Опыт Токаева. Как в Казахстане “раскулачивают” олигархов

Вот прямая речь Токаева: “Я поручаю создать общественный социальный фонд. Он будет заниматься решением реальных проблем в сфере здравоохранения, образования, социальной поддержки… Благодаря первому президенту — елбасы — в стране появилась группа очень прибыльных компаний и прослойка богатых людей даже по международным меркам. Считаю, что пришло время отдать должное народу Казахстана и помогать ему на системной и регулярной основе”.

То есть теоретически это должна быть не разовая акция, когда с верхушки общества соберут по принципу “кто сколько сможет” на нужды “казахстанской демократии”, а постоянный вид дополнительного рентного налога на сверхдоходы. Во всяком случае так это выглядит на данный момент. Да и банальная логика подсказывает: без регулярных отчислений любой “общак” быстро заканчивается, так как богатых людей хоть и много, но денег, которые они разово смогут отдать на народные нужды, явно не достаточно для 18 млн жителей страны.

Кроме идеи создания фонда, Токаев сформулировал еще ряд основ будущей стабильности: обеспечение почти полной занятости населения, пятилетний мораторий на повышение зарплат чиновников, валютная стабильность, ликвидация контрабанды на казахско-китайской границе.

В ближайшее время определят и перечень компаний, которые будут формировать ресурсы фонда.

Идея умиротворения народных волнений путем раскулачивания “лучших людей” весьма популярна в патриархальных обществах, где сильны идеи ответственности старших за младших и где пользуются поддержкой авторитарные формы правления.

Например, в Саудовской Аравии в 2017-2018 гг. функционировала так называемая “тюрьма для принцев”, которая, правда, разместилась в фешенебельном отеле “Ритц Карлтон” в Эр-Рияде. Тогда власти королевства задержали несколько десятков отпрысков правящей династии, потребовав от них заплатить на социальные проекты страны порядка $100 млрд. Общее количество фигурантов по возбужденным уголовным делам составило 350 человек, а сама “программа” принуждения к закяту (одно из пяти предписаний шариата — пожертвования в пользу бедных) была инициирована королем Салманом ибн Абдул-Азизом Аль Саудом и антикоррупционным комитетом под председательством наследного принца Мухаммеда ибн Салмана. Достаточно сказать, что под раздачу тогда попали такие уважаемые бизнесмены королевства, как племянник короля Аль-Валид ибн Талал Аль Сауд с состоянием в $16,8 млрд. Его взнос в фонд власти оценили в $6 млрд. Сколько тогда удалось государству собрать с элитной надстройки общества, доподлинно неизвестно, но вряд ли заявленные $100 млрд — в реальности сумма была меньшей, хотя лишь один принц Митаб ибн Абдалла заплатил в рамках соглашения со следствием $1 млрд.

Надуло в паруса — делись

Но было бы необъективным считать, что подобные решения экспроприировать экспроприированное характерны лишь для авторитарных режимов. Например, в Великобритании в 1990-х активно применялся такой инструмент, как windfall tax, или налог на “доходы, принесенные ветром”. Данная модель, разработанная лейбористами правительства Тони Блэра в 1997 г., была антиподом политики предыдущего правительства консерваторов Маргарет Тэтчер, которая в 1980-х проводила приватизацию государственных активов, в первую очередь энергетических, инфраструктурных и коммунальных предприятий. Все они были распроданы по дешевке, и в 1990-х образовалась колоссальная разница между ценой, которую за них заплатили частные собственники, и рыночной капитализацией. Таким образом, гигантский доход в размере более 100 млрд фунтов стерлингов был буквально “надут ветром”.

Но чем отличается авторитарный режим от демократического? Первый определяет “надутые” бизнесы субъективно, волевым решением лидера. Равно как и сумму отступных. Второй — формирует прозрачную и, насколько это возможно, объективную методику расчета как уровня роста капитализации бизнеса (который должен поделиться с государством), так и саму сумму взноса. Согласно британской методологии был рассчитан коэффициент — девятикратное P/E (отношение рыночной стоимости акции к годовой прибыли, начисленной на акцию). Именно так и верифицировали “надутые” бизнесы из числа приватизированных ранее компаний.

Затем рассчитали и саму сумму платежа в госбюджет: средняя прибыль за четыре года после приватизации, умноженная на девять лет и на ставку самого налога windfall tax (23%). Государство смогло тогда привлечь от приватизированных компаний в сфере телекоммуникаций, транспорта, энергетики и водоснабжения порядка 5 млрд фунтов стерлингов, которые были направлены на финансирование “Нового курса” правительства — на программы создания новых рабочих мест и инвестиции государства в систему образования и науки. В частности, за счет этих денег был создан промышленный учебный центр Learndirect, который осуществлял профессиональную переподготовку инженерных и рабочих кадров.

Послушный ученик МВФ

Эти примеры весьма показательны в контексте борьбы с рентным типом экономики и рентоориентированным поведением политических элит. То, что экономисты называют недобросовестное поведение (moral hazard). Ведь что создает антихрупкость стран? Деньги? Оказывается, не всегда.

Тот же Казахстан ни иностранные инвестиции, ни и относительно высокий подушевой ВВП (в два раза выше, чем в Украине) не защитили от потрясений и внешних вмешательств. 17 ноября 2021 г. миссия МВФ в Казахстане опубликовала “заключительное заявление по итогам консультаций”. В фонде отметили, что после падения на 2,5% в 2020-м, ВВП Казахстана в 2021-м вырастет на 3,5%. Как видим, темпы роста, равно как и глубина падения — лучше, чем в Украине.  Инфляция — 8,9%, в основном за счет роста цен на продукты питания (заметим, не на топливо). Здесь опять все лучше, чем у нас. Отмечается бурный рост потребительского кредитования и механизмов государственной поддержки. Уровень безработицы — всего 5% (у нас более 9%). Показатель бедности не претерпел критических изменений в результате кризиса. Среди антикризисных мер правительства назывались: “регулирование цен на социально значимые товары, денежные выплаты уязвимым домохозяйствам и адресную помощь особо пострадавшим секторам и предприятиям малого и среднего бизнеса, включая льготное кредитование и налоговые льготы. Проекты в рамках программы “Дорожная карта занятости” помогли удержать низкий уровень безработицы. Кстати, на первом месте в спектре основных рисков МВФ назвал тогда “уровень вакцинации ниже ожидаемого”…

В общем, Казахстан, не в пример Турции, в прошлом году был послушным учеником МВФ: для борьбы с инфляцией повышал ставку центрального банка и ужесточал денежно-кредитную политику, достигнув существенного прогресса в “переходе к полноценному инфляционному таргетированию”. При этом МВФ позволил казахам установить ненефтяной дефицит в 2021-м на уровне 8,5% ВВП. Данная политика должна привести к сокращению финансовых активов правительства с 14% ВВП в 2019-м до 5% к концу 2021-го. Зачем это нужно МВФ? Ответ прост: благодаря таким действиям Казахстан будет оставаться нетто-кредитором, то есть свои сырьевые доходы будет вкладывать не в экономику и социальный сектор (через механизм ненефтяного бюджетного дефицита), а в иностранные активы, например, западные ценные бумаги. В понимании МВФ — это способствует “справедливому распределению благосостояния между поколениями”. На самом деле — более высокой надежности долгов этой страны.

В 2022 г. Казахстан планировал продолжить политику налогово-бюджетной консолидации — расширение налоговой базы, ликвидация льгот, увеличение ставки НДС (и это на фоне резкого роста цен!), введение прогрессивного подоходного налога и даже применение ставок на выбросы углерода для достижения углеродной нейтральности к 2060 г. (и это в сырьевой стране!). МВФ не мог не одобрить и намерения правительства приступить после пандемии к массовой приватизации госкомпаний для дополнительного привлечения инвестиций.

Кстати, Казахстан входит в топ-40 из 190 государств мира по легкости ведения бизнеса, его фискальная система вошла в двадцатку в рейтинге налоговых режимов мира (189 стран). В индексе глобальной конкурентоспособности Казахстан входит в топ-30. Такие же показатели имеются и по уровню развития человеческого капитала.

С другой стороны, неправительственная организация Tax Justice Network (доклад The Price of Offshore Revisited) еще в 2012 г. оценила сумму капиталов, которые были выведены из различных стран в офшорные зоны за последние годы. Согласно этим данным, на 2010 г. в офшорных зонах сконцентрирована колоссальная сумма средств, по самым скромным оценкам превышающая $21 трлн. Лидерами на постсоветском пространстве стали РФ (до триллиона долларов), Украина ($167 млрд) и Казахстан (более $100 млрд). 

Решаемый парадокс

В современном мире, ключевую роль играют уже на абсолютистские показатели вроде ВВП или прямых иностранных инвестиций, а уровень неравенства, социальное чувство несправедливости и инклюзия национального дохода — его распределение в пользу всех групп общества, а не узкой надстройки. Это и создает антихрупокость стран, сильных социальной солидарностью, а не параметрами иностранных инвестиций.

Здесь можно вспомнить и знаменитый парадокс Гордона Таллока, американского экономиста, представителя новой политической экономики: чем выше снимаемые монопольным бизнесом с экономики ренты, тем ниже процент от этих рент, который нужно заплатить по коррупционным каналам политикам при власти. Например, если присваиваемая бизнесом рента от добычи железной руды составляет $3 млрд, то на все процедуры лоббизма достаточно направлять один процент от суммы.

Парадокс Таллока также доказывает, что до тех пор, пока приобретение рент, в первую очередь сырьевых, приносит больший доход, чем создание новых предприятий, капитал будет носить рентоориентированный характер, формируя и рентозависимые политические элиты. Это контрпродуктивная модель, так как инвестиции осуществляются в лоббизм и контрлоббизм, а не в науку, инновации, образование и инфраструктуру.

Это открывает возможность рентным ФПГ эксплуатировать население и других экономических агентов, в основном за счет повышения цен на основные социальные и ресурсные блага. То есть рентные доходы монопольного бизнеса растут, а поступления в бюджет падают. Изменить данную ситуацию может лишь возвращение государству присвоенных бизнесом природных и экологических рент (плата за недра и загрязнение окружающей среды) на фоне снижения налогов производительного сектора экономики (когда увеличение налоговых рентных платежей происходит на фоне сокращения прямых налогов на труд).

А теоретическая модель Андвига — Моена говорит о том, что увеличение числа чиновников-коррупционеров пропорционально снижает вероятность выявления коррупционных транзакций и в то же время снижает потенциальные риски и издержки взяткодателя при поиске им необходимого контрагента, то есть того, кому можно дать взятку. То, что в других странах чревато тюремным заключением, многомиллионным штрафом или даже смертной казнью, здесь ограничивается в худшем случае новой взяткой правоохранителям. Данная модель максимально мотивирует зарабатывать именно на коррупционной ренте, а не на реальном секторе экономики, через вмешательство в политику и так далее. Доход, полученный от ренты в этой системе, не может быть никуда инвестирован, кроме как в приобретение новых коррупционных рент, что исключает получения обществом социально значимого эффекта от этих транзакций — с них не платят налоги и они не увеличивают легальный ВВП.

Таким образом, единственный путь реального перераспределения доходов в пользу широких социальных групп — это:

1. Пересмотр природных и экологических рент, изымаемых государством, в сторону их многократного повышения.

2. Снижение налоговой нагрузки на труд пропорционально увеличению рентных налоговых платежей.

3. Создание системы национальных резервных фондов для аккумулирования сырьевых доходов в период роста мировых цен с целью перераспределения этих ресурсов в пользу общества в период снижения мировых котировок на сырье.

4. Пересмотр результатов приватизации, но не путем глобального передела, а с помощью налога на активы, “надутые ветром”.

5. Максимальное устранение влияния ФПГ на процесс принятия политических решений путем снижения их рентного дохода и переориентации бизнес-групп на сложные производительные виды деятельности, когда системное политическое лоббирование становится ненужным и нерентабельным.

Казахский путь

Казахстан, скорее всего, пошел по пути Саудовской Аравии, когда борются с последствиями, а не с причинами. Значит болезнь в виде социальных протестов может вернуться после завершения ремиссии социальной болезни неравенства.

В случае с казахским фондом не решены главные предпосылки успеха: не создана эффективная методика выявления рентных бизнесов, которые должны выступать в роли финансового наполнителя. И не определены регулярность и размер платежей. Пока это все выглядит как некий народный “общак” или шапка, пущенная по кругу у степного костра.

На данный момент в фонд поступило 12,46 млрд тенге. Донаторами выступили как юридические, так и физические лица. Последние, правда, чисто номинально: корпорации перечислили 12,36 млрд тенге, а население — всего 10 млн. Крупнейшие жертвователи, на которых пришлось почти 100% взносов: АО “Kaspi bank” (10 млрд тенге), благотворительный фонд “Халык” (2 млрд тенге), ТОО “Степногорский горно-химический комбинат” (350 млн тенге). Кстати, в списке пока нет ни одной крупной иностранной ТНК в сфере добычи нефти и газа. Как заявляет руководство фонда, “деньги будут направлены на благо народа Казахстана, на решение проблем здравоохранения, социальной сферы, образования, культуры и спорта. Фонд окажет поддержку детям с орфанными и другими заболеваниями, нуждающимся из социально-уязвимых групп населения, семьям погибших сотрудников военных, сотрудников правоохранительных и специальных органов, а также на другие благотворительные цели”. Но на данный момент можно сделать вывод о том, что в случае Казахстана не реализован в полной мере хотя бы третий пункт указанных выше условий для перераспределения доходов: национальный фонд вроде есть, но алгоритма его регулярного наполнения — пока нет.

Из этого можно сделать и выводы для Украины в контексте “раскуркуливания олигархов”: нужно идти не по пути санкций, а по пути тех самых пяти пунктов. Плюс — правильное управление резервами страны, которые должны работать на внутреннее развитие, а не на западный рынок ценных бумаг. Ну и никак не обойтись без наращивание инвестиций государства в человеческий капитал.