“Игры великих”: как Украине не заиграться в игру, которая не состоится?

“Иметь хорошие отношения с Россией — это хорошо, а не плохо” — говорит избранный президент США Дональд Трамп. “Быть субъектом международных отношений — это лучше, чем объектом” — говорят украинские эксперты и политики. “Быть здоровым и богатым — лучше, чем бедным и больным” — констатирует народная мудрость. “Чтобы продать что-то ненужное, надо сначала купить что-то ненужное, а у нас денег нет” — откликается классика недавних времен.

С легкой руки отставных американских стратегов и украинских постолигархических филантропов по Украине идет интеллектуальная волна — как бы нам продать что-то такое, что “сильные мира сего” захотели бы у нас купить и взамен гарантировали нам мир? Мыслевирус “большой игры” захватил экспертов, журналистов и общественных деятелей: одни выступают с амбициозными прожектами новой “Ялты”, другие клеймят первых позором и изменой, третьи хихикают в кустах и наслаждаются вербальными поединками, где сжигаются идеи, прогнозы и репутации “конкурентов”.

Все больше принимается на веру внушаемая мысль, что если не через несколько недель, то уже точно через несколько месяцев Трамп и Путин торжественно подпишут (возможно, и в Ялте, ибо традиция обязывает) всеобъемлющий пакт, который преподнесет Украину на тарелочке Путину (а Сирию или Иран, или даже обоих — Трампу). Можно ожидать, что соглашение, разумеется, будет заключено “за счет Украины и без Украины”. Апокалипсические предположения раздуваются не только всеядными соцсетями, но и вполне уважаемыми изданиями, например The Times, что придает образу заговора совершенства и непреодолимости. 

Возникает естественный вопрос: “Как спасаться?”. И Украина ожидаемо делится преимущественно на два лагеря: тех, кто предлагает “продать” суверенитет и собственный исторический выбор в обмен на территориальную целостность и восстановление законных границ (концепция “Запад нас не ждет”), и тех, кто выступает за “продажу” территорий в обмен на суверенитет и реальную независимость (концепция “отрезанного куска”). Оба лагеря приводят серьезные аргументы и оперируют убедительными эмоциями. 

Аргументированный спор на тему жизненных вопросов — всегда хорошо. Но не преждевременно ли открыты торги? Действительно ли покупатели уже выстроились и ждут предложений? Действительно ли выстроившиеся являются добросовестными покупателями? Есть ли у продавца товар, который он предлагает на продажу? И не лукавит ли он слишком нехитро перед опытными купцами, которые понимают больше, чем кажется продавцу?

Для понимания ситуации следует привести аналогии из прошлого. А прошлое свидетельствует, что все значительные по своему масштабу соглашения достигаются “сильными мира сего” только на определенных исторических траекториях, где взаимное доверие и совпадающие интересы достигают уровня, где возможен big deal (большое соглашение). 

Так произошло во время Второй мировой войны, когда в результате общего антигитлеровского опыта и признания роли СССР в победе над Гитлером “великие” договорились в Ялте и Потсдаме на беду более слабым. Тогда “на тарелочке” Сталину преподнесли всю Центральную Европу, где СССР на 40 лет установил свои порядки, лишив десяток наций Европы суверенитета. Это сформировало один из элементов тоталитарного травматического опыта, который заставляет нас перепуганно “просыпаться ночью”: не летят ли самолеты снова на Ялту?

Во второй раз так произошло в Хельсинки в 1975-м — вследствие многолетней политики “разрядки”, когда градус противостояния “двух систем” существенно снизился и был заключен основополагающий Хельсинский акт, который был компромиссом, для многих мучительным, зато, наконец, помог разрушить тоталитаризм. 

В третий раз “великое соглашение” неформально заключили Рейган и Буш-старший с Михаилом Горбачевым: это была справедливая “антиялта”, когда СССР мирно обязался не препятствовать суверенному выбору вчерашних “социалистических” стран Европы, если они решат стать частью “коллективного Запада”. В последнем случае “потепление” было особенно бурным и породило на Западе продолжительную эйфорию от “ветра перемен”, подувшего тогда из Москвы. Но это, по нашему ощущению совершенно справедливое, “великое соглашение” породило травматический синдром поражения уже на другом фланге геополитических качелей — в России. И последствия его мы постигли только недавно, когда “брат” внезапно пришел в гости.

Напоминает ли нынешняя ситуация в мире хоть отдаленно один из описанных примеров момента, когда “великое соглашение” становилось возможным? Доверие? Вознаграждение за участие в общей миссии? Расчеты на надежность партнера? Совпадение коренных интересов? Искренняя симпатия?

Сегодня серьезных предпосылок ожидать очередного “великого соглашения” нет. Уровень доверия между Кремлем и условным “коллективным Западом” — на нуле. Прошлый год, принимая во внимание действия Путина в Сирии, только добавил проблем. При таких условиях стороны могут вступать в переговоры, проверять друг друга, тестировать возможности, решать некоторые локальные дела — но до “великого соглашения” не дойдет.

Может возникнуть вопрос: а надо ли Украине становиться “толкателем” процесса? Там, где нет доверия, — попытаться восстановить? Там, где не хватает общей повестки дня, — попытаться предложить? Там, где царит стратегическая растерянность и неопределенность, — предложить четкий порядок действий? Ответ может показаться парадоксальным: нет, не надо.

Украина не располагает ресурсом смодерировать ломку нынешней исторической траектории мира в лучшую сторону, а любые “выгодные предложения” будут казаться таковыми только сторонам, которые не заинтересованы в сильной, успешной Украине, осознающей свои цели и последовательно пытающейся двигаться к ним. Любые предложения “конструктивной повестки дня” по сути лишь будут размывать контуры еще слабого, но все же заметного позвоночника той Новой Украины, которая только начала заявлять о себе после Революции достоинства.

Даже если предположить очень малореалистичное, но теоретически возможное “великое соглашение” “сильных мира сего” в нынешних исторических условиях, то оно может состояться только на условиях России, которая считает, что ухватила Бога за бороду, а не на условиях Запада, который находится в стратегической фрустрации, и тем более не на условиях Украины. 

Следовательно, наша задача — не дать такому соглашению состояться (благо, для этого есть достаточно предпосылок) и тем паче не быть в числе его акционеров. Иначе неизбежно проиграем. Сейчас не время для выгодных Украине соглашений, поэтому конструктивная стратегия заключается в отсрочке любых попыток навязать нам игру в “великое соглашение” ценой, как пишут, “мучительных компромиссов”, которых никто не оценит.

Выдвижение условной инициативы “всеобъемлющего урегулирования” может разрушить Украину как изнутри, так и извне. 

Изнутри — потому что не будет воспринята активной частью общества, нерв которого сейчас весьма чувствителен, чтобы играть с ним в “измену” без риска большого взрыва. 

Извне — потому что разрушит хоть и не столь многочисленный, как хотелось бы, но заметный и влиятельный круг системных и ситуативных союзников в противостоянии с путинской Россией. Прежде всего будут демотивированы и деморализованы те партнеры, которые вопреки всем трудностям продолжают видеть Украину неотъемлемой частью европейского и евроатлантического пространства и поддерживают ее в институтах ЕС и НАТО. Если Киев откажется от своих дальновидных целей, эти партнеры махнут на нас рукой и как-то проживут. Но наивно считать, что, потеряв этих союзников, мы взамен получим других — тех, кто сейчас не видит в Украине особой стратегической ценности. Они не будут видеть ее и в дальнейшем, как бы мы ни старались адаптироваться к их ожиданиям. 

Бесхребетная Украина, торгующая стратегическим вектором своего движения, — это не тот товар, на который найдется покупатель в нынешнем прагматическом мире. Разве что пойдет “тушками” в известном направлении.

Эти аргументы можно было бы считать риторическими лозунгами, если бы мы не имели в совсем недавней истории примеров, свидетельствующих о несвоевременности и нереалистичности ожиданий на согласие и урегулирование в ответ на выдвижение даже “самых конструктивных инициатив”.

Напомним не очень известный даже в экспертных кругах опыт согласованной инициативы Украины и Европейского Союза относительно ответа на “обеспокоенность России” по поводу заключенного Соглашения об ассоциации Украина—ЕС. Это случилось в 2015-м, когда кое-кому казалось, что достаточно сформулировать пакет рациональных ответов на публично артикулируемую Россией “обеспокоенность” — и конфликт будет улажен. 

Консультации продолжались почти полтора года, под аккомпанемент войны. Украина и ЕС предложили пошаговый ответ на каждую из заявленных Россией “озабоченностей” — с опорой на текст конкретных статей Соглашения и соответствующих толкований. В результате в ноябре 2015-го российская делегация во главе с тогдашним министром экономического развития Улюкаевым отвергла пакет как полностью неприемлемый. Контрпредложение российской стороны предусматривало фактический демонтаж Соглашения об ассоциации в целом — т.е. отказ Украины от адаптации европейских технических регламентов и стандартов во всех значимых сферах регулирования. Иллюзии рассеялись. Все остались на исходных позициях.

Опыт тех переговоров должны изучить все, кто предлагает или будет предлагать в будущем хорошую модель “конструктивных договоренностей” в деталях там, где нет согласия договариваться в принципе.

Так, сегодня предлагается снова попробовать продать России “нейтралитет” или “внеблоковость”, отказ от намерения войти в НАТО или заключить любое обязующее политико-безопасное соглашение (а нейтралитет означает отказ от важной части суверенитета — права самостоятельно определять союзников в сфере безопасности и обороны). Непонятно, почему такое предложение должно быть интересно Москве. Весь предыдущий опыт показывает, что — не интересно. Вот только два исторических факта.

Первый. По состоянию на март-апрель 2014 г. в Украине был законодательно закреплен “внеблоковый” статус, и официально вычеркнуто из всех документов намерение стать в будущем членом НАТО. И чем это помогло Украине? Сдержало ли РФ от аннексии Крыма и начала гибридной войны в Донбассе?

Второй. Молдова в 1994 г. конституционно закрепила свой нейтралитет именно в надежде урегулировать Приднестровский конфликт, сняв опасение Москвы относительно дрейфа Молдовы к НАТО. Вот уже прошло 22 года: никакого существенного прогресса в политической части урегулирования. При том, что почти четверть столетия на Днестре не стреляют, что линию размежевания легко пересекают люди и автомобили, что даже пророссийского президента в Кишиневе избрали — и не впервые. Но — никаких сдвигов, и, думаю, надеяться, что удастся сдвинуть с мертвой точки, не приходится. Так почему же мы должны считать, что в украинском случае будет иначе, если напряжение, уровень антагонизма конфликта, количество жертв и ставки в игре несравненно выше, а уровень доверия между условными “гарантами” намного ниже?

Не лучше ли будет вооружиться другой, более реалистической версией политического реализма и признать, что конфликт с РФ носит фундаментальный характер, который обусловлен глубоким непринятием со стороны РФ факта независимости Украины (по крайней мере в ее законных границах), а потому не будет полностью решен на протяжении обозримого будущего (вероятно, нескольких десятилетий)?

Конкретные проявления этого конфликта, такие как аннексия Крыма и де-факто оккупация части Донбасса, являются лишь проявлениями и не могут быть надежно урегулированы отдельно от своей фундаментальной основы.

Чего реально можно достичь при надлежащих усилиях в короткой перспективе? Попытаемся спрогнозировать на примере Донбасса как одного из “полей” конфликта.

Худший вариант: относительно устойчивое прекращение огня, ограниченное разведение вооруженных сил без восстановления полноценных социально-экономических коммуникаций через линию размежевания, фактическая изоляция оккупированной зоны (смягченная версия карабахского сценария). 

Лучший вариант: устойчивое прекращение огня, решение гуманитарных проблем (полный обмен пленными и заложниками), разведение вооружений и частичная демилитаризация, восстановление свободного, но контролируемого движения людей, транспорта и товаров через линию размежевания, определенные шаги по восстановлению доверия, легализация экономических и социальных связей без полномасштабного политического урегулирования (приднестровский сценарий). 

Оба условных сценария очерчивают, по нашему мнению, имеющийся коридор возможностей, существующий при действующем раскладе сил — как между Украиной и Россией, так и в мире в целом. Любой выход за границы этого коридора возможен только при изменении нынешнего силового/политического баланса. Поддержание баланса требует соответствующих ресурсов и усилий — хотя бы симметричных усилиям противоположной стороны. 

Размышлять при этом о формулах полного урегулирования конфликта не помешает, и вовсе не надо клеймить позором такие попытки, однако практическая результативность этих усилий вряд ли выйдет за пределы результативности российского “плана Козака” для Молдовы и Приднестровья 2003 г., который провалился, имея несравненно лучшие предпосылки для внедрения, чем любой из предложенных сегодня или завтра планов урегулирования всеобъемлющего конфликта между Украиной и РФ.

Ответственный выход для украинской власти и общества — готовиться к затяжной игре, которая будет длиться десятилетия. Ключевым сюжетом ближайшего горизонта истории будет конкуренция ценностей, моделей правления, экономики, форматов идентичности. В своем конфликте нынешние Украина и Россия пройдут решающий тест на жизнеспособность — как государства и как общества.

А окончательные контуры будущих реалий, которые обусловят решение фундаментального конфликта между Украиной и РФ, едва ли принадлежат к сфере компетенции нынешнего поколения.

Александр СУШКО, научный директор Института Евроатлантического сотрудничества