на себе почувствовали государства бывшей Югославии. Они долго боролись за политический статус, но потом оказалось, что всех стало больше волновать, кто восстанавливает мосты, или кому разрешается покупать недвижимость на вашей территории. И постепенно весь эпицентр бесед о политическом статусе разных стран и территорий, на которые распалась бывшая Югославия, переместился в прагматическую сферу. Поэтому, я думаю, в какой-то момент станет просто не важно, как точно звучит политическая формула урегулирования. Намного важнее станет вовлечение населения в глобализирующиеся экономические взаимосвязи.

- Видите ли Вы схожие перспективы для решения вопроса базирования Черноморского флота России в Крыму? Удастся ли здесь “размыть” политические проблемы вокруг ЧФ в Украине?

— Конечно, удастся. Дело в том, что есть реальные угрозы безопасности РФ, которые связаны с Центральной Азией, потоком наркотиков из Афганистана, трансграничной незаконной миграцией, торговлей оружием. Реальные угрозы связаны с Северным Кавказом, с шестнадцатью большими и еще большим количеством маленьких этнических групп, которые там ссорятся и мирятся. Существуют проблемы с терроризмом в крупных городах в России. И на этом фоне военные стратегии типа “ваши танки маршируют налево, наши корабли идут направо” рассчитаны на позавчерашний день. Именно позавчера было важно, куда может или не может пойти Черноморский флот, с кем он будет воевать. Но потом стало понятно, что даже в ходе 5-ти дневной войны в Грузии, НАТОвские корабли, оказавшиеся в Черном море, были там вовсе не по поводу этого конфликта. Они зашли туда на плановые учения, согласовав все проходы через проливы за несколько месяцев, когда Медведев и Путин еще сами не знали, что война будет. Поэтому сомнительно утверждать, что флот очень нужен для решения подобного межэтнического современного кризиса. В ходе грузинского конфликта корабли пробовали как-то двигаться, но военно-политическая ситуация за пять дней разрешилась без них. И было бы чрезвычайно опасно, если бы натовские и российские корабли вошли бы в боевое соприкосновение. Они могли бы существенно усугубить ситуацию, на что, в принципе, не рассчитывали политики. Поэтому, с этой точки зрения, ВМС Украины и ЧФ РФ — это в чем-то символические объекты, которые важны своей историей, прошлым, но вряд ли кардинально важны своим будущим. Их геополитическое значение будет падать. Особенно, в связи с формированием в Черноморском регионе новых политических механизмов и конфигураций. Новые инициативы исходят и от Румынии, и от Болгарии, и от Турции. Существует надежда, что все эти интегративные и переговорные политические механизмы по совокупности заменят канонерки 19-го века, которые, проходя со своим флагом мимо ваших берегов, посылали политические сигналы. Сейчас политические сигналы проще послать через Интернет или через коммюнике какого-нибудь регионального форума.

Михаил САМУСЬ,  Центр исследований армии, конверсии и разоружения