Как правильно провести суд над российскими военнопленными

История с задержанием на нашей территории двух раненых российских спецназовцев слишком свежа и продолжает оставаться на слуху, чтобы ее пересказывать. Более того, она, скорее всего, останется на довольно высоких строчках новостного “хит-парада” еще как минимум на неделю.

Но по мере ее обрастания новыми деталями — причем усилиями как СБУ, так и оппозиционных российских СМИ — остается открытым принципиальный вопрос о целях, которые ставит перед собой Украина (в широком контексте — как государство, воюющая сторона, субъект международного права и т. д.), раскручивая данную историю. Вопрос отнюдь не праздный, поскольку от ответа на него в немалой степени зависят шансы на использование этого козыря как в информационной войне, так и в политической игре. Тем более что капитан Евгений Ерофеев и сержант Александр Александров из 3-й отдельной бригады спецназа ГРУ ГШ ВС РФ — далеко не первые российские военнослужащие, попавшие к нам... А, собственно, куда попавшие? Здесь мы и сталкиваемся с первой из целого ряда коллизий — терминологической. Это было особенно заметно в первые дни, когда и силовики, и СМИ, и блогеры называли российских спецназовцев пленными. Но вскоре ньюсмейкеры спохватились: поскольку Украина официально не пребывает в состоянии войны (тем более с Россией), то о каких пленных может идти речь? И хотя задержание в результате боевой операции — эвфемизм вполне под стать понятию АТО, эта фигура умолчания о войне и мотивы ее использования по крайней мере прозрачны. Тем более что здесь есть и другое измерение, о котором, очевидно, подумали лишь задним числом. Дело в том, что публикация фотографий, а тем более видеозаписей допросов Ерофеева и Александрова, признай мы их военнопленными, была бы таким же прямым, хотя, возможно, и не столь грубым нарушением Женевской конвенции от 12 августа 1949 г., как и “парады” пленников ДНР в Донецке. Вот пункт, прямо запрещающий подобные действия: “Военнопленные равным образом должны всегда пользоваться защитой, в особенности от всяких актов насилия или запугивания, от оскорблений и любопытства толпы”.

Но, похоже, слишком уж спешили выложить горячие доказательства российского военного присутствия на востоке Украины — да еще во время перемирия и на фоне столь высокой дипломатической активности Запада. И эта спешка в самом начале, по моему скромному мнению, значительно ослабила эффект информационной операции. Во-первых, как уже упоминалось, Ерофеев и Александров — далеко не единственные российские солдаты, попавшиеся на горячем там, где, как утверждает Москва, их нет. Тем не менее мы не учли опыта предыдущих разоблачений, позволив ей действовать по неизменному шаблону, когда кадровые военные превращаются в отпускников, добровольцев и отставников с корочкой милиции ЛДНР — в общем, вполне себе свободных в решениях людей, не связанных воинской присягой с Россией.

Между тем попытки доказательства наличия российских регулярных сил в Донбассе через задержания — дело, в общем-то, бесперспективное. Особенно если нет четкого ответа на вопрос, кому мы это доказываем. Российскому руководству, их отрядившему? Лжецу невозможно доказать, что он лжец: он в курсе. Западным партнерам? Учитывая уровень осведомленности, который продемонстрировал во время визита в Сочи госсекретарь США Джон Керри, и Америке, и ее союзникам по НАТО, включая членов ЕС, доказательств более чем достаточно. И поимка пары спецназовцев (пусть даже со специфическим оружием и в форме) картины принципиально не меняет.

А значит, здесь остается одна цель: формирование общественного мнения. В краткосрочной перспективе и с мнением украинским все сложилось ожидаемо хорошо. Публике продемонстрировали, что: а) СБУ научилась работать; б) наши бойцы умеют планировать и реализовывать красивые операции; в) моральное превосходство над врагом (москали нашего убили, своих раненых грохнуть пытались, а мы их теперь лечим); г) трусость Кремля, бросившего своих солдат, и рабскую психологию россиян. Мол, даже близкие отреклись за тридцать серебряников.

С общественным мнением российским дела обстоят сложнее. Пребывание войск РФ в Украине для сограждан Путина давно не тайна, но добиться массовых антивоенных протестов и сколько-нибудь масштабного саботажа в России таким образом невозможно. Почти полный контроль власти над СМИ позволит не только проредить “пятую колонну” в информпространстве РФ, но и закинуть в него несколько конкурирующих, а на самом деле дополняющих друг друга и рассчитанных на разный уровень интеллекта версий происходящего, чтобы нивелировать значение этой истории. Хотя бы такие: 1. В “командировку” Александров и Ерофеев поехали сами, но в плену всяко бывает, говорят, что прикажут. 2. Так надо, ибо спецназ. Потом их выкупят по-тихому или обменяют. 3. Да, наши, русские, конечно, но уж лучше они в тюрьме, чем ядерная война. 4. Ничего, попались эти — остальные будут осторожнее.
Что до общественного мнения мирового, здесь все также непросто: демонстрация каких-то людей и какого-то оружия будут восприниматься исключительно в категориях “верю-не верю”. Иное дело — правильное ведение и освещение судебного процесса. Само по себе решение обвинять Александрова и Ерофеева в терроризме рискованно: если не удастся документально доказать, что на момент захвата они состояли на воинской службе, российское минобороны и Кремль формально останутся в стороне. А козлами отпущения станут двое служивых. То есть Россия в некотором роде получит своих “Савченко” — тем более что россиянам неведомо беспристрастное правосудие даже в собственной стране. В то же время такое обвинение — серьезный удар по мотивации офицерского корпуса РФ и фактор, потенциально деморализующий наиболее боеспособные подразделения: ведь одно дело — защищать интересы родины, а совсем другое — быть расходным материалом для корпорации. Возможно, это углубит традиционный конфликт между армейскими и чекистами, но Путин ведет против Украины не войну, а спецоперацию, и это вряд ли его остановит.

В то же время признание Александрова и Ерофеева виновными именно по такому обвинению может дать основания для крупной политической игры с целью международного признания РФ государством — спонсором терроризма — со всеми вытекающими вроде запрета на экономическую помощь и финансовых санкций. Но здесь опять же возникает множество вопросов. Первый — готово ли само украинское руководство к такому шагу? Второй связан с тем, что единой установленной процедуры наделения таким статусом страны в международной практике не существует. Каждое правительство само определяет ее критерии. Кого из наших партнеров мы можем убедить сделать это? Признание РФ спонсором терроризма международными структурами крайне желательно, но какая из них может это сделать? ООН, где у РФ есть право вето? Беззубая ОБСЕ? Мало на что способная ПАСЕ?

И, наконец, сумеем ли мы провести не оставляющий сомнений у западной публики образцово-показательный суд? В случае неудачи имиджевые потери будут очень велики. Между тем процессуальные нарушения были уже на стадии решения о взятии подозреваемых под стражу — о чем говорила адвокат Ерофеева (причем государственный) Оксана Соколовская. Впрочем, не исключено, что, промурыжив россиян какое-то время и взвесив силы, их тихо обменяют на наших пленных, как и собирались сразу.

Алексей КАФТАН