Люди — это и есть война

Очередная годовщина российско-грузинской войны 2008 года — хороший повод для медитации о составлении избирателями своего мнения.

Нельзя не увидеть, что люди в нашей стране и в России в основном быстро сформировали отношение к “грузинской кампании” Москвы и к “осетинской кампании” Тбилиси.

При почти тотальном отсутствии проверенной информации не только о фактических действиях сторон конфликта, но и о планах верховного командования, доведённых посредством приказов до командиров подразделений, — избиратели как в Украине, так и в России определили для себя степень вины каждой из сторон и тогда же, в августе 2008 года, уже безапелляционно говорили, где добро и зло в этой войне.

За минувшие три года кое-какая проверенная информация появилась, однако переоценки случившегося в среде избирателей не произошло. Наоборот — можно сказать, что существует чёткая последовательность: чем больше информации появляется, тем меньше смысл и значение тех событий волнуют избирателей.

Фактически, каждой из сторон конфликта — то есть группами избирателей, выражающих поддержку сторонам, — были приняты догмы об “августовской войне”. И эти догмы — как можно предположить — будут переданы следующему поколению.

Подчёркиваю: при практически полном отсутствии данных и при абсолютной невозможности лично, непосредственно засвидетельствовать происходящее избиратели быстро и надолго сформулировали своё мнение. Да не о чём-нибудь малозначительном, а о войне.

Таким образом, пример тех событий наглядно показывает, что верно утверждение: сначала в человеке формируется внутреннее убеждение по тому или иному поводу, а уже потом, интерпретируя события, человек обращает внимание на факты и подбирает отдельные из них так, чтобы утвердить своё убеждение.

Именно этот результат нанизывания отдельных фактов на нить внутреннего убеждения мы и называем мнением избирателей.

Информационная политика всех государств — а уж на примере России и Грузии это видно просто превосходно — так или иначе, но вся сводится к тому, чтобы дать избирателю исключительно те факты, нанизывание которых на нить внутреннего убеждения не повредить государству. От остальных фактов внимание избирателей отвлекается удобным для данного государства методом.

Кстати, различие этих методов хорошо видно в опубликованных на сайте радио “Эхо Москвы” интервью президентов Медведева и Саакашвили.

Средства массовой информации действуют в том же ключе. Ведь СМИ как сервис, по сути, и является фильтрацией и “поворачиванием” фактов нужной стороной.

Внутренние убеждения избирателей как правило остаются без внимания. С ними работают обычно лишь в контексте, скажем, цветных революций, да и то ограниченно, сосредотачиваясь снова-таки на фактах. Почему же внутренние убеждения избирателей так непопулярны?

На деле, речь идёт об идентичности. Чтобы сказать, как и когда формируется такое убеждение, и как оно действует, нужно сказать, кто этот человек, об убеждениях которого поставлены вопросы. И тут честный ответ иногда — пугает.

Пугает он тем, что совершенно чётко показывает: нет никаких отдельных, отчуждённых от людей процессов, есть только люди, которые сами по себе — эти процессы. Например, если уж мы говорим о войне, то нет войны как таковой, есть люди, которые сами по себе — война.

По отношению к российско-грузинской войне избиратели быстро разделились на три группы: две большие и одну маленькую. Маленькую группу составили те, кто обвинил во всём спецслужбы. Мол, у спецслужб в современном мире нет национальности, есть только корыстные устремления, и война помогла им реализовать много таких устремлений, а также защитить захваченную ранее в Абхазии собственность.

Большие группы составили те, кто обвинил во всём Саакашвили, и те, кто обвинил во всём Россию. И это при том, напоминаю, что никакой достоверной информации ещё не было, были лишь тщательно отбираемые воюющими сторонами факты.

Обвинение Саакашвили означает, казалось бы, простую вещь: оправдание России. Но эта вещь не так проста, если подумать.

История России — это история экспансии, история войн. Московия-то и стала Россией тогда, когда было увидено, что без такого превращения нельзя достойно участвовать в европейских войнах. И в СССР Россия трансформировалась тогда, когда из всех дыр на фронтах Первой мировой полезло осознание того, что без очередной системной модернизации ничего России в европейских делах не светит. Вот почему, в частности, сталинизм с его индустриализацией и вообще военной направленностью есть возврат к российской идентичности, — ну, правда, в марксистской стилистике, — и поэтому не может быть преодолён, так как для этого потребовался бы отказ русских от российской государственности, от самой идеи России. И этот отказ, кстати, можно было наблюдать намечающимся в конце 1980-х — начале 1990-х, когда всё посыпалось.

Итак, неудивительно, что русские обвиняют Саакашвили и оправдывают Кремль. Ибо русская идентичность — суть движитель истории России — в том и состоит, чтобы поддерживать Россию в войне, которую довелось вести. Вне зависимости от того, что это за война, каковы её цели и последствия. Если уж стороной в войне является Россия, то русский её неминуемо поддержит. Таково его внутреннее убеждение. Иными словами, он сам — война России. Когда это утрачивается, утрачивается русскость, и появляется что-то другое — и это “другое” называют то либерализмом, то космополитизмом, то толстовством и так далее.

А что это означает политически? Это означает, что именно в условиях доблести, в условиях осуществления стратегии экспансии — естественно, не на уровне бытовых мыслей, но на уровне, так сказать, “кармического ветра, наполняющего паруса судьбы”, — русский только и живёт. Живёт, конечно, в форме России. “Скажи-ка, дядя, ведь не даром...”.

Тут-то и есть самая суть былой популярности Путина: он лидер в войне. И самая суть его нынешней рейтинговой дряхлости: в новых схватках что-то русские не блещут. “Не смеют, что ли, командиры чужие изорвать мундиры о русские штыки?”.

Понимаете, с такими избирателями вопрос должен стоять не о том, как России жить хорошо, но о том, а может ли вообще Россия жить хорошо, если не создаётся, как минимум, впечатление о проводимой экспансии. Подумайте, что это означает для всех соседей России.

Вторая большая группа людей о российско-грузинской войне сказала: виновен Кремль. Понятно, что у них тоже не было никаких достоверных данных о событиях, и это мнение шло от сердца. То есть от внутреннего убеждения в том, что Россия не права; лучше сказать, что права быть не может.

Да, действительно, можно увидеть сейчас, что в Москве планировали войну против Грузии задолго до 2008 года. И что Саакашвили, таким образом, прав, когда говорит, что это не было спонтанной реакцией Медведева на “осетинскую кампанию” Тбилиси.

Но эта его правота означает вовсе не то, что принято думать.

Тут важна обратная сторона. Вопрос не в том, что Россия это планировала. Потому как было бы странным отсутствие подобных планов. Военные в принципе не могут не думать, кто в будущем станет противником, и не могут не разрабатывать планы действий в связи с этим, — это нормальная практика для суверенного государства. И ведь было вполне ясно ещё в 2005-2006 годах, что Грузия — вероятный противник. Причём не потому, что Путин такой злой, а потому, что так сложилась ситуация в регионе. Вопрос тут в том, почему руководители России сейчас отрицают эту подготовку? Какой страх обуславливает это отрицание?

Уж не о том ли это отрицание говорит, что в Москве боятся своего постсоветского окружения? И боятся не потому, что кто-то там на территории бывшего СССР или — шире — стран Варшавского договора может навредить России. Однако потому, что самой России в связи с этим крайне трудно удержаться от того, чтобы навредить своему окружению. По большому счёту, это страх артиллериста применить артиллерию, — хотя как раз именно такое применение и делает артиллериста самим собой.

Когда говорят о том, что у русских сейчас кризис идентичности, имеют в виду именно это: как тому, кто сам и есть экспансия, кто сам и есть война, кто сам и есть империя, — удержаться от того, чтобы быть экспансией, войной и империей? Так что, совершенно естественно, что русские бросились искать какой-то “костыль” для своей идентичности: православие, национализм и так далее. Страх Москвы в контексте российско-грузинской войны проявился в том контексте, что огромное количество людей и организаций, целые государства рядом с Россией должны быть объявлены врагом просто потому, что поддерживают не Россию в войне, — к этому русский ведётся логикой собственной идентичности. Но что значит объявить врагом? Это значит — вести войну. В конечном счёте, это значит изменить систему господства в самой России, так как нынешняя явно не позволяет осуществлять ничего подобного. А как на такое пойти?

И здесь — тупик. Исключительно потому, что избиратели, формируя своё мнение, не думают, а чувствуют, — иными словами, руководствуются внутренним убеждением, а не фактами, — руководители России и многочисленных организаций в России не могут не работать на основе чувств русских, а руководители соседних государств и многочисленных организаций русофобски настроенных людей не могут не работать на основе чувств таких людей. Это — идеальная почва для конфликтов, в том числе военных конфликтов на границах России.

Потому что люди, которые здесь живут, сами по себе и есть конфликт, сами по себе и есть война. Вот что такое расширение НАТО на восток. Вот что такое ПРО США в Европе. Вот что такое отход Грузии при Саакашвили от русской культуры и откровенно антирусская политика правительств в Узбекистане, Таджикистане и Туркмении.

Раз уж люди en masse не отказываются от своих идентичностей, то нечего и ждать, что на этой земле когда-либо воцарятся мир и покой.

Избиратели, элементарно, до сих пор не научились думать, а не верить—не верить, прежде всего, своим собственным чувствам. Которые не то чтобы всегда обманывают, но всегда приводят к разрушительным последствиям. Ибо в основе этих чувств и есть разрушение.

Дмитрий ЛИТВИН