“Невозможно восстановить страну, пока идет “война всех против всех”” — интервью с Михаилом Минаковым

Почему не удалось изменить политическую систему? Что означает “правый поворот” Зеленского? Можно ли говорить о нелиберальной демократии Украине по примеру Венгрии и Польши? В какие новые рамки мирового порядка придется встраиваться Украине?

Мы поговорили об этом с политическим философом Михаилом Минаковым, руководителем Украинской исследовательской программы Института Кеннана.

Ранее вы были оптимистичны насчет работы команды Зеленского. Тогда вы говорили о возможном разрыве построенной еще во времена Кучмы связки между властью и олигархией. Что изменилось за год?

К сожалению, подтвердилось старое правило: после полутора-двух лет правления любой, кто бы не приходил на президентский пост — начиная с Леонида Кравчука — быстро забывает о предвыборных обещаниях и начинает действовать авторитарно. Казалось, что во время войны и из-за изменений политической культуры, вызванных ею, череда революционных циклов будет разорвана. 

Но политическая система оказалась сильнее импульса войны и радикальной смены политического поколения в 2019 году. Цикличность не преодолена. Институт украинского постсоветского президенциализма — с присущим ему антиправовыми и антидемократическими чертами — показывает, что он крепче любой личности и поколения. Новая правящая группа идет по старому пути.

Можем ли мы говорить о нелиберальной демократии или даже новом авторитаризме в Украине?

Украина — это ни иллиберальная демократия, ни новое авторитарное государство. Она по-прежнему гибридна, в состоянии “между”. 

Иллиберальные демократии — это “государства-предатели” либеральной демократической системы, которые отказываются от правового компонента демократии. В либеральной демократии сильная правовая система позволяет индивидам и малым группам соревноваться на равных с правительством и с “большинством”. В Польше, Литве, Венгрии и Латвии иллиберальный поворот с 2016 года был заметен и измерим. Властные элиты шаг за шагом уменьшали правовую составляющую демократий.

В Украине же правовой компонент изначально не был настолько силен, особенно с 2008—2009 годов. Но это связано не столько с враждебностью к либеральной идее как таковой, сколько со слабостью права — как правосознания, так практики. Историю постсоветской Украины можно рассказывать как все большее невыполнение частей Конституции и международных обязательств.

Чем же можно объяснить СНБОизации реальности, когда роль президентских указов, а не конституционных норм становятся определяющими в стране? 

Секьюритизация политики вполне ожидаема в условиях непрекращающегося военного конфликта. Я бы воспользовался моделью Freedom House, которая обозначает такие страны, как Украина и Грузия, как гибридные или в лучшем случае “частично свободные” системы. В практиках свободы, подчинения и принятия решений у нас гораздо большую роль играют неформальные властные институты, кланы и подобные им сети, а не официальные институты “демократического фасада”.

Рост влияния СНБО на фоне падения значимости Рады, Кабмина и Конституционного суда — признак создания новой “вертикали власти”, которая противоречит самому принципу разделения ее на отдельные на ветви. Теневое государство все меньше прячется за фасадом.

В последний раз у нас создавали вертикаль в 2010—2013 годах. К концу 2012 года вертикаль власти “семьи” Януковича была мощной властной иерархией, включающей президента, самую большую фракцию парламента, всю исполнительную центральную ветвь, большую часть судебной системы и органов власти на местах. 

Эта вертикаль была связана с олигархическими кланами — союзниками, попутчиками и врагами. После парламентских выборов 2012 года, когда кланов-врагов стало много даже в Партии регионов, вертикаль Януковича была обречена. 

Сейчас же в столице произрастает новая вертикаль. Но перед ней гораздо стоит больше препон, чем перед группами Януковича или Порошенко в 2016 году. В судебной системе уже идет война за влияние между президентской вертикалью, органами судейского самоуправления, судейскими и олигархическими кланами, международными игроками.

У нынешней вертикали почти нет шансов дойти до местных советов. Конгресс местных общин не настолько “дисциплинарен”, чтобы сильно увеличить президентское влияние в них. Более того, сейчас бум новой “феодализации” или “автономизации” элит на местах. Таким образом, в Украине остается электоральная демократия, небольшая доля партисипативной демократии и таящий правовой компонент, но усиливается вертикаль власти в центре и анархия на местах.

Я бы говорил о растущей гибридизации политической системы Украины, где происходит смешение авторитарных, демократических, антидемократических и анархических элементов. Как человек, выросший в селе, я хорошо знаю, что гибрид не может давать потомства. Политическая гибридность Украины означает, что государство не может породить новые формы эффективной политики.

Впрочем, большинство стран в мире существуют на предельно низком уровне эффективности. Против этого выступает президенционализм, который враждебен свободе и солидарности граждан, но прекрасно может разделять и властвовать формальными или неформальными способами. Сейчас президентская группа использует СНБО как центр легитимизации своих решений. Наверняка, после смены президента противники Владимира Зеленского попытаются привлечь его к ответственности за эти решения. Но сейчас система сдержек и противовесов настолько разрушена, что никто не может остановить СНБОизацию правовым образом.

С точки зрения долгой истории украинской политической системы, она переживает глубокий кризис. СНБОизация, с одной стороны, поддерживает жизнеспособность системы (в веберовских терминах) харизматическим способом легитимации (с поправкой на медиа-популизм), но с другой— стратегически ее разрушает. К сожалению, неправовые решения находят положительный отзыв в массах, как мы видим по некоторому росту доверия к президенту или распространению “оптимистического взгляда в будущее”.

Важный вопрос: среди каких аудиторий растет рейтинг? Есть мнение, что это происходит за счет сторонников Порошенко. Можно ли сказать, что Зеленский окончательно превращается по стилю правления в предыдущего президента?

Зеленский повторяет траекторию развития Порошенко. Тот тоже вынужден был стать тем, кем стал, нарушив и предвыборные обещания, и “венские договоренности” олигархов. Нынешнее руководство все более похоже на группу Порошенко в 2016 году.

Как оценить нападки на оппозиционные каналы со стороны власти и давление на оппозиционные СМИ в целом?

Это симптомы очень опасны. С одной стороны, в них есть элемент борьбы с подозреваемыми в коллаборационизме и оппонентами во время войны. С другой — это явное подавление оппозиционных СМИ.

На этом фоне меня удивляет легкость, с которой некогда сильные госучреждения отказываются от своей власти. Посмотрите, как легко потерял свою функциональную и правовую роль Кабинет министров, насколько ослаблен парламент в Украине, как мало ценится свобода дискуссий и ассоциаций. И хоть конституционные правки не реализованы, нанесен огромный удар по Раде. Если в 2004 и 2014 годах парламент становился площадкой для диалога элит и нахождения консенсуса, то сегодня этот институт вряд сможет выполнить эту объединяющую роль.

Как вы оцениваете инициативу Зеленского по деолигархизации?

Как смелую и — увы — неэффективную попытку покончить с олигархией. Важно понять: эта борьба с кем — с олигархами или с олигархией? 

Аристотель был прав, когда требовал внимания к телеологии — к цели — формы правления. Цель олигархии — благо для немногих. Именно такая форма правления крепка в Украине, как и во времена олигархических полисов Древней Греции. Украина — это “республика олигархических кланов”.

Если нынешняя правящая группа будет идти путем “деолигархизации”, предложенном в президентском законопроекте, то дюжина украинских граждан может и лишится влияния при применении неконституционных методов. Да, центральные фигуры олигархических кланов и неопатримониальных сетей могут действительно потерять свое положение. Но сами кланы и сети продолжат существовать и будут порождать новых олигархов. Фамилии будут меняться, а принцип и цели правления — нет.

Предложенные методы не приведут к изменению олигархии как системы. Довольно много украинских экономистов и юристов уже говорили, что перед нами борьба одних людей с другими, а не борьба с самой логикой получения ренты.

А почему у Зеленского не подумали о борьбе с плутократами — теми, кто соединяет капитал и власть?

Плутократия ближе к американской или британской политическим системам. Плутократы порождены “старыми деньгами”, которые всегда более влиятельны и связаны со “старыми” элитными семьями. В нашем же случае на такую роль могут претендовать несколько человек, но все они нувориши. Мы общество без “старых денег” и старого капитала. 

Наши нувориши — не капиталисты, а богачи. Их огромная собственность — это богатство, нуждающееся в защите, а не капитал, требующий роста. Горизонт планирования богачей короток. Их дети (пока) не становятся новыми министрами и олигархами. Лучший способ сохранить богатство — вывести деньги из страны в “спокойную гавань”.

То, что могло стать капиталом — и основой растущих экономик в постсоветских странах, — стало богатством. Поэтому плутократия у нас пока невозможна. Ее телеология невнятна для наших богачей и их семей.

Почему при Зеленском не произошло смены неолиберальной экономической политики? Во времена пандемии коронавируса многие страны пересмотрели подходы к распределению благ и экономической модели. Но мы топчемся на том же месте 30 лет, и сменить концепцию не решается даже новая “популистская” власть.

В своем эссе “Посткоммунистический транзит”^[1] я исследую, как меняется политическое воображение тех, кто исследует и осуществляет на практике посткоммунистический переход в последние 30 лет. В этот период исчезает социалистический блок. Запад становится Глобальным Севером, а Восток по большей части — Глобальным Югом. Происходящее пытались описывать в концепции “посткоммунистического транзита”, в которой социал-демократическая составляющая постепенно уступала место в политике разного рода национализмам, а в экономике — неолиберализму.

Концепт транзита идеологически “нормализовал” такое положение дел вплоть до начала XXI века. Но потом само понятие начало переживать переход. Ученые-транзитологи стали больше внимания уделять причинам коррупции, социальной цене неолиберального мировоззрения, патронализма и неопатримониализма, национализма и евроскептицизма.

Неолиберализм в постсоветских обществах оказался крайне токсичен. Этот тип экономической целерациональности лег на постсоветский конфликтный индивидуализм и национал-патриотическое консервативное мировоззрение. Из-за этого, хотя и есть все условия для больших солидарных движений и роста значимости левых партий, собственно левая повестка дня не получает поддержки.

Юлия Тимошенко и ее движение против рынка земли использует “левые элементы”, но старого, демодернизационного образца. Это не ведет к прогрессу ни в социально-экономическом, ни в политическом плане. Левые и леволиберальные идеи не находят отклика в нашем обществе.

Это сильно отличает нас от западноевропейских политических процессов. Там профсоюзы, лево-либеральные и левые партии могут транслировать социальные проблемы в политические решения и программу действий. 

Поразительно, насколько на этом фоне незначим наш “социальный капитал” в Украине. Но если у олигархов есть хотя бы богатство, то у нас — лишь бедность выбора, доверия, солидарности.

Можем ли мы ожидать наступление на трудовые права? Каково состояние угнетенных классов в Украине?

Если политическая система все более подминает политические права, то и социальные права никто уважать не будет. Люди труда и дальше будут беднеть и терять голос.

Но это проблема ощутима и в Западной Европе. Бедность — большая проблема во всем регионе. Мы в этом уже едины. На Западе растет гнев граждан из-за экономических проблем. Боюсь, очень скоро там начнут усиливаться партии, использующие негодование множества против “общего врага”. Этим гневом могут воспользоваться и популисты, и группы, продвигающие новые формы фашистской политики. Впрочем, на Западе им противостоят другие партии. 

У нас же с этим гораздо хуже. Пока создается инфраструктура войны “всех против всех”, очень тяжело восстановить страну и объединить наше множество заново.

В какой мере западные институции понимают ситуацию в Украине? Готовы ли они делать ставку на солидаризацию или же будут продвигать лишь свои интересы?

Тяжело быть оптимистом в вопросе общеевропейской солидарности. Хотя сама солидарность, конечно, важна для Европейского Союза. Но сейчас так много проблем внутри ЕС. Европейская солидарность так активно подвергается нападкам со всех сторон, что времени и ресурсов на солидарность за пределами ЕС нет. 

Впрочем, короткие, истеричные вспышки солидарности происходят — и на фоне весенней военной угрозы для Украины со стороны России, и на фоне диктаторского произвола в Беларуси. Но стратегически Запад ослаблен. Это связано также и с глобальным падением влияния Запада — “беззападностью”. Растет “истернизация” и усиливается влияние политической культуры “Востока” на Запад.

Это добавляет энергии для десолидаризации Запада, который находится в поисках новых оснований для единства. Поездка Джо Байдена в Европу в июне 2021 года — это попытка Запада разобраться внутри себя и поговорить с оппонентами, в том числе и с Путиным.

Сейчас элиты и народы Запада сосредоточены на себе и вряд ли интересуются событиями в Украине и понимают их.

Означает ли это, что мир вступил в эпоху беспорядка? Чего ожидать Украине и миру от предстоящей встречи Байдена и Путина?

Предыдущий порядок идет вразнос, а новый еще не установился. Да, мы в периоде глобального беспорядка и зарождения нового порядка. Часть этого — дискуссии, которые проходят в эти дни в Лондоне, Брюсселе и Женеве. 

Никаких особых договоренностей от Байдена и Путина ожидать не стоит. Гораздо важнее, о чем договорится коллективный Запад. Встреча лидеров США и России, наверное, возобновит действие каких-то каналов коммуникации между Вашингтоном и Москвой. Не более того.

Для Украины сейчас важный период. Мы остаемся — пусть неоформленным, но реальным — союзником Запада. С 2014 года у Украины и Запада общая судьба, нравится это или нет. Никакие саммиты этого не изменят.

Что касается влияния Запада на Украину, то я часто слышу от украинских коллег жалобы на “внешнее управление”. Я понимаю причины такого взгляда. Но знаю, что в Вашингтоне и Брюсселе считают, что их влияние на ситуацию в Украине минимально. Несовпадение этих взглядов показывает, как мало коммуникации между элитами и народами Украины и Запада и насколько важно ее нормализовать.

Диалог Украины с Западом должен происходить на постоянный основе. Он должен быть “мультитрековым”, многоуровневым, чтобы множества знали и понимали друг друга. Пока же небольшие группы в Украине и ряде стран Запада захватили эти каналы коммуникации. Вместо важной работы они составляют списки врагов. Это лишь добавляет недоверия для всех участников процесса.

Может, украинской власти выгодно использовать этот концепт внешнего управления? В этом ключе секретарь СНБО, Алексей Данилов, недавно обвинил Запад в сдаче Крыма в 2014 году.

Это не столько антизападная позиция, сколько симптомы усталости и фрустрации правящей группы. Несмотря на демарши украинского руководства, Запад положительно относится к Украине. Он расколот по вопросу “Северного потока — 2”, но един, когда идет речь о территориальной целостности и единстве Украины.

Из-за отсутствия нормального многоуровневого диалога, в котором бы принимали участие разные, в том числе оппозиционные политические и маргинализированные социальные, группы, истерические вспышки и периоды усталости друг от друга будут продолжаться.

Возможен ли антизападный крен у Зеленского и переориентация, например, на Ближний Восток или Турцию?

Тактически это возможно. Но нравится нам это или нет, наше будущее зависит от будущего Запада. Поэтому в интересах Украины усиливать диалог на всех уровнях, как, впрочем, и у себя. 

Важно прекратить узурпацию международной коммуникации, которую нынешние контроллеры выдают за диалог.

Иван Крастев указывает, что, если Запад — это наше будущее, которое уже существует, то тогда население может не выбирать его, а просто взять и уехать из страны. Действительно, зачем ждать будущего, если можно собрать вещи и завтра быть в Германии?

“Народ” — это воображаемое как некое единство судьбы. Реально же существует лишь множество. Борьба за право установить рамки “народа” — включить или исключить из него ту или иную группу — зашла очень далеко. Социальная жизнь в стране весьма некомфортная. 

Мы уже говорили о малозначимости либерального компонента в украинской демократии, из-за чего права индивидов и малых групп все менее защищены. Если такие группы разуверяются в общем будущем, то вполне возможно, что они будут уезжать, продолжая более чем столетнюю традицию волн украинской эмиграции.

Кроме того, и электоральный компонент демократии у нас сбоит. В 2019 году украинцы объединились вокруг определенного набора интересов и проголосовали за того, кто обещал их выполнить. Но в 2021 году эти обещания забыты, что показывает, насколько незначима роль выборов в определении реальной политики. Наши выборы конкурентны и малопредсказуемы, но их результаты не меняют направление развития страны.

С другой стороны, выборы в этой системе все еще выполняют роль легитимирующего фактора. Власть очень болезненно воспринимает падение своих рейтингов.

В Украине правящая группа делает ставку не на силовиков (как в России или Беларуси), а на выборы, результатами которых каждый раз надеется управлять. В Украине в силу забывчивости и низкой гражданско-правовой рациональности избиратели ценят выборы. Да, они не меняют содержание политики, но постоянно меняют ее реализаторов. А значит для успеха в конкуренции нужны электоральные симпатии, а не гвардия с дубинками. 

Почему не произошло сдвига в том вопросе, который играл одну из главных ролей в победе Зеленского, — прекращении войны на Донбассе?

Президентам удобно иметь войну в стране. С 2014 года она вместе с газом и нефтью является исключительно президентским “бизнесом”. Война позволяет правящей группе действовать в условиях чрезвычайности. Даже если лавры миротворца привлекали Владимира Зеленского в 2019 году, к началу 2021-го он избавился от этого, а его спарринг-партнеры в Москве и Донецке этому способствуют.

Фактор безопасности дает правителям дополнительные рычаги политического и социального управления без привычных для мирного времени правовых рамок.

Стоит обратить внимание, что в условиях отказа от идеи заморозить конфликт новая команда пытается найти способ переформатирования рамки, в которых рассматривают территориальные проблемы Украины. На примере Крымской платформы видно, как президентская команда пытается расширить эту рамку и привлечь к участию не только Запад, но и Восток, в том числе Турцию. 

Я бы обратил внимание еще и на то, что украинский народ сегодня находится в новой для себя ситуации — “разделенного народа”. В таком положении были когда-то немцы. В такой ситуации находятся и китайцы из-за разделенности континентального Китая и Тайваня. Опыт преодоления такой ситуации учит, что для воссоединения нужно готовиться. Необходимо работать и с политическим воображением, и с культурными политиками, и с государственным строительством. В нашем развитии необходимо всегда оставлять место для донбассцев и крымчан. Нужно отказываться от блокад и переходить к стратегическому реинтеграционному терпению.

Решение конфликта на Донбассе — это уже вопрос многих лет. Возможен ли прорыв, если Зеленский и Путин о чем-то договорятся?

Буду рад ошибиться, но реинтеграция — это работа на поколения вперед. Ее нужно начинать с новой объединительной рамки для народа Украины, которая сможет объединить множественное разных регионов и сословий страны. Лишь она может дать терапевтическую основу для всех жителей страны, предлагая солидарный проект, резонирующий со своим множеством и с множествами Запада.

Но как это возможно, если в Украине мы видим доминирование неинклюзивных идеологий, по сути, национализма, в гуманитарной политике и неолиберализма в экономической сфере?

Да, политики разделения и исключения сильны. Отчасти это связано с тем, что они просты и не требуют от политиков и подданных особых усилий.

Политики солидарности сложны. На волне модернизации, когда идет развитие и распространение образования, научного мировоззрения, гражданской эмансипации, универсальная солидарность возможна и желательна. Она же включает процессы, позволяющие сложным идеологиям леволиберального и социалистического толка влиять на поведение отдельных людей, групп и множества в целом.

Мы же живем на волне демодернизации. Образование основано на “помрачении”, а не на просвещении, — оно работает на еще большее разделение и исключение, на “малую Украину”. В таких условиях возвращение к универсальной солидарности выглядит сверхзадачей. Только добрая и долгая воля могут изменить “волну”. 

Говоря об этом, я тут же ловлю себя на мысли, что людей, готовых услышать этот тезис, становится все меньше.

Чего ждать Украине в этом году и в начале следующего? Массовые протесты? Объединение олигархов против Зеленского или досрочные выборы?

Поскольку право и Конституция действуют все меньше, то все меньше можно предсказать ситуацию. 

Совершенно однозначно, что растет социальная и экономическая несправедливость — и социальное напряжение. Кто и куда это напряжение канализирует? Сильных социал-демократических партий и влиятельного профсоюзного движения нет. Значит, что эту энергию будут использовать правые политики или популисты обоих флангов. Левые и леволибералы, которые подрывают друг друга во взаимных сектантских спорах, будут оставаться на маргинальных позициях. Это значит, что приближающиеся протестные движения будут, скорее всего, работать на еще большее разделение.

Что касается олигархов, то правление СНБО и секьюритизация политики создают в их среде все больше враждебных к власти групп. Но кроме рисков для правящей группы, некоторые решения правящего класса —например, относительно земли — создают предпосылки для массовых протестов. Вместе все это создает предпосылки для очередного “майдана” и смены режимов в непредсказуемо близком времени.

Как воспринимают Зеленского на Западе?

Если президент Зеленский заявляет, что он неприятно удивлен действиями “западных партнеров”, то на Западе политики пытаются скрыть неприятное удивление происходящим в Украине. Вместо усиление диалога между партнерами возникает психологическое напряжение и усталость друг от друга.

Можем ли мы считать, что администрация Байдена значит что-то новое для мира?

Для мира новая команда готовит сотрудничество демократий в борьбе с автократиями. Дело идет к новой борьбе “лагерей”. Демократиями будут называть те страны-союзники США в противостоянии с Китаем.

А для США, по крайней мере на федеральном уровне, новая команда пытается привнести новую социальную политику, преодолеть травму расовой сегрегации и корпоратократии 1960—1970-х. Это происходит при солидарности “стариков”, которых олицетворяет Байден, и “молодежи”, пытающейся вместе найти более справедливую рамку развития.

Америка разрывается между глобальными обязательствами (содержание гигантской армии и дипломатической сети, противостоящей Китаю) и внутренними социальными потребностями.

Насколько это схоже с тем, что Рэндалл Коллинз называл перенапряжением империй?

Перенапряжение действительно присутствует. Но оно создает энергию политического творчества. Нет уверенности, что этот творческий порыв приведет к снятию напряжения между глобальным и внутренним наборами потребностей США. 

Первый замер успешности политики президента Байдена будет сделан в следующем году на выборах. Удастся ли Трампу “продать” социал-консервативную программу снова? Сможет ли противоречивый либерально-социальный проект Джо Байдена привлечь на свою сторону людей? В США идет острая публичная борьба идей и программ разного направления с непредсказуемым результатом.

Впереди еще выборы в российскую Думу и протесты сторонников Навального. В соседней Беларуси идут процессы, связанные с протестами и арестом Протасевича. Должна ли Украина солидаризироваться с этими деятелями, учитывая их не всегда прогрессивный бэкграунд?

Есть правило человечности. Любой человек, находящийся под пытками или под угрозой убийства за политические взгляды, должен получить моральную поддержку, даже если у вас с жертвой есть идеологические разногласия. Человечность выше идеологических разделений. 

Мы живем в ужасном мире. Только от нашей поддержки зависит то, сможем ли мы в нем прожить еще немного — и немного лучше. Когда мы добавляем человечность в этот враждебный мир, мы подтверждаем человеческое достоинство и делаем мир немного сноснее. 

Украина должна солидаризироваться с политиками, которые отстаивают общечеловеческие права и в самой Украине, и за ее пределами. Мы живем в мире “третьей волны автократизации”, которая является прямой физической и интеллектуальной угрозой для всех, читающих эти строки. Мы должны по возможности ей противостоять, отстаивая свободу и отдаляя новое издание концлагерей.

Вступил ли капитализм в новый цикл после вливаний и поддержки экономики, которые были сделаны во времена ковида? Что происходит с его ядром во время последнего кризиса? 

Беззападность и истернизация говорят о том, что статус мир-системного ядра приобретают незападные общества. Деление на ядро и периферию проходит не по странам, а по классам. Часть общества Китая уже стала ядром, а часть Запада — периферией. 

Валютные вливания в массы, а не банки (как в 2009 году) — новый опыт с неясным эффектом. Давайте посмотрим, укрепит ли это экономики и множества западного ядра. 

Челленджеры мир-системного ядра, такие как путинизм или трампизм, подрывают порядок, который долгое время поддерживал баланс между суверенитетом индивида, “большинства” и государства, установившийся после Второй мировой войны.

Эти челленджеры подрывают, прежде всего, универсализм индивидуальных прав. Их действия направлены на создание консервативного воображаемого большинства. Права всех остальных могут игнорироваться, а любой социальной диалог вне большинства — запрещаться. Например, путинская Россия с 2006 года развивала идеи “суверенной демократии”, конструируя консервативно сформированное управляемое большинство и подрывая универсальные ценности. Но эти челленджеры остаются в стороне глобальной политики. Их действия помогают новым классам становится ядром, достигать своей цели.

Новое “китайское ядро” подразумевает иные, недемократические и незападные формы социального управления, политического правления и властных отношений. Это будет влиять на политические системы в в ближайшие годы, в том числе и на политическую систему Украины. Но мир полон неожиданностей и остаётся открытым для политического и социального творчества. От нас зависит, каким будет наше коллективное будущее.

Михайло МІНАКОВ, Олексій ЯКУБІН