Лампедуза

Тяжелые запоры на их рынке труда блокируют не только конкуренцию, но и иностранных специалистов в менее успешных странах. Они также усиливают борьбу последних с оттоком собственного капитала, дабы противостоять падению и без того низкой фондовооруженности своей рабочей силы.

Либеральная критика предполагает, что нехватку и отток капитала из развивающихся стран может с лихвой восполнить его иностранный собрат. Однако этот собрат зачастую не доходит до пункта назначения. Кроме того, кризисы 1997—1998 и 2008 гг. показали, что иностранный капитал, включая прямые инвестиции (!), может вызвать как резкий подъем, так и глубокий спад.

В этих условиях страны второго и третьего мира вынуждены сохранять контроль над движением капитала. Однако рассматривать его следует не как манипулирование запретами. А как мониторинг своих конкурентных преимуществ и снятие — по мере их роста — административных ограничений.

Жертвы Средиземноморья

“…Средиземное море стало крупнейшей массовой могилой Европы. Точные цифры неизвестны, но абсолютно точно можно сказать, что каждый год здесь погибает тысяча человек. В воде они не находят покой. Тела погибших, извлекаемые из обломков, уже частично изглоданы рыбами. Психологи, прибывшие из Мальты для работы с водолазами, говорят, что психологическое напряжение с каждым днем возрастает. Трупы выглядят просто ужасно” (”Лампедуза после драмы с беженцами: конец Европы”, Sueddeutsche Zeitung, 9 октября 2013 г.).

Между Италией и Тунисом лежит остров Лампедуза. Он служит перевалочной базой для десятков тысяч нелегальных иммигрантов, ежегодно плывущих с Африканского континента в Европу. Удача сопутствует не всем. Тысячи тех, кто пускается в путь, погибают, не достигнув земли обетованной. Европейская пресса регулярно сообщает о происходящих здесь трагедиях. Так, в ночь на 19 апреля с.г. около острова затонуло судно, перевозившее более 800 человек. Спастись удалось 28. На следующий день пришло сообщение о бедствии другого судна. На его борту находилось 300 человек. К моменту сообщения 20 из них погибли. В октябре 2013 г. около Лампедузы затонула лодка с 500 пассажирами. Как минимум, половина из них не спаслась.

Аналогичные трагедии регулярно происходят при попытках нелегально переплыть с севера Африки в Испанию. По международным оценкам, с начала текущего года в Средиземном море погибло более
1,7 тыс. человек, искавших лучшей доли в Европе. В 2014-м — около 3,5 тыс.

В пустыне Сонора от жары и жажды ежегодно гибнут десятки, если не сотни мексиканцев, пытающихся нелегально попасть в США. Зимой в горных районах Албании типичны случаи гибели людей, пробующих тайно пересечь границу с Грецией.

Понятно, что во всех указанных случаях людей из дома гонит нужда. Но также очевидно, что при иной миграционной политике стран “золотого миллиарда” значительной части этих трагедий можно было бы избежать. Будь открыт их рынок рабочей силы, и жертв контрабанды людьми, ищущих работы в странах первого мира, не было бы. Не погибали бы и следующие с ними женщины и дети.

Однако индустриальные страны против таких свобод. И никаких намеков на либерализацию их рынков труда не наблюдается. Скорее, наоборот, на фоне глобального кризиса в Европе идут дискуссии об ужесточении визовых ограничений. Так, в Великобритании активно обсуждается вопрос уменьшения в несколько раз числа ежегодно принимаемых иммигрантов. А также отмены свободного перемещения в рамках ЕС его граждан.

У подобных инициатив есть не только горячие сторонники, но и противники. Однако голоса последних не являются решающими в вопросе глобальной либерализации рынка труда. Их практически не слышно и на международной арене. Если МВФ выступает проводником либерализации рынка капиталов и международных расчетов, а ГАТТ-ВТО — мировой торговли, то перед Международной организацией труда (International Labor Organization) подобные задачи, похоже, вообще не стоят.

Складывается парадоксальная ситуация. Международные институты, лоббируя рыночные свободы, “не замечают” глобальных барьеров на пути рабочей силы — единственного ресурса, делающего экономику экономикой. В таких условиях свободная миграция капитала бедных стран оказывается деструктивной: поскольку он обычно ищет “тишины” в благополучных экономиках, и там его охотно принимают, но уклоняются от попутного притока рабочей силы, последняя попадает в порочный круг.

С одной стороны, из-за низкой капитало- и фондовооруженности ее доходы на бедной родине и так мизерны. При свободном же оттоке национального капитала они и вовсе становятся рабскими. Это лишь усугубляет разрыв между богатыми и бедными странами. По данным Всемирного банка, в 2013 г. разница в их среднедушевых доходах превышала 50 раз.

Такой диспаритет неумолимо толкает в сторону Лампедузы все новых ее паломников и будущие ее жертвы. Он также вынуждает небогатые страны препятствовать оттоку за рубеж своего капитала, чтобы хоть как-то сгладить дисбаланс, рожденный односторонней закрытостью рынков труда преуспевающих экономик.

Международная дерегуляция: практические подходы

А. Рабочая сила

В экономиках с высокими доходами (США, Канада, Европа, Япония и т.д.) численность рабочей силы в 2013 г. приближалась к 650 млн чел. В странах же с низкими и средними доходами (классификация Всемирного банка) она была в четыре раза больше и превышала 2,6 млрд чел. Не надо быть специалистом, чтобы понять: приоткрой богатые страны свой рынок труда, и произойдет стремительное перераспределение глобальной занятости и доходов.

Граждане второго и третьего мира от него выиграют, получив доступ к лучше оплачиваемой работе. А вот представителям первого мира пришлось бы с ними делиться. При этом они столкнулись бы с резким ростом конкуренции, падением своего достатка и скачком имущественного неравенства. Ведь только 10-процентный отток рабочей силы из менее развитых экономик означал бы 35-процентный рост ее предложения на рынке стран с высокими доходами.

Для них подобная дерегуляция неприемлема: слишком уж болезненны ее результаты и туманны перспективы. Норвегия и Швейцария, ограждая свой сверхдостаток, не вступают даже в ЕС. Не говоря уже о том, чтобы распахнуть рынки труда для выходцев из менее благополучных стран. В таких условиях европейские лидеры видят решение проблемы Лампедузы не в дерегуляции трудовых потоков, а в усилении эмиграционных барьеров в самой Африке. И проведении военно-морских операций против контрабандистов людьми. Чтобы защитить Европу от нежелательного притока иностранной рабочей силы.

Б. Торговля и капитал

Если на международном рынке труда относительную избыточность ресурсов демонстрируют небогатые страны, то на денежных рынках —экономически развитые. В этом случае их интерес к дерегуляции нередко оказывается выше, чем у стран с низкими и средними доходами.

Долларовый эквивалент денежной массы, обращающейся в государствах с высокими доходами, достигает 67 трлн долл. (2013 г.). Это составляет примерно 70—75% всех денежных средств, циркулирующих в мировой экономике. Остальные 25—30% глобальной денежной массы приходятся на страны с низкими и средними доходами, включая Китай — около 20% (относится к странам со средними доходами).

При таких пропорциях входящие и исходящие денежные потоки не несут серьезных рисков для группы богатых стран. Чего не скажешь о более мелких экономиках.

Ведь только 1% кредитной массы, перетекающий из состоятельных стран к их беднейшим соседям, может увеличить объем выданных там кредитов в 5,5 раза (!). В странах же со средним достатком (без учета Китая) указанный 1% может нарастить кредитный портфель на 12,6% (в долларовом эквиваленте). Это в 2,4 раза повышает его среднегодовые темпы роста (8,9%), наблюдавшиеся на протяжении последних 36 лет (1978—2013 гг.).

Понятно, что такой кредитный бум может закончиться как большим успехом, так и серьезными проблемами — в зависимости от качества кредитных вложений. К сожалению, последние не всегда удачны. Как подтвердил новейший опыт глобальной ипотеки, иностранные кредиты отнюдь не всегда несут устойчивый рост производства. Неудивительно, что при таких повышенных рисках малые экономики склонны к тем или иным мерам контроля над движением капитала. (Что, конечно, не является единственной его причиной.)

Странам с высокими доходами такая осмотрительность представляется излишней. Их критика обычно сводится к неэффективности государственного контроля.

В основе указанных несовпадений лежит неравномерность мирового производства: страны с высокими доходами генерируют 2/3 его объемов. При этом их совокупный ВВП втрое превышает аналог развивающихся стран (без Китая, на который приходится 12—13% мирового производства). В таких условиях богатые страны доминируют в глобальной структуре денежных потоков: как в части экспорта капитала, так и движения товаров и услуг. Это позволяет им отстаивать идею свободы в торговле, валютных расчетах и движении капитала. И трактовать ее как универсальный принцип международного сотрудничества.

То, что этот принцип не распространяется на их собственные рынки труда, — не заговор. А здоровый практицизм, который нацелен на защиту не либеральных ценностей, а национальных интересов и благополучия.

Однако такая двойственность часто оказывается столь же невыгодной для небогатых стран, сколь привлекательной для их состоятельных соседей.

Цена невмешательства

Вопреки своему потенциалу, иностранный капитал способен порождать нешуточные проблемы. В 1997—1998 гг. это продемонстрировала мощная волна “короткого” спекулятивного капитала, накрывшая ряд развивающихся и переходных экономик Восточной Азии, Европы и Южной Америки. В 2008-м стало очевидно, что не меньшие проблемы может провоцировать приток и “длинных” иностранных ресурсов, включая прямые инвестиции.

За три года до начала кризиса в октябре 2008 г. объем прямых иностранных инвестиций в экономику Украины вырос на 39,2 млрд долл. — до 49,9 млрд. Сосредоточен он был в основном в финансовой сфере, оптовой торговле, операциях с недвижимостью и строительстве (55,1%). Инвестиции сопровождались бурным ростом внешнего кредитования: за те же три года внешний долг страны увеличился почти втрое, с 36,0 млрд до 102,4 млрд долл. Причем 71,3% из 66,4 млрд его прироста приходилось на частные долгосрочные заимствования.

Приток указанного капитала активизировал валютное кредитование, нацелив его преимущественно на потребительский импорт и вложения в недвижимость. Причем весь цикл использования и привлечения внешних средств протекал почти в идеальной рыночной среде: ограничений на валютное кредитование не было; в нем добровольно участвовали частные лица и приватные структуры; выбор валюты займов был свободным; кредитование осуществлялось банками как с украинскими, так и с западноевропейскими корнями; они имели почти неограниченный доступ к внешнему частному финансированию.

Цена этих свобод — потерянное десятилетие, валютная нестабильность, уход из банковской системы иностранных инвесторов, непогашенные кредиты и продолжающиеся митинги под стенами Нацбанка с требованием вернуть курс к уровню 8 грн/долл., а то и к 5,05.

Бытует мнение, что источником этих бед был зажатый курс гривни: двигайся бы он свободнее, и проблем валютной ипотеки не было бы. Однако факт остается фактом — с началом глобального кризиса 2008 г. проблема валютной ипотеки встала не только перед Украиной. С ней столкнулись страны, чьи валюты были как в управляемом плавании (например Венгрия, Румыния), так и в свободном (Австрия, Польша). Как и в Украине, банки в них активно продвигали кредиты в таких “экзотических” валютах, как швейцарский франк. Как и в Украине, проблема валютных кредитов в ряде стран все еще не решена. Как и в Украине, для ее будущего упреждения был введен запрет на выдачу таких кредитов населению (Австрия).

При всех отличиях кризисы 1997—1998 и 2008 гг. роднит то, что иностранный капитал не был нацелен на усиление конкурентных преимуществ принявших его стран (в т.ч. Украины). Ни покупка им долговых бумаг, ни сбыт импортного ширпотреба и автомобилей, ни кредитование ипотеки не создавали той добавленной стоимости, которая бы положила на лопатки конкурентов из других стран. Зачастую результат использования этого капитала вообще не был нацелен на создание какой-либо стоимости.

В этом отношении иностранный капитал — не панацея. У него совсем иные цели. Он ориентируется на прибыль, а не на взращивание собственных конкурентов. Такие задачи должны ставить и решать принимающие его страны. В силу этого развивающиеся экономики должны быть не менее внимательны в отборе стоящего на их границах зарубежного капитала, чем страны первого мира — в профессиональной селекции иностранцев при выдаче им рабочих виз. В обоих случаях речь идет о контроле соответствия импортных ресурсов национальным потребностям.

Пренебрегать им только потому, что это противоречит принципу государственного невмешательства, — нелепо. Не только потому, что это практика индустриального мира. Но также из-за цены такого невмешательства. А она, как свидетельствует опыт Украины и Великой рецессии, порой бывает чрезмерна.

Плоды офшоров

В 2012 г. вышло в свет исследование бывшего главного экономиста McKinsey & Co Дж. Генри “Возвращаясь к цене офшоров” (James Henry. The Price of Offshore Revisited). Согласно его результатам, в конце 2010-го сумма неучтенных финансовых активов частных лиц в “налоговых гаванях” мира составляла 21 трлн долл. Эта величина была эквивалентна совокупному ВВП США и Японии, или 32% мирового ВВП. Менее консервативные оценки указанных средств достигали 32 трлн (49% мирового ВВП).

Анализ 139 стран со средними доходами показал, что они являются не должниками, а чистыми кредиторами всего остального мира. Оказалось, что их международные резервы и неучтенные финансовые активы в офшорах на 10,1—13,1 трлн долл. превышали их собственный внешний долг (4,1 трлн, 2010 г.).

Украина вошла в первую двадцатку указанных стран. Объем покинувших ее частных финансовых активов оценивался в 167 млрд долл. О чистоте этих расчетов можно, конечно, спорить. Однако порядок цифр не удивляет, стоит лишь вспомнить тягу крупного отечественного бизнеса к офшорам, а также обилие информации о счетах и недвижимости нашей политической и бизнес-элиты за рубежом.

Согласно указанному исследованию, спрятанные в офшорах 21—32 трлн долл. могли обеспечить ежегодно 190—280 млрд долл. налоговых поступлений (при условной доходности в 3% и налоговой ставке — 30%). Доля Украины в этом налоговом пироге должна измеряться сотнями миллионов долларов. Понятно, что отечественный бюджет их не получает. Как не получает рабочих мест и доходов от офшорных вложений вся страна.

Между тем от 2 до 7 млн ее граждан являются “заробитчанами”, поскольку оставшегося на родине частного капитала просто не хватает для их трудоустройства. Назвать их точное число никто не может, так как речь идет о нелегальной миграции. А она ничем не отличается от той, что тянется к берегам Лампедузы. 

Не видеть “эффектов” таких либеральных свобод нельзя. В сентябре прошлого года американский журнал Foreing Policy обвинил демократические страны в том, что они вместе с “налоговыми гаванями” позволяли украинским лидерам вывозить “ворованные деньги и наслаждаться правами собственности на Западе”, поставив на колени собственную страну до начала против нее войны на Востоке.

Наивно полагать, что эти упреки, брошенные “Великобритании, Австрии, Швейцарии и штату Делавэр”, заставят их отказаться от миллиардных потоков, текущих к ним из бедных стран. Тем более когда равнодушие к этим миллиардам демонстрируют сами страны-доноры.

После шквала разоблачений, сделанных украинской властью, тема зарубежных счетов ее предшественников сошла на нет. Не последовало ни возвращения средств, ни попыток борьбы с такими счетами, ни их запрета.

Подобная апатия тем удивительнее, что эта же власть буквально мечется в поисках все новых и новых внешних кредитов. Не имея возможности ни профинансировать армию и отстоять территориальную целостность страны, ни обслужить ее долговые обязательства, ни обеспечить достойное выполнение самых обычных функций (образование, медицина, пенсии, охрана окружающей среды и общественного порядка и т.д.).

Видимо, это тот случай, когда попытка прикрыться рыночными свободами и принципом государственного невмешательства выглядит уже не как досадный курьез, а как безнадежный диагноз.

Конкурентные преимущества и их отсутствие

Успех дерегуляции зависит от конкурентных преимуществ: чем они выше, тем вернее выигрыш от снятия госконтроля. Когда же этих преимуществ недостаточно, риск либерализации может оказаться чрезмерным.

Согласно The Economist, Китай в этом году может упразднить государственный контроль над депозитными и кредитными ставками банковской системы (!). Он также изучает возможность смягчения условий экспорта-импорта капитала. Показательно, что речь идет о стране, имеющей вторую экономику в мире, крупнейшие международные резервы (3,7 трлн долл.) и почти максимальные суверенные рейтинги (АА-). Долларовый эквивалент ВВП Китая в последний раз снижался в 1987 г. С тех пор его ежегодный темп роста близок к 15%.

Пекин успешно дерегулирует свою экономику по мере накопления конкурентных преимуществ, что полностью соответствует практике индустриальных стран. В Украине вопрос дерегуляции подобным образом никогда не стоял. И не стоит. Это неизменно загоняет страну в тупик, что отчетливо проявляется на ее валютном рынке.

Многолетние попытки его механической дерегуляции неизменно заканчиваются спорадическим ужесточением госконтроля. При размещении на индивидуальных офшорных счетах сотен миллионов долларов внутри страны покупка наличной валюты лимитирована суммой в 150 долл. (в эквиваленте). Свободное плавание гривни завершается ее привязкой либо к официальному курсу (7,993 грн/долл.), либо к публично обещанному (12,5; 21,7). Для его удержания ограничено снятие средств с банковских счетов физлиц и жестко нормируется покупка валюты на межбанковском рынке. С этой же
целью ведутся массированные внешние заимствования, которые страна, похоже, уже не может обслуживать. При заявлении, что у монетарной политики единственная цель — ценовая стабильность, инфляция растет до 60%.

Подобные проблемы неизбежны, когда внешняя открытость и дерегуляция оказываются не инструментом экономической политики, а ее целью. К сожалению, это весьма типично для украинского государства. Его увлеченность дерегулированием так высока, что оно уже вряд ли сможет объяснить, что и с какой целью… регулирует.

Этого не скажешь об индустриальных странах. Когда они лоббируют либерализацию рынков капитала/товаров/услуг, их цели вполне понятны. Также понятно, почему они держат на глухом запоре свой рынок труда. Но какие цели преследуют отечественные регуляторы, сплошь и рядом занятые одной дерегуляцией, — загадка.

Чего у них, правда, не отнять, так это умения плодить торгово-развлекательные центры. Неудивительно, что страна теряет свои территории под аккомпанемент их безудержного строительства. Все это — ягоды одного поля. Взращенные на ниве государственного невмешательства.

Сергей КОРАБЛИН