От труб к трупам

Можно, конечно, сделать вид, что киноопытов Андрея Караулова о том, какой Михаил Ходорковский на самом деле нехороший, мы не смотрели. Или назвать их каким-нибудь презрительным словом. Но проблема якобы имевших место убийств возникла в деле “Юкоса” еще восемь лет назад. Есть сейчас. И не исчезнет в будущем. А отечественное руководство упорно не дает о проблеме забыть. Таким образом, современное состояние “дела” Ходорковского для многих — колебание в промежутке от труб (хищение нефти) к трупам (насильственные преступления). Об этой юридической, политической и моральной проблеме в среде бывших сотрудников “Юкоса” принято шептаться, но фильмы Караулова — достаточно хороший повод, чтобы сказать об этом пару слов.

Государство в лице отдельных его представителей атаковало и давило на “Юкос” принципиально неправильно. Соответственно, краеугольным вопросом всех “дел” Ходорковского и “Юкоса” является сам факт их существования. В “первом деле” следствие и суд пытались дать ответы на два базовых вопроса “веселых” девяностых: за какие нарушения в сфере приватизации надо сажать и что такое уклонение от уплаты налогов по российскому праву.

Законные, понятные и однозначные ответы на эти вопросы были не нужны никому: ни обвиняемым (можно вроде как законно сесть), ни остальным олигархам (сразу возникают уголовные риски), ни государству (получится, что одних посадить можно, а других уже нельзя — явный непорядок). Как результат, получился юридический гоголь-моголь с политической приправой, который будучи неспособный к повторному применению, многих удовлетворил.

Про “второе дело” даже и говорить не будем: российскому следствию и суду надо еще лет 50 тренироваться, чтобы подобные дела имели юридически приличный вид и хоть какое-то внятное обоснование. А пока все это смотрится так, как будто братья Райт попытались построить сразу “Стелс” и полететь на нем. Несколько десятков бывших юкосовцев и просто сторонних наблюдателей, с которыми нам довелось беседовать, в той или иной форме согласны с тем, что если государству надо было бы реально “законопатить” Ходорковского, лучшего способа, чем вменить ему насильственные преступления, нет. Почему?

Во-первых, имеется однозначная общественная убежденность, которую не поменяют и сто лучших PR-агентств, что российская “большая” нефтянка щедро полита кровью и сдобрена трупами. Дело “о трупах” приобретает самое главное качество, недостающее всем делам “Юкоса”, — абсолютную общественную понятность (не путать с доказанностью). Отмывание, сиречь легализация — слабо понятно среднестатистическому россиянину как в объяснении прокуроров, так и со слов адвокатов, а вот когда кто-то кого-то “заказал” — это уже свое, понятное, все ведь “Бандитский Петербург” смотрели. К этому надо прибавить, что демократический Запад будет неизбежно думать о новом деле в демократическом же ключе: “мало ли чего в вашей дремучей бандитской России могло быть в эти самые кромешные девяностые… Вон, и Михаси, и Абрамовичи имеются. А вдруг и есть в этих обвинениях какая-то доля истины”.

Во-вторых, дело о насильственных преступлениях процессуально гораздо проще: нет непонятной экономики, консолидированной отчетности, невнятных свидетелей, назойливых экспертов и таинственной “скважной жидкости”. Три—четыре внятных тренированных свидетеля — и готово обвинение.

В-третьих, нет необходимости заморачиваться повторными судами и сроками. Приговор один — пожизненное, пункт назначения — “Белый лебедь”.

В-четвертых, даже сшитое весьма “белыми нитками” обвинение моментально раскалывает бывших юкосовцев, большая часть которых начинает крестится и бормотать: “мы-то ни сном, ни духом; налоги, офшоры, нефть и деньги — это понятно, а тут такое, что мы не с ним…”

В-пятых, подобные обвинения, даже в случае изменений режима в стране и его существенного потепления и “полевения” обладают свойством крайне тяжелой отменяемости, что делает их намного более устойчивыми по сравнения с совсем хлипкими экономическими составами. И, наконец, в-шестых, новые обвинение фактически бы перечеркнули первое и второе дело “Юкоса”.

А почему все-таки обвинения в насильственных преступлениях Ходорковскому не предъявили? Только не надо думать, что потому, что свидетелей не было, или Пичугин в “раскол” не пошел. Уважаемую российскую юстицию это никогда не останавливало.

Если бы МБХ было предъявлено подобное обвинение, то это бы значило очень и очень многое. Во-первых, ему выставлен фактически “смертельный” ультиматум и борьба должна вестись безо всяких правил и на выживание. Нельзя было исключить и появления анонсированного много лет назад компромата. На фактических организаторов дела “Юкоса”. Во-вторых, раз предъявив подобные обвинения, от них нельзя потом просто так отказаться и отозвать, их практически невозможно смягчить или модифицировать и у них только один ожидаемый результат — пожизненное заключение. Но однозначность и бесповоротность в таких делах — скорее недостаток, чем достоинство.

В-третьих, начав процесс, государство в лице уполномоченных органов не имеет ни малейшего шанса его проиграть, иначе его хотя бы формальные организаторы должны будут отправиться на Колыму. Приговор также становится неотменяемым, так как его отмена приводят ответственных лиц опять же на зону. Это вам не “сегодня посадили на 15 лет за отмывание, завтра поменяли законодательство, послезавтра опять смягчили — в итоге состав преступления тот же, но на свободе через 7—8 лет, а есть еще и УДО”. Соответственно, ни свободы политического маневра, ни возможности для переговоров.

В-четвертых, публичное обсуждение вопроса, кого и почему убивали в российской “нефтянке” невыгодно очень многим ее бывшим, настоящим и будущим хозяевам, так как способно испортить инвестклимат настолько, что нынешний покажется просто фантастическим.

Так убивал ли Ходорковский, спросите вы? Если кто-то когда-то сподобится доказать, что Михаил Борисович был настолько глуп и недальновиден, что “заказал” двух своих публично и широко известных врагов, как то мэр Нефтеюганска Владимир Петухов и инвестор Евгений Рыбин... Причем их МБХ “заказал” таким корявым способом, что обеспечил себе срок. За убийства. За то, что подставил компанию и ее акционеров, в конечном итоге. За полный идиотизм, поскольку иначе это назвать нельзя. Но не забывайте, что ситуация 90-х годов, когда смерть бизнес-врагов была также естественна, как любовь к пиву, делала крупные компании фактически заложниками ситуации, когда любая смерть их недоброжелателей могла быть, при определенных политических предпосылках ,“повешена” на их собственников и руководителей — по элементарному принципу “кому выгодно”. И никакие расследования и приговоры от этого не спасали, поскольку в последствии могли быть объявлены “купленными”. И поэтому у Ходорковского нет пока другого выхода, как просто стоять на своем: есть что — так предъявляйте, а Караулов лает — ветер носит.

При всей любви политологов и журналистов к обсуждению этой темы попытка предъявить Ходорковскому обвинения в насильственных преступлениях в настоящее время принципиально провальна по двум основным причинам. Предъявление любого обвинения, как бы оно обоснованно ни было, после шизофренического второго процесса неизбежно наталкивается на крепостную стену политической мотивированности преследования Ходорковского плюс на неизбежный вопрос, почему тема обсуждается уже восемь лет, а обвинения предъявлены именно сейчас?

Второй, абсолютно циничный, но вместе с тем правдивый фактор, — это практически полное отсутствие возможности объективного рассмотрения подобных обвинений против МБХ при текущей расстановке свидетелей, потерпевших, а также с учетом истечения сроков с момента совершения преступления. Любой процесс в настоящее время обречен на то, чтобы стать скопищем недомолвок, невнятных, слабоотносимых к делу показаний и шаманского камлания представителей обвинения. При этом даже сугубо гипотетическое решение уже отсидевшего 8 лет Пичугина посотрудничать со следствием и оговорить себя и Ходорковского существенно имеющиеся расклады не изменит, так как неизбежно наталкивается на все тот же вопрос: “Почему все происходит именно сейчас, и что или кто этому способствует”. Для всех очевидно, что пребывание в течение нескольких лет в таких местах, как “Белый лебедь”, “Черный дельфин” и “Белозерский пятак”, может вынудить человека давать показания о вещах совсем невероятных.

Почему же все-таки ВВП продолжает твердить мантру про “руки и кровь”? Тут ответ тоже практически очевиден: мифическое третье дело Ходорковского, основывающиеся на обвинениях в насильственных преступлениях, есть элемент государственного шантажа и сдерживания. Пока это есть — Ходорковский знает границы и не слишком уж активен в борьбе со своими врагами. К тому же трудно предсказать (хотя многим бы очень хотелось), какое решение может принять Ходорковский, когда ему предложат на выбор заявление на помилование с полным признанием всех прежних “грехов” и постановление о предъявлении обвинений по целой группе насильственных преступлений.

Недостаток же этого инструмента в том, что он, как и любой инструмент шантажа, хорош до тех пор, пока не использован. Будучи использован, он начинает работать против своих прежних хозяев. Если Ходорковский будет осознавать угрозу пожизненного заключения, то мы увидим совсем иного Ходорковского, к которому нынешний имеет очень мало отношения. И совсем другое дело “Юкоса”. И совсем другое кино. Для Бекбаметова или, скорее всего, Спилберга. Апокалипсис здесь и сейчас. Но об этой истории не хочется даже и думать. Одно успокаивает: в реальности противникам Ходорковского это нужно не больше, чем ему самому.

Дмитрий ГОЛОЛОБОВ