Пасха дома. Пожертвует ли УПЦ МП людьми ради традиции

Пасха в этом году стала, как никогда, местом страсти. Вопрос ставится уже не о том, кто к кому пойдет, у какой конфессии статистика будет лучше. Но, скорее, наоборот: чем меньше людей приведут пастыри в этот день в храм — тем выше их забота о здоровье и благополучии народа Божия, тем выше их готовность разделить со своим народом ограничения карантина. Пускай даже ценой оскудения церковной кассы.

Основная драма карантина — в конфликте и поиске баланса между жизнями и экономикой. Конфликт этот пронизывает общество снизу доверху — от индивидуального домохозяйства до бюджета страны. Церкви эта драма тоже не чужда. Прихожане, захожане и те, кто приходит в церковь только дважды в год — это пожертвования, которые существенно подпитывают, а иногда оказываются главной статьей дохода церковной кассы. И хотя в церкви принято сетовать на то, что Пасха — как и Рождество — страшно коммерциализированы, не слишком рады тому, что в этом году коммерческая составляющая праздника окажется крайне невысокой.

Разговоры о том, что освящение корзин с пасхальной снедью — “не главное”, а может даже “не имеет отношения”, в пользу бедных. Об этом можно судить по документам и обращениям церковных деятелей, где этим обрядовым моментам посвящено подозрительно много слов и внимания. Ни у кого не стало сил и смелости объявить открытым текстом, что можно позавтракать формально не свяченым, освятив свою трапезу только молитвой и радостью по поводу Воскресенья Христового. И в том случае, если верующий человек посвятил достаточно времени и сил духовным практикам, посту и молитве, размышлениям и чтению священных текстов, а также совместным богослужениям — пускай и дистанционно. И, тем более, в том случае, когда все эти духовные практики ему не особенно важны, а церковная жизнь — чужда.

Наиболее близко к этому подобрались только католики — в том числе, греко-католики — но им проще, поскольку в католицизме существует жесткая иерархия и дисциплина, а также богатый опыт внехрамовой жизни. Украинская греко-католическая церковь в условиях эпидемии из всех украинских церквей действует, наверное, наиболее ответственно — она сразу, без сопротивления приняла карантинные ограничения, глава греко-католиков патриарх Святослав в своих обращениях к верным и священникам прямо и без обиняков призвал оставаться дома и временно заменить живое присутствие в церкви виртуальным. Официальный сайт УГКЦ опубликовал материалы для духовного совершенствования в домашних условиях и обеспечил онлайн-трансляцию богослужений из Патриаршего собора в Киеве.

Судя по всему, в окружении патриарха прекрасно понимают суть основной драмы карантина, и потому подчеркивают: конечно, это очень больно, но надо на время расстаться, покинуть стены храмов, потому что наша главная ценность — люди. Огромное пустое пространство Патриаршего собора, в котором находятся только священнослужители и несколько человек съемочной группы — лучшая реклама карантинного образа жизни от церкви.

У православных, как обычно, все сложнее. У них нет ни жесткой дисциплины, ни опыта катакомбного служения, ни присущей католикам готовности к богослужебным экспериментам. Зато у них есть, во-первых, верующие, которые не поймут, если им не освятят лозу и корзины, не впустят в церковь или причастят одноразовыми ложками — православные отличаются большим вниманием к обряду и его деталям. Во-вторых, конкуренты: в обеих православных церквях понимают, что если кто-то ограничит доступ к богослужениям у себя, он потеряет ту часть публики, которая перетечет к конкуренту, который ничего не ограничивает.

Власть же, которая требует от церкви соблюдения карантинных норм, не спешит столь же последовательно наказывать тех, кто эти нормы не соблюдает. Полиция может устроить облаву на одного пловца в Гидропарке, но связываться с толпой верующих, которые собираются во дворах храмов, не спешит.

Поэтому православным церквям приходится искать пути, чтобы, в первую очередь, удовлетворить потребность своих верных в ритуальной составляющей праздника. Поставить корзинки у ворот и отойти подальше, на “социальную дистанцию”, чтобы священник, идя по улице, окропил еду святой водой. Или даже в домашних условиях — с определенными молитвами самостоятельно окропить святой иорданской водой (если она у вас есть). Так предлагают поступить в Православной церкви Украины. Которая призывает верующих оставаться дома и присутствовать на службах посредством телекоммуникаций, но в то же время заявляет, что храмы остаются открытыми, а решение “больше десяти не собираться” принято под давлением не столько даже обстоятельств, сколько властей.

А вот в Московском патриархате предлагают поступать, как всегда — приходить на службы, освящать корзинки, а ремарка о соблюдении санитарных норм в этих речах выглядит почти насмешкой. С таким приглашением выступил митрополит Киевский Онуфрий, его поддерживают и священники на местах, что, правда, время от времени приводит к конфликтам с властями.

Но конфликт с властями для УПЦ МП — это уже что-то вроде внутренней потребности. Они так привыкли к придуманной для себя роли гонимой церкви, что никак не могут остановиться — даже перед угрозой пандемии. В намерении проводить пасхальные богослужения, не считаясь с карантином, ощущается готовность “стоять за истину” и против власти, и против самого коронавируса. Т.е. политика УПЦ МП прямо противоположна политике УГКЦ (что неудивительно, конечно): если священноначалие УГКЦ заявило, что их главная ценность — люди, и ради них можно пересмотреть традиционные формы церковной жизни, то в УПЦ МП главной ценностью оказываются как раз эти самые традиционные формы, ради которых вполне можно пожертвовать людьми.

Можете удивляться, но многим православным это нравится. Более того, они считают, что именно так и выглядит “истинная вера” и “истинная церковь”. Готовность идти на конфликт с властями, жертвовать человеческими жизнями во время эпидемии, утверждать своей отвагой силу веры, а презрением к смерти — верность Тому, который смертью смерть попрал. В общем, подвиг.

Это выглядело бы прекрасно до слез — наш рациональный мир, на самом деле, испытывает нехватку великих идей, таких, ради которых можно было бы живот положить. Но предложенный нам “подвиг веры” не выдерживает критики. Он сродни подвигам советского народа, который почти всегда оказывался следствием некомпетентности, преступной халатности или равнодушия власти к судьбам своих людей. В данном случае, подвиг верующих — это не подвиг во имя веры, а подвиг во имя самоутверждения церковного института, очень озабоченного своей истинностью, влиянием и, чего греха таить, материальным положением.

Понимает ли священноначалие, что оно готовится получить дивиденды — материальные и нематериальные — ценой здоровья и, возможно, чьей-то жизни? А если понимает, то имеет ли это для него значение?

Странно, что верующие в антикоронавирусные свойства Евхаристии, привыкшие видеть знаки и знамения в чем угодно, в упор не замечают того, что с их точки зрения вполне можно было бы считать знаком. Киево-Печерская лавра — самое святое и самое “намоленное” место — оказалась очагом коронавируса. Почти сотня монахов, настоятель и даже главный спонсор и светский со-руководитель Киевской митрополии Вадим Новинский слегли с коронавирусной инфекцией. Казалось бы, чем не знак, не намек с небес? А вот поди ж ты — в упор не видят...

На самом деле, уходящий Великий пост в этом году оказался как никогда продуктивным для христиан и их церкви. Мы имели повод многое переосмыслить, мы были вынуждены на многое посмотреть под совершенно неожиданным углом. Задать себе вопросы, о которых никогда бы ни подумали. Испытать свои христианские качества и саму способность вести христианскую жизнь без привычного цикла участия в церковных обрядах.

У нас появился повод подумать о том, что означает церковь — для нас и вообще. Это, кстати, весьма встревожило некоторых представителей иерархии — они предпочли бы, чтобы люди по-прежнему понимали слово церковь как “храм”, и слово “храм” — буквально. Борясь за то, чтобы церковь оставалась открытой, они, понимая это или нет, борются за то, чтобы она оставалась закрытой.

Потому что открытая церковь — это не открытые двери церковного сооружения. Это способность церкви — как института и как общины — быть со своим народом там, где этот народ оказался. Идти туда, где находятся люди. Выходить наружу, за церковный порог, а не закрываться за стенами, отгораживаться особой ролью, вычурной пышностью убранства и облачений, полупонятными словесами и сложно сформулированными доктринами. Становиться доступной, практикуемой где угодно, спасающей где угодно — хоть в храме, хоть в квартире, хоть в чистом поле.

Ростки этой новой открытой церкви пробились и продолжают пробиваться через ветхие потрескавшиеся стены традиционной церкви в течение всего нынешнего великого вирусного поста.

Екатерина ЩЁТКИНА