Нефть в обмен на инновации

Из каких источников финансируются создание и вывод на рынок инновационных продуктов? В СССР все разработки на 100% финансировались государством. А в КНР, например, — в основном государством, которое не только контролирует крупнейшие компании в сфере “высоких технологий” и производства вооружений, но и всеми доступными средствами поощряет копирование зарубежных инноваций и новых промышленных технологий. В большинстве стран мира инновации никто не финансирует из-за невозможности конкурировать с развитым высокотехнологичным сектором наиболее передовых стран. В России, где слово “инновация” употребляется применительно к любому новому продукту сложнее электрочайника, о серьёзном финансировании инноваций можно говорить пока только в сфере информационных технологий и в ВПК (например, ракета “Булава” или система “Глонасc” — чем не инновационные продукты?).

В индустриально-развитых странах (США, ЕС, Канада, Япония, Швейцария, Южная Корея) и в ряде других крупнейших экономик мира (Бразилия, Индия) инновации в первую очередь финансируются из исследовательских бюджетов стратегических инвесторов — крупных и средних, как правило, негосударственных корпораций в соответствующих отраслях, а так же из инвестиционных фондов, специализирующихся на финансировании новых компаний в сфере высоких технологий. На последние, обычно называемые “венчурными фондами”, в США в последние 20 лет приходится 10—20% от финансирования инноваций (в зависимости от фазы экономического цикла).

В России, где, помимо сырьевых компаний и некоторых государственных оборонных предприятий, никто не располагает значительными ресурсами для создания и внедрения новых технологий, соответствующих мировым стандартам, одним из направлений модернизации стали государственные инвестиционные фонды — Роснано, РВК — и технопарки с “особыми условиями” госрегулирования (Сколково). Для того, чтобы оценить перспективы перехода России от экспортно-сырьевой экономики, использующей устаревшие советские технологии или импортирующей относительно современные продукты, к инновационной модели экономического роста, необходимо начать с определения механизмов для такого развития.

Механизм инновационного развития пока один: отечественные производители тратят деньги на разработку и создание нового продукта, если у них есть на это средства и на рынке почему-то нет иностранного конкурента (например, программного обеспечения для российских банков от компании ЦФТ или новой версии созданного ещё в СССР истребителя “Су”). Таких примеров крайне мало, но стратегические инвесторы всё же поставляют подавляющее большинство инноваций на рынок. Инвестфонды и проекты технопарков не могут составить конкуренцию стратегическим инвесторам. Причины этого, в первую очередь (и особенно — в нашей стране), состоят в основных экономических мотивациях инвесторов.

Во-первых, инвестиционные фонды хотят вложить деньги не в инновации, а в успешно продвигающие их на рынок производственные компании. Выгоду от этого они мечтают получить “западным” методом — через последующую продажу подорожавших акций. Другого способа вернуть деньги с прибылью у инвестфондов быть не может. Однако крупные и средние производственные компании не могут быть объектами венчурных инвестиций, поскольку в целом находятся на более поздних стадиях развития. Первые 3—5 “раундов” привлечения в проект инвестиций — от финансирования создания прототипов инновационных продуктов до продвижения на их рынок и расширения производства — такие компании уже прошли, и их акционеры не примут средства на весьма жестких условиях, которые обычно выдвигают венчурные фондами в части участия в управлении и гарантий первоочередного возврата средств фонду.

Венчурный капитал могут принять небольшие и вновь созданные компании, но именно им действующие в РФ инвестфонды, скорее всего, ничего не дадут: у мелких и новых инновационных компаний в России нет шансов для быстрого роста даже при вливании “на старте” достаточного венчурного капитала ввиду особенностей нашей налоговой системы, отсутствия механизмов господдержки отечественных производителей, слабого развития институтов фондового рынка.

Во-вторых, даже в развитых странах стратегический инвестор обычно более заинтересован в покупке новой технологии, чем инвестфонд, так как может лучше оценить целесообразность создания продукта и вывода его на рынок. У стратегического инвестора в какой-то момент может не быть денег, в отличие от фонда, который разместил паи инвесторам, однако “стратег” может финансировать развитие из оборотных средств, а не делать инвестиции только когда нужно разместить венчурный капитал.

Конечно, большие компании, в том числе самые передовые, нередко отказываются от перспективных технологий, если они уже выбрали для себя другие, пусть не всегда лучшие. Иногда они покупают патенты просто для того, чтобы “положить их на полку” и закрыть к ним доступ конкурентам. Кроме того, крупным компаниям не нужны “технопарки”, ведь они “привязаны” к собственным исследовательским и инжиниринговым центрам, а налоговые льготы вроде обещанных в Сколково на них всё равно не распространят: основной бизнес в “особую зону” перевести невозможно. Сотрудничество “стратегов” с правительственными технопарками и инвестфондам может оказаться формальным, а их главные бизнес-стратегии будут разрабатываться и реализовываться в совершенно других местах. Более того, многие венчурные фонды создаются стратегическими инвесторами с целью использовать все возможности отбора перспективных проектов, а в случае успешности инвестируемых компаний — иметь рычаги для их поглощения. Именно такой сценарий, видимо и будет преобладать в России в ближайшие годы.

И всё же даже в России роль венчурных фондов в создании новых компаний, обладающих уникальными технологиями, в действительности может оказаться намного выше, чем их доля в сумме капиталовложений на создание новых технологий и их превращение в рыночные инновационные продукты. Главное отличие венчурных фондов как инвесторов в новые технологические бизнесы от стратегических инвесторов заключается в разных целях и стратегии. Венчурный фонд находит проекты и предпринимателей, которые по разным причинам оказались за бортом бизнес-стратегий крупных корпораций или представляют собой что-то настолько новое, что их создатели не хотят раньше времени продавать свои идеи и создаваемый ими бизнес. Такими причинами не обязательно являются политика крупных корпораций или коррумпированность бюрократов. Чаще всего дело в предпринимательских способностях и мотивациях новаторов, которые хотят получить значительную прибыль от роста своего бизнеса, а не работать на крупную компанию даже за большую гарантированную зарплату. Именно на это и следует рассчитывать правительству, если оно намерено развивать инновационную экономику опережающими темпами, а не пытаться лет за 10-15 сократить отставание от КНР хотя бы на пятилетку.

Для мобилизации предпринимательских способностей и частного капитала, который может прийти как через инвестфонды, так и непосредственно от богатых бизнес-“спонсоров” проектов, необходимо создание рыночных механизмов. В первую очередь, речь должна идти о существенном повышении мотивации для частного капитала в высокотехнологическом секторе России, для чего необходимы:

1. Длительные “налоговые каникулы” (не менее 8—10 лет) для всех проектов, направленных на создание продуктов с высокой наукоёмкостью, ориентированных на экспорт или на значительное замещение импорта.

2. Серьёзные инвестиции государства в подготовку кадров, включая обучение за границей на основе контрактов, предусматривающих последующую работу на Родине.

3. Правовая защита бизнеса. Не столько “от силовиков и коррумпированных чиновников”, сколько в российских судах, где патентное, налоговое и корпоративное право продолжает трактоваться весьма вольно и, обычно, не в интересах бизнеса.

Какой капитал можно привлечь для финансирования инновационных проектов и новых технологических компаний в России? Помимо капитала российского происхождения — средств оффшоров, аффилированных с крупными отечественными экспортёрами сырья и банками, — главными инвесторами в “высокие технологии” до настоящего времени были промышленные компании из США и стран ЕС. Если считать инвестициями в высокие технологии и в инновации, а так же в создание бизнеса, в котором доля затрат на R&D (исследования и разработки) составляет не менее 5% от объёма продаж, то к данной категории в России можно отнести небольшое количество международных проектов. Наиболее крупными из них являются исследовательские и проектные центры компаний Intel, Siemens, Airbus и другие. В основном такие проекты призваны снижать затраты на разработки, перенос в Россию часть дорогостоящих проектных работ, параллельно продвигая на наш рынок созданные на Западе продукты, и повышая квалификацию местного персонала. Наиболее типичные направления их бизнеса — разработка версий продуктов для локального рынка, например, программное обеспечение для России и стран с преобладанием русского языка, разработка элементов новых продуктов для мирового рынка (например, микросхем, узлов и деталей для самолётов, а также “оффшорное программирование” по индийскому образцу).

Создание принципиально новых продуктов в сфере высоких технологий на расположенных в России мощностях не может входить в сферу интересов иностранных стратегических инвесторов: с их точки зрения опасно переносить за границу, в страну с неконтролируемыми рисками, в первую очередь, слабой защитой интеллектуальной собственности в России, налоговым “беспределом” и промышленным шпионажем, высокомаржинальные бизнесы. Зарубежные венчурные фонды с реальным иностранным капиталом, а не с легализованными в оффшорных зонах средствами российских бенефициаров, также не будут вкладываться в создание новых технологий в России — им не походит соотношение риска и доходности таких инвестиций. Наш собственный опыт инвестирования в международные венчурные фонды дополнительно убедил в том, что хорошая разработанная технология принесёт больше прибыли на более развитом рынке (США, ЕС, КНР), а в России более выгодно инвестировать в проекты, где имеет место не разработка новых, а удачный перенос существующих технологий на массовый потребительский рынок, вроде популярных интернет-сайтов.

По этой причине венчурный капитал для российских инноваций также должен быть в основном российским. Этого капитала потенциально больше, чем “настоящего” иностранного: россиян, экспортировавших десятки и сотни миллионов долларов, обладающих знаниями, применимым у нас бизнес-опытом и предпринимательскими амбициями, безусловно больше, чем аналогичных иностранцев, готовых принять в России сопоставимый риск. Создаваться такие венчурные фонды в ближайшие годы должны всё равно в оффшорных юрисдикциях и работать в России так же, как работают принадлежащие оффшорам отечественные нефтяные компании, банки или девелоперы. Правда, с очень существенными налоговыми льготами для принадлежащих им в России высокотехнологических проектов.

По этому пути давно пошли не только китайцы и индусы, привлекающие инвестиции богатых соотечественников в свои страны, но и Казахстан. Причём оффшорные венчурные фонды будут наиболее эффективно правовой формой инвестирования не только для частных инвесторов, но и для государства в лице соответствующих “корпораций”. Бесполезно изобретать иные формы коллективного инвестирования в российские инновации, пытаясь удовлетворить прикрывающихся патриотической риторикой депутатов или не желающих изучать зарубежное право работников налоговых и правоохранительных органов. Если в российскую юрисдикцию пока не возвращается капитал бенефициаров нашей экспортно-сырьевой экономики, то не пойдёт и венчурный капитал. Сначала нужно создать подходящие условия и показать позитивный пример.

Таким образом, можно с уверенностью сказать, что основные инвестиции в создаваемую пока в планах или в мечтах инновационную экономику России могут прийти в основном от российских стратегических инвесторов и от иностранных венчурных фондов, принадлежащих российским бенефициарам, включая государственные компании. От “настоящего” иностранного капитала можно ожидать в основном финансирования проектов захвата перспективных рынков новых продуктов.

Алексей ГОЛУБОВИЧ