О “малороссийском мифе ХХI века”

Не так быстро, как хотелось бы, но уходят. Но их место нередко пытаются занять новые мифы, также искусственно создаваемые “мозговыми центрами” современных идеологов малорусской второсортности. Таких идеологов сегодня хватает — как в самой Украине, так и главным образом — за ее пределами. Похоже, им хорошо платят за их нелегкий труд — творить такой себе “малороссийский миф ХХІ века”. Но реальная история восстает против таких мифов. Хотя голос ее нелегко услышать сквозь пену фальсификаций и невежества.

Одной из главных конструируемых сегодня исторических мифологем является концепция отсталости, архаичности, нежизнеспособности казацкой Украины — Гетманщины, Слобожанщины, Запорожья — в XVIII веке.

“Украина после бурных и трагических времен Мазепы застыла почти в полной неподвижности... Где-то на задворках Европы, между провинциальной Польшей и еще более провинциальной Турцией... Все самые выдающиеся личности выехали в Петербург или Москву, кто-то убежал в Париж... Под ленивым малороссийским солнцем лежали эти земли нерушимо, пока цивилизаторское око Екатерины ІІ не обратило на них внимание”.

Вот так пишет об украинской истории первых двух третей XVIII века один современный петербургский публицист. В действительности же все в те времена было значительно сложнее, и о “нерушимости” или “бездеятельности” говорить не приходится, тем более — о подъеме украинских земель в результате того, что “цивилизаторское око Екатерины II” повернулось к ним.

Главным вопросом, который стоял перед Украиной в XVII — XVIII веках, был не вопрос независимости или объединения всех этнических земель, а вопрос утверждения того или иного доминирующего пути развития. Все главные политические и военные баталии на украинских территориях в те времена инициировались через определенную цепочку опосредствований — религиозных и этнонациональных — именно этим вопросом. В сущности, речь шла о господстве того или иного варианта экономического и социального развития в лесостепной и степной зонах Украины. Или если говорить на современном языке, то — какому варианту развития отдать преимущество: “фермерскому” или “плантаторскому”? Ведь что такое традиционные украинские хутора и слободы, которые бурно развивались в те времена, продвигаясь все дальше на юг и юго-восток? Это — свободные фермерские поселения, одиночные или гуртовые, самые большие из которых превращаются в небольшие местечки (Украина — страна городов и местечек, отмечал несколько позднее Павел Алеппский), то есть центры ремесел и торговли, а в придачу — еще и административные единицы: центры казацких сотен; настоящие же города имеют Магдебургское право, это и религиозные, и образовательные центры, здесь действуют ремесленные цеха и торговые гильдии. И все вместе людьми воспринимается как родной край, который придерживается обычаев предков, но и не пренебрегает новым, если оно не навязывается силой.

Конечно, такое общество — в соответствии со своим временем — не терпит иноверцев. Однако речь идет о гомогенности религиозной, а не этнической: едва ли не четверть украинских фамилий Надднепрянщины имеет тюркские корни, и это не просто филология, а список казацкой старшины, составленный и изданный в прошлом году Владимиром Кривошеей, открывается четырьмя Абрамовичами (Авраменко, Аврамовичей, Оврамовичей и Овраменко не считаем...).

Когда же речь идет о системе латифундий, о господстве соответствующего способа производства, то о свободных крестьянах-земледельцах не может быть и речи; здесь нужны крепостные, а то и рабы. Социальная структура здесь совсем другая: хутора и слободы допускаются как временное явление на необжитых еще землях. А так — более или менее большие села, поместья, резиденции управителей или арендаторов, помещичьи имения, гораздо меньше городов и местечек, а те, что есть, — административные центры и места постоя военных гарнизонов. Самоуправление в больших городах допускается в определенных пределах — таких, которые не мешают власти магнатерии. А в целом все решают магнаты, а на низшем уровне — их слуги.

В Украине к этому добавлялось то, что магнаты были или иностранцами, или предателями (или перебежчиками). Если в первой трети XVII века среди магнатов еще встречались усердные защитники веры, то потом из православных среди них остались только такие персонажи, как Адам Кисиль, твердость которого в защите традиционной церкви очень точно характеризовалась его фамилией. Понятное дело, что и укрощать невольных крестьян и безжалостно эксплуатировать их лучше всего могли (по крайней мере, пока не выросли надежные местные кадры оборотней) персоны инонационального происхождения...

Первый путь — это путь раннекапиталистического развития, когда основную массу общества составляют мелкие и средние свободные товаропроизводители; второй путь — это сочетание капитализма (большие товаропроизводители) с феодализмом (личная несвобода основной массы населения). При первом пути возможным и желаемым является избирательное право для достаточно широких слоев, при втором — все решает магнатерия (хотя дополнением к этому могут быть электоральные права для магнатских слуг и зависимой от тех или других правителей шляхты). Ни первый, ни второй пути не являются априори чем-то ужасным или чудесным, однако первый все же исторически несравненно более прогрессивный и более динамичный. Хотя бы потому, что он предоставляет возможность ускоренного созидания современной нации как сообщества свободных граждан, вооруженных не только ружьями и саблями, но и грамотностью, системой судопроизводства и избирательным правом.

Конечно, термин “капитализм” тогда еще не придумали. Однако крестьяне хорошо знали, чего они хотят: попасть в казацкое сословие, что означало личную свободу, право на оружие и возможность свободно заниматься земледелием — работать на себя, а не на кого-то. Вот поэтому и “баламутило” Украину долгое время, пока хотя бы часть ее в виде автономных Гетманщины, Слобожанщины и Запорожской Сечи не получила возможность развития с преобладанием именно “фермерского” пути. (Хотя казацкая старшина и пыталась заводить латифундии, но все это было мало похожим на порядки, заведенные на своих землях польскими магнатами и российскими крепостниками).

А вспомним классический образ запорожца. Воин? Да. Но, прежде всего, едва ли не важнейшая составляющая часть той социально-экономической системы, которая создалась в Украине в XVI—XVIII веках; казацкий фактор сделал возможным массовое заселение и хозяйственное освоение лесостепи и продвижение украинских поселений в глубину степи, к Черному морю. А в XVIII веке фактом стал заметный экономический подъем самого Запорожья, превращение его в мощную хозяйственную структуру. В 1770-х годах его население составляло не менее 100 тысяч человек, а территория протянулась от Азовского моря до Южного Буга. Широко распространилось полеводство, которого раньше здесь почти не было, развивались скотоводство (главным образом коневодство и овцеводство) и промыслы — рыбный, соляной, гончарный, оружейный. Конечно, социальный строй здесь далек от идеалов европейских утопистов: главную рабочую силу больших казацких зимовников составляли наемники (не крепостные, а лично свободные люди). Но основная масса населения сосредоточивалась не в зимовниках, а в слободах. Земля считалась собственностью всего войска, следовательно, Кош отводил ее владельцам зимовников и слободским общинам. Взамен население слобод выполняло разные повинности. Главной повинностью казака была военная служба за собственный счет. Крестьян освобождали от военной службы, зато они отбывали немало других повинностей в интересах войска и платили денежные налоги (именно денежные — никакой барщины или ее аналогов, как это было в Российской империи вплоть до 1861 года!). Наемный труд широко применяли и на промыслах, в чумацтве и т. п. Основная масса произведенных товаров вывозилась, и еще раз подчеркну, расширенное товарное производство базировалось не на феодальных принципах, как это было, собственно, в России, а в фермерском по своей сути типе земледелия.

Несколько менее свободно, но все же на основе того же фермерского земледелия с вкраплениями латифундий, но не с рабским, а с наемным трудом, развивались Гетманщина и Слобожанщина. Правда, в последней куда больше чувствовалось российское влияние. Здесь крестьяне делились на свободных, которые имели собственную землю, и тех, что жили на землях казацкой старшины, российских помещиков, монастырей и тому подобное, и за это отрабатывали барщину (в XVIII веке, впрочем, она составляла только два дня в неделю) и платили дань натурой.

Другими словами, будто бы “неподвижная” и “сонная” Украина опережала в экономическом плане Россию времен Екатерины ІІ на сотню с лишним лет — ведь, вспомним, само фермерство пытался внедрить в начале ХХ века премьер империи Столыпин...

А теперь обратимся к вопросам политическим во всей их многосторонности — от экономической политики до образовательно-культурной.

Даже вполне лояльный к Петербургу гетман Иван Скоропадский кое-что делал для развития страны. По приказу Петра I столица Гетманщины была перенесена из разрушенного московской армией Батурина в Глухов близ границы с Московщиной. Гетман начал перестраивать новую столицу, сделав из провинциального местечка значительный город. Скоропадский также продолжил давнюю казацкую традицию поддержки Киево-Могилянской академии и ежегодно выделял из Генеральной воинской казны 200 рублей на содержание ее преподавателей.ш

Следующий гетман — Данило Апостол — сумел, хотя и не полностью, восстановить политическую автономию Гетманщины. Апостол также добился разрешения российского правительства на частичное восстановление заграничной торговли купцами Гетманщины. Он рационализировал формирование бюджета расходов гетманского правительства, которые покрывались за счет “эвекты”, то есть вывозной пошлины, и тратились на содержание чиновников, компанейских полков и артиллерии.

Данило Апостол организовал “Генеральное следствие о маетностях” относительно ранговых, то есть государственных земель, переданных в частную собственность. Он начал кодификацию украинского права, результатом которой стал кодекс под названием “Права, по которым судится малорусский народ”.

Но главные реальные изменения и попытки кардинальных реформ в Гетманщине связаны с Кириллом Разумовским, последним украинским гетманом. Хотя отношение к нему со стороны сегодняшних интеллектуалов весьма различное. Одни считают, что гетман Разумовский — это персона из числа тех, кого в XVIII веке звали “баловень судьбы”. Он, мол, совершенно случайно очутился на вершинах власти и ничем особым не отличился. Мол, персонаж малорусского анекдота — не более. Другие же отмечают, что гетман действительно стремился к воссозданию полномасштабной автономии Украины и даже мечтал о возможной ее самостоятельности. Поэтому, как видим, деятельность Кирилла Разумовского и, главное, ее мотивация до сих пор является предметом интеллектуальных дискуссий. И, кажется, не случайно.

Не буду пересказывать биографию гетмана — она хорошо известна. Примем во внимание его дела, которые начались после того, как в феврале 1750 года казацкая рада в Глухове по указанию царицы Елизаветы избирает графа Кирилла Разумовского гетманом Левобережной Украины.

Практически сразу молодой гетман начинает реформы. Прежде всего — просветительские. Исходил он из того постулата, что наука, образование, культура — это вещи основополагающие для развития страны. Конечно, к такому пониманию он пришел не самостоятельно. Это говорили самые выдающиеся мыслители того времени. К чести Разумовского отмечу, что он был на уровне этих идей. И в том, что хотел ввести общее образование для всех молодых украинцев (то есть в школу должны были ходить все дети всех общественных сословий), и в том, что хотел создать университет в Батурине, который опять стал гетманской столицей, а второй основать на базе Киево-Могилянской академии, причем сама академия стала бы богословским факультетом университета. Намеревался широко основывать новые типографии — не только при университетах, но и при гимназиях. А в придачу — как пересказывали современники — гетман Разумовский лелеял планы пригласить заведующим библиотекой в Батурине самого Жан-Жака Руссо.

Укрепляет гетман и автономию Левобережья. Он начинает сам раздавать поместья старшине (а это был очень весомый рычаг, чтобы держать ее в повиновении), самостоятельно назначает полковников (чего не было со времен Петра І), устанавливает собственные таможенные сборы, чтобы иметь средства в Государственной казне. Под воздействием гетмана появился царский указ от 13 января 1752 года, который запрещал распространение на украинское население холопского состояния (а попытки такие были). Началась военная реформа: была модернизирована артиллерия, в полках вводились голубые формы. Проводил гетман Разумовский и судебную, и административную реформы, создавая целую сеть земских, подкоморских и гродских судов и деля страну на 20 уездов.

Даже больше: гетман регулярно собирал старшинские рады, а в 1763 году для утверждения судебной реформы на Гетманщине сзывал в своей столице Батурине Генеральные сборы. Эти сборы Разумовский намеревался сделать постоянными, преобразовав их в этакий благородный (с примесями духовенства и зажиточных горожан) парламент, а гетманскую власть — превратить в наследственную. Обсуждалось на этих собраниях, в частности, восстановление как традиции заключения статей украинско-российского соглашения с каждым новым монархом, так и таможенной границы между Украиной и Россией. Вообще: в окружении Разумовского доминировала мысль: у нас с русскими один монарх — но две страны, два государства, соединенных только персональной унией.

Все эти попытки усилить украинскую автономию имели следствием противодействие со стороны Петербурга еще при царствовании Елизаветы. Скажем, в 1754 году гетману было запрещено назначать полковников и тогда же были ликвидированы все действующие в Украине внутренние таможенные сборы. В 1761 году от Гетманщины был отделен Киев, который отныне подчинялся Сенату империи. Но главный удар по реформам и планам расширения украинской автономии нанесла новая императрица Екатерина ІІ, которая, несмотря на активную поддержку со стороны Разумовского во время захвата ею власти, не терпела “малорусской шатости” и стремилась утвердить самодержавные порядки чуть ли не в первую очередь в строптивой Гетманщине. Это удалось сделать, применив классическую имперскую тактику кнута и пряника: казацкая старшина получила дворянство и достаточно большие поместья вместе с только что закрепощенными украинскими крестьянами. А тех, кто сопротивлялся, ожидали тюрьмы или изгнание.

Екатерина ІІ упразднила и саму должность гетмана, передав управление Гетманщиной так называемой Второй Малороссийской коллегии. Через год был отменен особый уклад Слобожанщины. Через десять лет царица ликвидировала и Запорожскую Сечь. А в 1781 году автономия Гетманщины была окончательно отменена и на ее территории было образовано Малороссийское генерал-губернаторство. Вот так окончилась последняя попытка модернизировать Гетманскую Украину. Как видим, реформы задуманы и начаты были весьма серьезно, но хватило дуновения ледяного ветра из Петербурга, соединенного с умелой политикой раскола и подкупа старшины, чтобы все проекты были свернуты, а сами реформаторы бессильно сложили руки.

Возможен ли был другой ход событий? Кажется, что да. Ведь события в Украине того времени происходили в общеукраинском, даже больше — мировом контексте. Ведь Петербург во второй половине XVIII века действовал вопреки европейским тенденциям, превращая крепостничество в настоящее рабство и видя в сверхэксплуатации крепостных магистральный путь развития экономики империи. При другом раскладе сил на международной арене и при другом результате борьбы за власть в российской столице такая тенденция могла быть наказана, и Гетманщина и Запорожье так и остались бы на несколько десятилетий хотя бы автономными — что дало бы возможность провести внутреннюю модернизацию. Ведь какая ситуация возникала на украинской территории? Экономическая вольница на больших территориях и выгодных путях, древние традиции общения с Европой и прямое хозяйственное сотрудничество с ней плюс перспектива свободной колонизации едва ли не половины побережья Черного моря. И своеобразная демократия вооруженного народа, точнее — его определенного слоя, но такой, которая служила образцом для всех. Вспомним, что именно в 1770-е годы в полную силу разгорелся конфликт между королевской властью Британии и заокеанскими колониями этого государства. Он начался как сугубо экономический, но быстро перешел в политическую фазу. В апреле 1775 года начались вооруженные столкновения отрядов американских колонистов с британскими войсками... Конечно, европейские газеты до Глухова доходили не спеша, но доходили, и их было кому читать. Не стали ли заокеанские события толчком к радикализации украинского казачества и свободного крестьянства, тем более что в экономическом укладе обеих стран тогда хватало общих черт? Это, конечно, в случае гипотетического продолжения автономии Украины до тех времен; в реальной же истории Запорожская Сечь была ликвидирована в июне 1775 года. Похоже, события в Северной Америке как раз и подтолкнули императрицу Екатерину ІІ к принятию этого решения — уничтожить гнездо политической и экономической вольницы, пока в нем не выросли остроклювые птенцы. А казаков переселить куда-то на геополитические задворки...

В результате такими задворками стала Кубань. Переселенные туда в конце XVIII века и оставленные в покое запорожцы сделали Кубанскую область — территорию Кубанского казачьего войска — одной из основных житниц Российской империи: в 1913 году по валовому сбору зерна Кубанская область вышла на 2-ое место среди регионов империи, по производству товарного хлеба — на 1-е место. Но давайте не забывать, что переселена была только часть запорожцев; при других обстоятельствах все Северное Причерноморье могло бы стать сферой экономической активности украинцев, свободной от феодального строя. И сферой политической активности — также. А там бы и порты были построены, и города расширены (так как, скажем, ни Одессу, ни Севастополь никакая Екатерина не “основывала” — они существовали задолго до нее), и флот свой создан (собственно, такой флот существовал во время российско-турецких войн: вспомним воспитанника Киево-Могилянской академии казацкого полковника Сидора Билого с его Днепровской флотилией), и необходимая инфраструктура. Ну, а в 1789 году в Европе начались революционные времена...

Одним словом, геополитическая фортуна не улыбнулась Украине и началась деградация уже созданного и достигнутого; в этом не было ничего уникального, так как, скажем, регресс Италии или Испании, в свое время, был значительно большим. Но, так или иначе, потенциал развития украинские земли в значительной мере сохранили, и не случайно прозорливые мыслители отмечали и отмечают, что контроль над Украиной является ключевым вопросом для существования Российской империи. Вполне логично допустить, что в случае установления реального контроля за своей страной самими украинцами этот потенциал заработает, наконец, и на саму нацию — как это уже случилось бы два века назад в случае сохранения самоуправления Украины и свободного развития ее экономики...

Сергей ГРАБОВСКИЙ