Иван Стрешинский, генеральный директор “Телекоминвеста”: “Бесплатно выдавать частоты бессмысленно и вредно”

В 2008 г. второй крупнейший акционер “Мегафона” — “Телекоминвест” сменил владельца. От датчанина Джеффри Гальмонда этот холдинг перешел к Алишеру Усманову, который доверил управление этим активом Ивану Стрешинскому. Он же представляет интересы Усманова в компании “АФ медиа холдинг”, владеющей около 30% Digital Sky Technologies. В интервью “Ведомостям” Стрешинский объясняет, как получилось, что, едва покончив с одним конфликтом, акционеры “Мегафона” ввязались в новый, приводит доводы в пользу выдачи ценных частот для связи четвертого поколения сотовой “большой тройке”, а не новичкам и рассказывает о росте интернет-активов Усманова.

— Когда-то вы курировали металлургические активы г-на Усманова, затем девелоперский бизнес “Коалко”… Легко ли было переключиться на телеком и интернет? И почему вы это сделали?

— Я никогда регулярным образом не занимался каким-либо конкретным бизнесом, моей специализацией всегда были сделки по слияниям и поглощениям и менеджмент переходного периода. В телеком и в интернет я пришел таким же образом. Занимаясь этими проектами достаточно интенсивно, я по-настоящему увлекся этим делом, поскольку всегда живо интересовался новыми технологиями, да и образование у меня техническое. Надеюсь, для меня это занятие долгосрочное, поскольку оно доставляет истинное удовлетворение.

— Вы управляете активами Алишера Усманова в телекоммуникациях и в интернете — прежде всего через Digital Sky Technologies (DST). Довольны ли вы инвестициями DST? Насколько ее вложения долгосрочны, какова стратегия их развития?

— Мы довольны. В DST прекрасная менеджерская команда во главе с Юрием Мильнером, которая неплохо управляет теми компаниями, которые удалось приобрести.

DST — существенный игрок на российском рынке, а с ростом проникновения интернета и его значения с точки зрения рекламы и оказания услуг DST может стать одной из крупнейших медиакомпаний в России.

— Какие активы DST для вас как совладельцев этой компании наиболее интересны? Какой у вас сейчас пакет в DST?

— Это все основные активы — и Mail.ru, и “Одноклассники”, и “В контакте”, и ICQ… В ближайшие 5-10 лет особую роль будет играть развитие социальных сетей, и в этой связи упор на социальные сети, который сделала DST, с нашей точки зрения, оправдан.

У нас сейчас около 35% голосующих акций DST.

— Что DST будет делать с российскими интернет-активами? Есть ли планы объединить некоторые из них?

— Период, когда ресурсы должны драться между собой за аудиторию, для российской части активов DST должен закончиться. Какой смысл иметь несколько социальных сетей, мессенджеров и платежных систем? У нас уже есть мессенджер ICQ, мессенджер Mail.ru, у соцсетей есть свои системы платежей… Все это распыляет ресурсы. И стратегически было бы правильно, если бы единая команда управляла всем этим бизнесом. Этот бизнес очень завязан на людей, на лидера. Если бы лидеры разных проектов договорились, то получилась бы прекрасная команда, вполне способная конкурировать даже с Facebook.

Но пока планы объединения только обсуждаются — четкого понимания, как это сделать, нет. Важно не разрушить ту ценность и ту стоимость, которые уже есть. Разрушить очень легко, особенно в таком тонком деле, как управление интернет-компанией, — посмотрите, что сейчас происходит с Myspace.

— В какую сумму вы сейчас оцениваете активы DST? И сколько инвестировали в эту компанию сами?

— Я не могу раскрывать деталей наших инвестиций, но могу сказать, что, основываясь на оценке DST, в сделке с Tencent наши инвестиции выросли почти вдвое.

— Планируете ли выходить из DST? Когда?

— Не уверен, что мы будем выходить. Мы расцениваем DST как стратегическую инвестицию. Мы сейчас смотрим на рынок и понимаем, что бизнесы в области телекома, интернета и медиа все “синергетичны”, они все об одном и том же — как доставить клиенту услуги и контент. Они могут работать и извлекать стоимость вместе. Например, японские телекоммуникационные компании за последние два года снизили капитализацию в 3-3,5 раза (с $500 млрд до $150 млрд), а японские интернет-компании, напротив, нарастили стоимость в два-три раза. Это значит, что стоимость будет перетекать из телекомов в медийные компании. Будет меняться структура выручки. Сегодня у такого известного игрока, как Softbank, 50% выручки приходится на передачу данных и дополнительные услуги. Выручка от голосовых услуг падает, и единственное, за счет чего Softbank удается удержать средний счет на пользователя, — он очень активно рекламирует и стимулирует передачу данных.

Если капитализация DST будет расти, мы и инвестиции свои вернем, и оставим себе стратегические позиции в этой компании.

А международные активы DST — это финансовая инвестиция. Компании, в которые мы инвестировали, ожидает большой рост.

— А планирует ли IPO сама DST?

— Не могу это комментировать.

— Правообладатели недовольны тем, что “В контакте” не препятствует размещению на своем сайте нелицензионного контента. Осознаете ли вы эту проблему как совладельцы “В контакте”?

— Конечно, платить за авторские права надо. С юридической точки зрения “В контакте”, наверное, малоуязвима, потому что она просто предоставляет площадку [для пользователей]. С тем же успехом можно обвинить владельцев рынка в том, что его продавцы торгуют из-под полы черной икрой.

— Будет ли сама “В контакте” платить правообладателям?

— Я считаю, что они должны договориться. В противном случае это будет вопиющим нарушением интеллектуальной собственности. Люди что-то творят, тратят на это свои способности, время, а потом результаты их творчества берут и крадут. Это отвратительно. Так что с юридической точки зрения вопрос спорный, но по сути… Я сам покупаю все программы и музыку и советую это делать другим.

Хотя до тех пор, пока в мире выпускаются CD и DVD, пиратство неискоренимо. Когда контент будет распространяться только в электронном виде с соответствующей защитой, тогда с пиратством можно будет бороться эффективнее.

— “Телекоминвест” одержал судебную победу над Altimo и TeliaSonera: их соглашение о выводе контрольного пакета “Мегафона” за пределы российской юрисдикции признано ничтожным. Но ваши аргументы в этом споре апеллируют в основном к интересам государства и к закону об иностранных инвестициях. А интересы “АФ телекома” как частной компании это соглашение как-то ущемляло?

— Конечно. Мы являемся акционерами “Мегафона”, но не Turkcell. Поэтому для нас эта сделка могла быть интересна только в двух случаях. Во-первых — если она что-то добавила бы “Мегафону” с точки зрения стоимости. И во-вторых — если, объединив российский актив [“Мегафон”] с публичным турецким активом [Turkcell], мы получили бы бòльшую акционерную стоимость.

С точки зрения “Мегафона”, эта сделка ничего не приносит, да и примеров кросс-граничных синергий мы не знаем. Телекоммуникационный бизнес достаточно локален, он завязан на местную среду, местную культуру, на устройство местного рынка, на отношение к этому рынку регулятора. Поэтому Turkcell с “Мегафоном” несоединимы, и для “Мегафона” [такое объединение] не дает ничего вообще. Синергия могла бы возникнуть, если бы в этой сделке участвовал Fintur [принадлежащий TeliaSonera и Turkcell и] контролирующий сотовых операторов в странах СНГ. Это русскоязычная среда, зона стратегических интересов России и российского бизнеса. Но сделка — так, как она прописана, — предусматривает выкуп Fintur компанией TeliaSonera у Turkcell. Соответственно, этой синергии не просматривается.

Что касается акционерной стоимости, то, если посмотреть на оценку компаний исторически, видно, что российские телекомы оцениваются рынком дороже турецких. В итоге получается, что для нас нет никакого экономического смысла участвовать в этой сделке.

— Вы обсуждали с Altimo или TeliaSonera возможность участия Fintur в этом объединении?

— Нет. Они же не хотят с нами обсуждать даже условия нашего вхождения! Они подписали договор [друг с другом] и вставили в него нас, даже не спросив, согласны мы или нет. Такой способ ведения переговоров просто оскорбителен. Мы к такому не привыкли и участвовать в этом не собираемся.

— Но вы могли бы и не участвовать в сделке, при этом не блокируя ее…

— Могли бы. Но сейчас мы крупнейший акционер “Мегафона”, контролируем 39% его акций (в голосах). Соответственно, мы оказываем существенное влияние на деятельность “Мегафона”. А терять стратегическую позицию в компании на финансовую непонятно в чем нам неинтересно.

— Выиграв суд, вы сказали, что сделаете Altimo и TeliaSonera новое предложение о выкупе их пакетов в “Мегафоне”. Значит, такие переговоры уже были? Идут ли они сейчас?

— Да, мы предлагали [выкуп] и Altimo, и TeliaSonera. Возвращаться ли за стол переговоров, зависит от их позиций по отношению к их соглашению. С нашей точки зрения, их соглашение в отношении “Мегафона” является ничтожным, но чисто юридически оно будет признано недействительным только после прохождения всей судебной процедуры. Они уже обжаловали решение суда в апелляционном арбитражном суде. Соответственно, какие тут могут быть переговоры? Но мы можем сказать, что были бы рады вернуться к переговорам.

[За несколько дней до решения суда] мы встретились на Петербургском форуме с [президентом TeliaSonera] Ларсом [Нюбергом]. Я сказал ему, что наше предложение остается в силе, что мы готовы выкупить акции и у них, и у Altimo. Но я понял так, что он не воспринимает серьезно решение суда первой инстанции. Тогда еще не было и решения, но он спокойно отнесся к информации о том, что будет суд.

— Вы уже обозначали сумму, за которую готовы выкупить доли партнеров в “Мегафоне”?

— Мы готовы выкупать акции по справедливой рыночной цене. Не могу ее назвать, но в качестве ориентира можно взять оценки “Вымпелкома” и МТС.

— За 100% что-то около $16 млрд?

— Существенно меньше.

— Предположим, что Altimo и TeliaSonera согласятся продать вам свои пакеты в “Мегафоне”. Откуда вы возьмете деньги для выкупа?

— Найдем.

— А зачем “Телекоминвесту” контроль в “Мегафоне”?

— Ситуация, когда никто не контролирует компанию, невозможна. Кто-то будет ее контролировать обязательно. Если это будет TeliaSonera, это будет противоречить закону “О стратегических инвестициях”. Если это будет Altimo, то это противоречит российскому антимонопольному законодательству: контролировать двух операторов “большой тройки” никто не даст. Соответственно, единственный вариант — сделать таким образом, чтобы “Мегафон” контролировал российский инвестор. Кроме нас там больше нет российского инвестора. А та забавная схема, которую [Altimo и TeliaSonera] придумали, чтобы сказать, что компанию никто не контролирует… Ну, это только схема.

— Почему?

— Потому что для того, чтобы принять любое важное решение в компании, необходимо иметь согласие всех акционеров. Если ни у одной из компаний нет единоличного контроля, это значит, что у них есть негативный контроль. То есть у обеих есть право заблокировать какие-то решения. Жизненный опыт говорит, что такая схема не работает.

— Но все-таки вы апеллировали в иске к интересам государства. А не участвовало ли государство, чиновники в разрешении этого спора?

— Во-первых, мы не апеллировали к интересам государства, так как не можем говорить от лица государства. Мы апеллировали к закону, так как считаем, что это совместное предприятие было бы незаконно. В ходе судебного разбирательства выяснилось, что нашим оппонентам по сути и сказать нечего. Все, чем они занимались, — пытались всячески затянуть судебные заседания. А суть простая — самим подписанием этого соглашения они уже нарушили законодательство, потому что закон “О стратегических инвестициях” имеет сверхимперативный характер, так как касается безопасности государства. Это означает, что если стороны создают юридические возможности, права, обязательства для контроля российской стратегической компании иностранными государствами, то это незаконно. Подписав это соглашение, они такие возможности создали. Это наша трактовка и трактовка суда.

Соответственно, нам надо было доказать только две вещи. Первое — что такое соглашение было подписано, и второе — что TeliaSonera контролируется иностранными государствами. Именно поэтому, я думаю, и результат был такой быстрый.

— И все-таки насчет чиновников…

— В свое время мы обратились во все органы, которые имеют к этому отношение. Минкомсвязи, например, согласилось с нашей позицией, ФАС публично заявляла о том, что две такие сделки [объединение телекоммуникационных активов “Альфы” и с Telenor, и с TeliaSonera] невозможно утвердить. Так что, конечно, была позиция госчиновников.

— Давайте вернемся на пару лет назад. С какими надеждами вы входили в “Мегафон” в 2008 г. и насколько сбылись ваши расчеты?

— Мы входили в ситуации, когда этот актив был в сложном состоянии. Существовал тяжелый конфликт акционеров, судебные иски рассматривались в семи юрисдикциях. А мы хорошо умеем разрешать такого рода конфликты, поэтому для нас это была возможность войти в этот актив по не самой высокой цене и привести его в хорошее состояние. И мы этого добились. До недавнего времени конфликт акционеров был полностью погашен.

— Некоторые наши источники рассказывали, что долю фонда IPOC в “Мегафоне” (8%) “АФ телеком” приобрел всего за $200 млн, а весь 31,1%-ный пакет обошелся в $1,8 млрд. Это похоже на правду?

— Я не могу подтверждать или опровергать эти цифры, поскольку мы связаны соглашением о конфиденциальности. Мы получали акции, принадлежавшие IPOC, в результате его ликвидации по суду, и все, что связано с судом, тоже было конфиденциально. Когда-нибудь это, наверное, станет известно.

— Владельцем IPOC и “Телекоминвеста” называл себя Джеффри Гальмонд. Переговоры велись с ним же?

— И с Гальмондом, и с его юристами.

— Было мнение, что Гальмонд не единственный бенефициар. А цюрихский третейский суд прямо написал в своем решении, что Гальмонд действовал в интересах высокопоставленного российского чиновника, курировавшего связь…

— Я встречался с Гальмондом, вел переговоры с его юристами, стороной по договору был Гальмонд, более того, этот договор был утвержден судом. Для нас этот вопрос не стоит на повестке дня.

— Вы представляете крупнейшего акционера “Мегафона”. Довольны ли вы уровнем управления этой компанией?

— Если посмотреть на показатели “Мегафона”, то видно, что с бизнесом у него все неплохо. Он набирает долю рынка, уже стал вторым по количеству абонентов и на пути к тому, чтобы стать вторым по выручке. В принципе мы удовлетворены тем, как менеджмент управляет компанией. У “Мегафона” прекрасный гендиректор, хороший рабочий совет директоров. После некого кризиса отношений нам удалось наладить в совете директоров работу таким образом, чтобы конфликты не сильно отражались на бизнесе “Мегафона”.

— То есть споры акционеров не влияют на работу совета директоров?

— Раньше влияли. Некоторые инициативы не одобрялись, задерживались некоторые инвестиции. Но это в прошлом. А менеджмент “Мегафона” доказал, что эта команда имеет право успешно работать дальше. Естественно, как и в любом живом организме, бывают элементы застоя — все-таки менеджмент очень давно работает в компании. Но задача акционеров — его подбадривать, не дать успокоиться. Они поставили себе амбициозную цель — стать номером один по выручке в стране, и все, что они делают, ведет к этому. Но для нас основной вопрос — как это делать. Можно ведь и симки раздавать в подземных переходах бесплатно, но это никакого отношения не имеет к стратегической позиции компании в средне- и долгосрочной перспективе.

— А как бы вы определили ключевые задачи для компании?

— Прежде всего, “Мегафону” необходимо было до конца 2009 г. сократить отставание от “Вымпелкома” и МТС по покрытию сетей мобильной связи третьего поколения (3G). Они это отставание сократили, и сейчас “Мегафон” — лидер по передаче данных в стране. У “Мегафона” самая большая доля передачи данных в выручке в “большой тройке”.

Это важно, потому что всем понятно, что голос все больше будет уходить в зону низкой рентабельности. Интернет-трафик в “Мегафоне” вырос в три раза за 2009 г. и в семь с начала 2010 г. И эта тенденция будет продолжаться. Естественно, чтобы с этим справляться, необходимо уделять особое внимание тому, чтобы соединять все вышки транспортной сетью, оптикой. Без этого высокоскоростная передача данных невозможна: если в сети есть узкие места, трафик будет “затыкаться”.

Так что важно уделять внимание строительству каналов, магистральных сетей. С покупкой “Синтерры” этот вопрос более или менее решен. Я думаю, что к концу года у “Мегафона” будет неплохая магистральная сеть, сравнимая с федеральными сетями крупнейших игроков. По покрытию 3G “Мегафон” уже лидер, а так как в эту инфраструктуру сейчас инвестируются огромные деньги, то он это лидерство сохранит и упрочит.

— Насколько удачной получилась сделка по покупке “Синтерры”? Почему так долго шли переговоры?

— “Мегафон” всегда развивался органически, а не путем крупных приобретений, поэтому его компетенция в области M&A находится в начальной стадии. Соответственно, чтобы приобрести “Синтерру”, “Мегафону” пришлось провести огромный анализ, и это заняло много времени: мы занимались этой сделкой фактически год. Кроме того, была неоднозначная позиция совета директоров — сделку несколько раз “сносили”. Как раз тут сыграли роль разногласия среди акционеров.

— То есть сделку блокировали ваши партнеры?

— Да. Кроме того, продавец несколько раз менял условия. Но в целом мы довольны этим приобретением. Это магистральная сеть, которой “Мегафону” недоставало, и хороший бизнес по обслуживанию корпоративных клиентов в Петербурге.

— Интересуют ли вас — “Телекоминвест”, или “АФ телеком”, или “Мегафон” — еще какие-либо телекоммуникационные активы? Например, акционеры “Транстелекома” и “Акадо” не прочь продать свои доли…

— Я не думаю, что “Транстелеком” нас интересует. Это же сервисная компания, а вся оптика [оптико-волоконные каналы связи] принадлежит РЖД. Кроме того, магистральная сеть у нас уже есть. Что касается активов, связанных с широкополосным интернет-доступом (ШПД), то они нам интересны. “Мегафон” работает с этими активами.

— Насколько активно идут переговоры — например, с “Акадо”?

— Я не могу комментировать переговоры с “Акадо”.

— Будет ли IPO “Мегафона”?

— Конечно, будет, но в немедленных планах этого нет. Сначала надо разобраться во взаимоотношениях между акционерами.

— А как насчет дивидендов? Не вернулись к этой теме?

— Пока нет. По операционным вопросам мы ведем конструктивный диалог [с Altimo и TeliaSonera] — мы все заинтересованы, чтобы “Мегафон” развивался успешно. А что касается акционерных взаимоотношений, у нас разные точки зрения.

— В конце 2009 г. стало известно о ваших консультациях с Минкомсвязи об обмене принадлежащих “АФ телеком холдингу” акций “Мегафона” на долю в “Связьинвесте” или объединенном “Ростелекоме”. Есть ли сейчас такие переговоры? И чем вам могла бы быть интересна подобная сделка?

— Консультаций сейчас нет, потому что “Связьинвест” занимается своей консолидацией — он, видимо, хочет сначала довести до конца этот процесс, сделку [по обмену активами] с АФК “Система”. Что касается нашего интереса к “Связьинвесту” — он есть. Нам было бы интересно взаимодействие с крупнейшим игроком на рынке ШПД. К тому же компании “Связьинвеста” и “Мегафон” взаимно дополняют друг друга: у госхолдинга почти нет мобильного бизнеса, а “Мегафон” практически не представлен на рынке ШПД. Поэтому какого-то рода комбинация была бы интересна, но не со всеми активами “Связьинвеста”. Например, магистральные сети находятся в области стратегических интересов России и, конечно, они должны контролироваться государством. А вот партнерство с межрегиональными компаниями (МРК) “Связьинвеста” — это интересно.

— Но ведь все МРК через полгода вольются в единый “Ростелеком”…

— Сейчас мы далеки от того, чтобы определять конкретные формы сотрудничества. Кроме того, нам бы не хотелось оказаться в той позиции, в которой оказывались предыдущие [частные] инвесторы “Связьинвеста”. Пока мы просто понимаем, что с точки зрения индустриальной логики взаимное партнерство было бы интересно и “Связьинвесту”, и “Мегафону”. Могут быть какие-то “виртуальные операторы”. Например, “Мегафон” может дать доступ к своей сети, а “Связьинвест” взамен даст доступ к кабельной инфраструктуре. Но над этим еще нужно работать.

— А какие варианты сотрудничества вы обсуждали с Минкомсвязи?

— Это были общие разговоры. Конкретных форм мы не проговаривали — это было сложно сделать, поскольку еще не была понятна окончательная структура сделки по консолидации активов “Связьинвеста”.

— О стремлении к партнерству со “Связьинвестом” вы заявили как раз тогда, когда Altimo и TeliaSonera объявили о своем соглашении. Многие восприняли ваше заявление как переговорную позицию, не обязывающую к серьезным переговорам…

— Мы исходили из бизнес-логики и акционерного интереса. Взаимодействие со “Связьинвестом”, в отличие от сделки по Turkcell, многое даст и “Мегафону”, и его акционерам. Бизнес “Мегафона” не может стоять на одной ноге — ему необходим ШПД, не только мобильный, но и фиксированный.

— Сейчас активно обсуждается вопрос о том, как распределять частоты для сетей 4G. Помимо “большой тройки”, “Связьинвеста” и еще ряда известных компаний, на них претендуют весьма сомнительные фирмы “Основа телеком” и Red Telecom. Как вам видится ситуация?

— Это весьма странная ситуация. В эту область ринулись все кому не лень, как будто там медом намазано. На самом деле такая бурная активность основана на ряде общепринятых заблуждений, которые уже давно пора рассеять.

Заблуждение первое: “Телекоммуникационный бизнес, особенно мобильный, — это дойная корова”.

Действительно, при первом взгляде на этот бизнес может сложиться впечатление, что высокая маржа прибыльности мобильных операторов, доходящая до 50%, — это своего рода Клондайк. Но при ближайшем рассмотрении становится очевидно, что в средне- и долгосрочной перспективе доход на одного абонента всех мобильных операторов падает, и эта тенденция подтверждается общемировым опытом. В России это накладывается на то, что проникновение мобильной связи превышает 150%, так что ждать роста выручки на рынке не приходится. При этом объем инвестиций в этот бизнес растет — например, “Мегафон” инвестирует две трети заработанных денег. Это объясняется постоянной необходимостью модернизировать сеть, улучшать покрытие, строить оптоволоконные сети. Например, NTT Docomo в крошечной по территории Японии ежегодно инвестирует около $7 млрд, или AT&T в США для того, чтобы выдержать гигантский рост трафика в связи с появлением iPhone, вынуждена была инвестировать в строительство сети более $50 млрд, при этом клиенты этого оператора в крупных городах не удовлетворены качеством связи. Все это свидетельствует о том, что бизнес мобильного телекомоператора неизбежно движется к своего рода инфраструктурному бизнесу, который характеризуется средней маржой и высокими капитальными затратами.

Заблуждение второе: “Телекоммуникационный бизнес, особенно мобильный, высоко ценится инвесторами”. За последние 10 лет стоимость телекоммуникационных компаний в мире не выросла. Более того, если посмотреть на Японию, которая впереди планеты всей в области телекоммуникаций и опережает остальной мир на 4-8 лет, то общая стоимость телекомсектора за последние восемь лет упала более чем в три раза. Инвесторы ценят высоко то, что имеет хороший потенциал роста. Учитывая общемировую тенденцию падения доходов на одного абонента и увеличения капитальных затрат, потенциал роста телекомбизнеса, особенно в перенасыщенной мобильной связью России, просто отсутствует.

Заблуждение третье: “LTE-лицензия как нефтяное месторождение — получи ее, и уже заработал”. Отчасти это заблуждение основывается на верной предпосылке о том, что частоты — это ограниченный ресурс. Однако получить лицензию — это далеко не все. Для того чтобы создать качественную услугу для населения, нужно построить вышки, огромное количество базовых станций, связать все базовые станции оптоволокном и подсоединить их к магистральной сети. Все это требует 3-5 лет и около $5 млрд инвестиций. Мировой опыт пока не знает успешного строительства LTE с нуля. Более того, крайне сомнительно, что такой бизнес когда-нибудь окупится. Часто приходится слышать, что во Франции и США частоты получили новички на рынке. Но, во-первых, компании, получившие частоты, не новички — у них есть опорная сеть и опыт в телекоммуникациях, во-вторых, они получили эти частоты наряду с крупными игроками на рынке, в-третьих, ни один бизнес-кейс еще не реализован, а в-четвертых, их бизнес-модель отличается от традиционной модели оператора, а именно они планируют быть оператором для операторов. Работает эта модель или нет — время покажет… Нельзя забывать о том, что технологии на месте не стоят и очень вероятно, что через 3-5 лет появится новый стандарт мобильной связи, позволяющий более эффективно использовать имеющийся у мобильных операторов спектр.

— Как же, по-вашему, должны распределяться частоты для сетей 4G?

— Это зависит от государственной политики в области связи, но в любом случае частоты должны распределяться прозрачно и на основании понятных для общества и бизнеса правил.

Если задачей регулятора на сегодняшний день является скорейшее предоставление населению услуги мобильного интернета, то сегодня нужно говорить не о срочном развертывании LTE, а о постепенном переходе от 3G к LTE. Уже сегодня сети 3G могут давать абоненту приемлемую скорость более 1 Мб/с, а при небольшой модификации программного обеспечения к стандарту HSDPA (разновидность 3G) скорость можно увеличить в разы. Более того, такое эволюционное развитие позволит постепенно, но гарантированно перейти к стандарту LTE, поскольку стоимость перехода к LTE с хорошей сети 3G существенно меньше строительства сети с нуля. При этом население уже в ближайшие годы будет обеспечено качественной услугой широкополосного мобильного доступа в интернет.

Для реализации такой программы регулятору было бы правильно задуматься об инфраструктуре, а именно о радиочастотном спектре. Во всех развитых странах существуют соответствующие законы, регулирующие распределение, использование радиочастотного спектра, надзор за ним. У нас такого закона нет. Если посмотреть на ведущих европейских, американских, японских мобильных операторов — они все имеют полосы шириной от 90 до 120 МГц в разных диапазонах частот, у нас же если на одного оператора наберется 30 МГц — это считается большой роскошью. В этих странах государство самостоятельно расчищает спектр и затем тем или иным способом передает мобильным операторам — причем, что очень важно, непрерывные участки спектра. У нас мобильные операторы расчищают частоты самостоятельно, при этом никто им не гарантирует получение расчищенных ими частот. Какие уж тут технологические прорывы…

А насчет того, нужно ли продавать частоты с торгов, в мире существуют разные практики. Почему бы нам не посмотреть, как это работает в странах с успешным телекоммуникационным бизнесом. Несмотря на небольшой объем в доле ВВП России, телекоммуникационный бизнес является одной из наиболее успешных несырьевых отраслей. Успешность телекоминдустрии характеризуется удовлетворенностью услугой со стороны населения (цена и качество) и удовлетворенностью бизнеса. На основании проведенного нами сравнительного анализа мобильный телекомбизнес России превосходит по обоим параметрам большинство стран мира — у нас хорошее покрытие, низкие цены и успешные мобильные операторы. Безусловно, в этом большая заслуга регулятора. В Европе (Германия, Англия) лицензии 3G продавались государством за огромные деньги. В результате мобильная отрасль в этих странах была отброшена на несколько лет назад, крупные телекомоператоры находились на грани банкротства. В Японии, которая по уровню развития телекомбизнеса опережает развитые страны на четыре года, частоты выдавались крупным телекомоператорам бесплатно под обязательство развернуть сети. Результат налицо, Япония — первая страна в мире, отказавшаяся полностью от 2G, доля мобильных данных в выручке японских операторов близка к 50% или даже превышает их.

Очевидно одно — выдавать частоты новым участникам рынка, да еще и бесплатно, бессмысленно и даже вредно для развития мобильных телекоммуникаций в России.

— Как вы прокомментируете утверждения некоторых претендентов на частоты, что сеть можно построить за два года и $2 млрд?

— Они либо не до конца понимают, о чем говорят, либо хотят построить сеть в пределах МКАД, либо лукавят. Это же простая арифметика. Что такое современный федеральный оператор? Это около 27 000 базовых станций по $50 000 за штуку — это уже $1,35 млрд. Около 10 000 мачт и башен по $120 000 — это еще $1,2 млрд. Автозалы и коммутаторы как минимум в каждом регионе — еще $0,6 млрд. Добавьте пакетное ядро, которое управляет трафиком 500 Гбит/с, — еще $0,5 млрд (по $1 млн за 1 Гбит/с). Магистральные, зоновые и городские оптоволоконные сети протяженностью около 90 000 км по $15 000 за каждый километр — добавляем еще $1,35 млрд. Наконец, оборудование для оптоволоконных сетей и радиорелейки обойдется в $0,7 млрд. Итого — $5,7 млрд. Можно, конечно, какие-то башни, автозалы и часть оптики взять в аренду — но экономия от этого будет небольшая. Можно также себе представить, сколько времени займет развертывание такой сети, — это уж точно не два года. Так что если мы говорим о создании нового федерального оператора — нужно смотреть правде в глаза — это дорого и долго. Если же говорить о строительстве оператора в пределах МКАД — то непонятно, какое это имеет отношение к предоставлению услуги ШПД для населения всей России.

— Но ведь есть еще и соображения конкуренции. Чем больше операторов, тем лучше условия для абонента.

— Мы за справедливую конкуренцию, поэтому и не просим выдать частоты исключительно “большой тройке”, а хотим прозрачных условий распределения частот. В тех же Франции и США, где новые игроки получили частоты, все ведущие операторы также их получили — вот теперь конкурируют.

А по поводу большого количества операторов — это недальновидное заблуждение, что так лучше для рынка и абонентов. Посмотрите на пример Индии, где 17 операторов, доход от абонента — $2-3 в месяц и большинство операторов в убытках. Это приводит к тому, что мобильный оператор будет не в состоянии инвестировать в качество услуги, соответственно, абонент получит за маленькие деньги плохого качества связь. К этому ли мы должны стремиться? Да и опыт развитых рынков показывает, что происходит консолидация и количество небольших по размеру операторов с каждым годом уменьшается. Посмотрите на списки мобильных операторов в развитых странах — в основном в каждой стране по три — максимум по четыре оператора. В Англии было пять операторов, да и там в результате сделок по слияниям компаний и взаимного использования сети осталось только три сети 3G.

Биография

Родился в 1969 г. в Киеве. В 1992 г. окончил факультет аэромеханики и летательной техники Московского физико-технического института по специальности “прикладная математика и физика”

1993 вошел в совет директоров авиастроительной компании “Пермские моторы”

1994 начал работать в группе компаний “Коалко”, где занимал должности финансового (с 1999 г.) и исполнительного (с 2000 г.) директора

2006 генеральный директор компании “Газметалл”

2008 гендиректор “Коалко”, затем гендиректор “Телекоминвеста”

ОАО “Телекоминвест”

Управляющий холдинг

Акционеры: ООО “Олимп” — 58,9%, ООО “АФ телеком холдинг” (15%), TeliaSonera (26,1%).

Финансовые показатели (2009 г., РСБУ):

Выручка — 81,6 млн руб.,

Чистая прибыль — 220,8 млн руб.

Владеет 31,3% акций “Мегафона”, контролирует производителя биллинга “Петер-сервис” и работающего на Северо-Западе интернет-провайдера “Вэб-плас”.

Развеянные заблуждения

“В 4G ринулись все кому не лень, как будто там медом намазано. На самом деле такая бурная активность основана на ряде общепринятых заблуждений, которые уже давно пора рассеять.

Заблуждение первое: “Телекоммуникационный бизнес, особенно мобильный, — это дойная корова”. Действительно, при первом взгляде на этот бизнес может сложиться впечатление, что высокая маржа прибыльности мобильных операторов, доходящая до 50%, — это своего рода Клондайк. Но при ближайшем рассмотрении становится очевидно, что в средне- и долгосрочной перспективе доход на одного абонента всех мобильных операторов падает, и эта тенденция подтверждается общемировым опытом. В России это накладывается на то, что проникновение мобильной связи превышает 150%, так что ждать роста выручки на рынке не приходится.

Заблуждение второе: “Телекоммуникационный бизнес, особенно мобильный, высоко ценится инвесторами”. За последние 10 лет стоимость телекоммуникационных компаний в мире не выросла. Более того, если посмотреть на Японию, которая впереди планеты всей в области телекоммуникаций и опережает остальной мир на 4—8 лет, то общая стоимость телекомсектора за последние восемь лет упала более чем в три раза. Инвесторы ценят высоко то, что имеет хороший потенциал роста.

Заблуждение третье: “LTE-лицензия как нефтяное месторождение — получи ее, и уже заработал”. Отчасти это заблуждение основывается на верной предпосылке о том, что частоты — это ограниченный ресурс. Однако получить лицензию — это далеко не все. Для того чтобы создать качественную услугу для населения, нужно построить вышки, огромное количество базовых станций, связать все базовые станции оптоволокном и подсоединить их к магистральной сети. Все это требует 3—5 лет и около $5 млрд инвестиций. Мировой опыт пока не знает успешного строительства LTE с нуля. Более того, крайне сомнительно, что такой бизнес когда-нибудь окупится”.

Рок-менеджер

“Я искренне считаю, что нормальному человеку увлечения необходимы. Это не только позволяет переключиться и расслабиться, но и расширяет кругозор, без чего ни в одном виде деятельности невозможно достичь высоких результатов. Я увлекаюсь рок-музыкой (играю в группе) и неплохо разбираюсь в электронной технике. Первое позволяет выпустить накопившийся пар и расслабиться, а второе стало помогать в работе”.

Игорь ЦУКАНОВ, Анастасия ГОЛИЦЫНА