Почему мы не вышли протестовать

Удивительное это явление — слово! Часто бывает так: услышишь или прочитаешь чье-то высказывание — и вдруг почувствуешь уважение или даже душевную близость к человеку, с которым ты никогда не общался лично и, вероятно, никогда не будешь иметь возможности увидеть его хотя бы издали. А бывает и наоборот: прочтешь или услышишь что-то, высказанное, казалось бы, уважаемым тобой человеком, и с сожалением и разочарованием думаешь: ну зачем же он так унижает и других, и самого себя? Вот это “наоборот” произошло, когда я ознакомился с некоторыми новыми высказываниями Анны Герман. Как политик госпожа Герман резко выделяется из общей массы своих коллег по партии прежде всего своей образованностью, прекрасным владением украинским языком, лояльным отношением к украинской культуре и своеобразной западноукраинской интеллигентностью. Когда некоторые политики из Партии регионов, ярые украинофобы, слишком уж увлекаются и допускают неприемлемые откровения, то Анна Герман иногда поправляет или одергивает своих коллег, этим самым подчищая имидж своей партии; а поскольку она — советница Президента по гуманитарным и социально-политическим вопросам, то после ее выступлений некоторые украинские патриоты тешили себя мыслью, что глава государства (как и его ближайшие соратники) в глубине души тоже является поклонником украинской культуры и языка.

И вот последовали новые высказывания известного политика. Советница Президента в интервью “5 каналу” заявила, что против “языкового” закона протестовала “только элита”, а украинское общество спокойно на него отреагировало и что общество не вышло на массовые протесты, а это значит, что для людей “другие реалии более важны, так что объединять Украину мы будем на иных ценностях. Может быть, это будут рабочие места или перспектива для детей, социальная защита. Возможно, теперь эти ценности для людей более важны, поэтому мы с вами должны быть реалистами — люди не вышли протестовать”.
В этих высказываниях удивляет политическая наивность (искренняя или притворная?) Анны Герман. Для того чтобы узнать, почему общество не вышло протестовать, ей просто следовало бы почаще слышать откровенные высказывания людей. Однако подобное явно невозможно — по крайней мере до тех пор, пока она занимает высокие посты при власти, — и поэтому мне хотелось бы разъяснить некоторые вещи, ведь я тоже являюсь частичкой этого самого “молчаливого” украинского общества. Тем более что у меня гораздо больше возможностей для ознакомления с мнением других простых членов общества, чем у госпожи Герман, потому что вместе с ними подолгу ожидаю в поликлинике и в “Ощадбанке” при уплате коммунальных услуг, общаюсь на рынке, в магазине и просто на улице.

Начну с себя: почему лично не принял участия в протестах? Я владею русским языком лучше, чем украинским, поскольку в родительской семье мы всегда общались по-русски и я закончил русскоязычную школу в Казахстане, а затем русифицированный университет в Днепропетровске, в котором позже работал и сам. Женился на девушке русской национальности из Рязанской области, будущей преподавательнице русского языка, и в своей семье мы тоже общались на русском. До настоящего времени русский является моим главным рабочим языком. Однако роль украинского языка и культуры в целом (например украинской песни и литературы) в сохранении украинской идентичности — даже в чужих краях — у меня, как и у многих других украинцев, никогда не вызывала сомнения. “Українська мова” — это всегда было и осталось чем-то святым. Приехав в Украину, я увидел, что колониальный режим здесь намного более суров и даже жесток, чем в некоторых других союзных республиках. Как удушался украинский язык и украинская культура в системе высшего образования, видел собственными глазами и могу описать это любому желающему. Родной культуры и языка украинцев лишили отчасти силой, отчасти обманом, а к настоящей высокой русской культуре большая их часть так и не пришла (за очень небольшим исключением). И параллельно этому процессу деукраинизации среди украинцев происходил быстрый рост аполитичности, разрушался здоровый патриотизм, усиливались цинизм, приспособленчество и лицемерие (умение в разных местах делать совершенно разные и часто противоположные по смыслу высказывания, а думать при этом всегда лишь о своей собственной шкурной выгоде). В целом противоестественный отрыв от родной культуры оказал самое пагубное воздействие на украинский народ; и если некоторая часть украинцев совершенно равнодушно наблюдает за дальнейшим притеснением украинского языка уже в независимой Украине, то это результат более чем трехвековой деятельности московских правителей и их украинских пособников. Хронические заболевания, как известно, лечатся с большим трудом. Однако таких украинцев, безразличных ко всему, кроме “колбасы”, сейчас становится все меньше, несмотря на то, что новый правящий класс продолжает делать все возможное для дальнейшего роста бездуховности, цинизма и приспособленчества среди украинцев.

Невзирая на, казалось бы, здравомысленное решение власти навести, наконец, порядок в языковом законодательстве и вырвать из рук недалеких политиканов их основной козырь, все-таки новый закон о языках очень плох. И невозможно избавиться от впечатления, что одной из целей его принятия было новое жесткое разделение и стравливание электората для получения политическими силами, спекулирующими на языковых проблемах, своих гарантированных процентов во время выборов. Так полагают многие украинцы.

Как гласит поговорка, сатана прячется в деталях. Именно некоторые детали в языковом законе позволяют оттеснить украинский язык на второе место в украинском обществе и государстве, превратив его в “свадебного генерала”, и продолжить русификацию Украины и её фрагментацию, что рано или поздно неминуемо приведет к потере ряда территорий либо вообще к утрате государственной независимости. Но, понимая это, я, тем не менее, не поспешил принять участие в массовых протестах. Причин для этого несколько. Во-первых, многие граждане с этим законом просто не ознакомлены и пользуются информацией наших СМИ, которые (в первую очередь телевидение) к нему, по известным причинам, вполне благосклонны. И многие полагают, что предоставление какого-то официального статуса языку, который является родным для одной трети полноправных граждан страны — это вполне здравое решение. Поэтому разъяснение как можно большему числу людей (особенно на юге и востоке) вредности закона о языках в нынешней редакции тоже является полезной протестной работой.

Во-вторых, первые же протесты стали обыкновенной и к тому же очень низкопробной предвыборной рекламой для некоторых политических лидеров оппозиции, которые уже успели скомпрометировать себя бездарностью, беспринципностью и бездеятельностью. После того, как я понял это, у меня, как и у многих других, сразу же исчезло всякое желание принимать участие в массовых акциях протеста. Голодовки же рядовых граждан неэффективны, на них просто не обращают внимания, несмотря на поддержку некоторых СМИ. Гораздо более действенным было бы, если бы голодовку объявил, скажем, так называемый “Комитет сопротивления диктатуре”, а вместе с ним и еще десятка два-три известных политических, общественных и культурных деятелей, которых знают не только в нашей стране, но и за границей. Уверен, что ситуация могла бы очень быстро измениться коренным образом. Однако все вышеозначенные лица уже давно отвыкли от недоедания и вообще от плохого питания, и поэтому саму идею своей голодовки воспримут весьма болезненно. Для любого массового и организованного протеста нужны авторитетные лидеры. У нас же старые лидеры уже не авторитетны в достаточной мере, а новые — еще не авторитетны.

В третьих. Подавляющая масса украинцев стойко борется за выживание, и положение во многих семьях критическое; потеря работы, даже малооплачиваемой, станет для них катастрофой. После прихода к власти ПР существенных улучшений здесь не произошло, и поэтому люди идут на работу, а не на митинги. Кроме этого, благодаря законам, принятым уже при Президенте Януковиче, наемные работники у нас стали практически бесправными и поэтому постепенно вновь становятся бессловесными существами, боящимися высказать собственное мнение. Сами же предприниматели, в свою очередь, практически беззащитны перед властью. О государственных служащих, а также школьной и вузовской интеллигенции можно сказать то же самое. Вследствие этого база для открытых и массовых протестных акций предельно сужена. Вместе с тем в Украине заметен рост скрытого (!) социального и политического разочарования и недовольства, что может привести к взрыву.

В четвёртых. Партия Регионов смело берется за проведение реформ в самых разных сферах, и в этом нужно отдать ей должное. Однако еще ни одно реформаторское мероприятие новая власть не провела как следует. Среди удачных и нужных предложений “профессионалы из ПР” непременно вставят так много положений, пунктов и подпунктов не только бесполезных, но и опасных для общества и государства, что просто диву даешься; и возникает предположение, что среди наших реформаторов затесались лица, “склонные к головотяпству и головокружению от успехов, а также вредители и шпионы”, выражаясь языком советской пропаганды, столь любимой у многих представителей и прошлой, и нынешней власти. Кое-что под давлением общественности удается изменить к лучшему, а кое-что так и остается в силе. К этому все уже как бы и привыкли. То же самое можно сказать и о ситуации с языковым законом: многие им недовольные граждане надеются, что он обязательно подвергнется существенной доработке — будь то при участии нынешней власти или уже после ее замены на новую. Поэтому надежды на мудрый языковой закон многие объединяют с грядущими выборами, тем более что несколько политических сил открыто выступили против языкового закона в его нынешней редакции. Поэтому борьба вокруг языков (и честная, и грязная) найдет свое выражение и на выборах.

В силу всего вышесказанного Анне Герман не стоит обольщаться тем, что общество промолчало и готово променять украинский язык на мифические “рабочие места”, “перспективы для детей” и “социальную защиту”. Многие люди, в том числе и политики, очень часто молчание принимают за знак согласия и благополучия, в чем впоследствии глубоко раскаиваются, но уже, к своему сожалению, ничего не могут исправить.