ДАЙДЖЕСТ

Государственный яд. Как вирус и кризис испытывают нашу гражданскую прочность

[17:03 13 июля 2020 года ] [ Деловая столица, 13 июля 2020 ]

Кивая на очередную опасность, государственные бюрократы всегда норовят урезать права граждан “для их же пользы”. А вот реакция граждан уже допускает варианты.

Вариантов же, по большому счету, бывает только два. Либо граждане молча, или даже ворча себе под нос, но не сопротивляясь активно, соглашаются, что государству виднее, в чем их польза, и не возражают против причинения им добра, так что бунта не происходит вовсе. Либо, напротив, дают властям понять, иной раз и очень грубо, что свою пользу они видят лучше их. В первом случае можно говорить о том, что государство и общество образуют идеальную бесконфликтную пару, пребывая с друг с другом в социальном равновесии. Во-втором налицо конфликт, по результатам которого, тем или иным способом, ценой взаимных уступок достигается компромисс. Общим местом во всех случаях является сильное желание бюрократов и политиков усилить свою власть.

В нынешнем году столкновения граждан и государства происходят заметно чаще, чем раньше. Не обязательно, в прямой связи пандемией ковида и с вызванными ей ограничениями, но, в любом случае, чаще.

Как мировой системный кризис влияет на государства

Очевидно, что возросшее число таких конфликтов связано с нарастанием системного кризиса, охватившего весь мир. Старая система государственного управления уже не способна выполнять три своих главных задачи. Во-первых, постоянно находить компромиссы между интересами разных групп населения, составляющих, в сумме его, большинство. Во-вторых, подавлять недовольства меньшинств, выпавших, или сознательно выведенных за рамки компромиссного общественного договора. Наконец, в-третьих, формировать компромиссное большинство и исключаемые из него меньшинства таким образом, чтобы соблюдение интересов государственной бюрократии, образующей отдельную, по отношению к остальной части общества, касту, было обязательным и важнейшим условием достижения прочного компромисса. Чем успешнее государство решает эти задачи, тем оно стабильнее — и наоборот.

Появление новых глобальных факторов, влияющих на ситуацию, или усиление до критического уровня уже известных, вызывает глобальный же кризис государств, поскольку во всех случаях условия компромиссов, а также состав участвующих и не участвующих в них социальных групп, приходится экстренно пересматривать.

Посмотрим теперь на конкретных примерах, что происходит в разных странах сегодня, в связи с появлением таких новых факторов. В их число входят заметная всем и возникшая недавно эпидемия COVID-19, сыгравшая роль детонатора давно назревавшего системного кризиса, и совершенно не новые, но усилившиеся до обретения ими нового качества имущественное неравенства, а также изменение структур мирового капитала и мирового рынка труда.

Сербия

Во вторник, 7 июля, президент Сербии Александр Вучич объявил о введении в Белграде длинного комендантского часа, с 18:00 пятницы, 10 июля, до 05:00 понедельника, 13 июля. Причиной была названа вторая волна коронавируса. При этом, Вучич ссылался на то, что ситуация — критическая, что все больницы в Белграде переполнены, и не исключал, что жесткие ограничения могут быть распространены и на всю Сербию.

По данным Университета Джонса Хопкинса, в 7-миллионной Сербии COVID-19 был выявлен у чуть более чем 17 тысяч человек, из которых заболело чуть менее 3,5 тысяч. Число умерших с начала эпидемии составило менее 350 человек, а наибольшее число смертей за день — 13, пришлось на 6 июня, что и дало Вучичу формальный повод для введения жесткого карантина. Сопоставив эти цифры, к примеру, со статистикой ДТП, можно оценить целесообразность предложенных Вучичем радикальных мер.

Идея о введении жесткого карантина и комендантском часе на выходные вызвала взрыв недовольства, за которым последовали протесты с требованиями об отставке Вучича, быстро перешедшие в силовое противостояние с полицией. При этом, протестующие не отрицали опасность пандемии, и даже критика ими избыточности карантинных мер не вышла на первый план. Вучича обвинили прежде всего в создании условий для появления второй волны коронавируса, поскольку он резко ослабил карантинные ограничения чтобы провести 21 июня парламентские выборы.

Что касается предложенных им супержестких карантинных мер, то Вучич, по мнению протестующих, пытался затушевать их избыточностью свою вину за происходящее.

Это, в свою очередь, актуализировало и недовольство прошедшими выборами, несколько поутихшее к тому времени, но продолжавшее подспудно тлеть.

Перенесенные из-за пандемии с 26 апреля на 21 июня выборы были проведены в условиях, наиболее благоприятных для Сербской прогрессивной партии (SNS) Вучича, искусно маневрирующего между Москвой и Брюсселем. В итоге, SNS набрала 61,59% голосов, получив в парламенте монобольшинство, хотя о её поддержке большинством сербов не было и речи. Выборы прошли при рекордно низкой явке 50,32%, которую оппозиция в лице блока партий “Альянс за Сербию”, бойкотировавшего выборы, поставила себе в заслугу.

Понятно, что ни о каком консенсусе большинства по результатам таких выборов речь не шла. Это признал и сам Вучич, заявивший, что протесты вызвала не столько перспектива ужесточения карантина, сколько вопрос Косово, обострившийся, а, точнее, обостренный в ходе дискуссий, развернувшихся в рамках прошедшей предвыборной кампании. Впрочем, если взглянуть на проблему ещё шире, то и косовский вопрос оказался лишь инструментом политической борьбы в разделенном сербском обществе, примерно треть которого по факту поддержала Вутича, а половина вообще не пожелала участвовать в таких выборах.

В результате, в Сербии уже несколько дней идут жесткие столкновения протестующих и полиции, конца которым пока не видно. При этом, начиная со среды-четверга столкновения с полицией идут не только в Белграде, но и в Новом Саде, Крагуеваце и Ниши.

Министр обороны Александр Вулин в эфире канала Pink уже заявил, что происходящее — не протест против ужесточения карантина, а “попытка государственного переворота и провоцирование гражданской войны”, что до некоторой степени верно. Вот только такие же обвинения можно предъявить и победителям на июньских выборах.

Вучич, в свою очередь, пытается консолидировать свою группу поддержки высмеивая протестующих, причем, высмеивает он их исходя из того, что протесты вызваны именно карантином — мол, среди их участников полным-полно адептов теории плоской земли и те, кто считает, что коронавирус возник из-за вышек 5G. Но одновременно с этим президент и глава МВД уже намекнули, что к происходящему причастны некие иностранные спецслужбы, никого не обвинив конкретно, и взяв многозначительную паузу.

Пауза явно рассчитана на то, чтобы оценить реакцию на вброс и прикинуть кандидатуру внешнего врага, наиболее подходящую для консолидации поддержки власти. Учитывая же давнее союзничество Белграда с Москвой, в местной прессе уже опробуют обвинения в адрес Киева и Вашингтона — правда, пока только на уровне желтых СМИ.

Что же касается карантинных мер, то о комендантском часе для Белграда уже нет и речи. Вводятся лишь запреты на проведение публичных собраний числом более 10 человек, как в помещении, так и на улице и на число людей, находящихся в помещении — из расчета не менее четырех квадратных метров на человека, а также запрет на работы в закрытых помещениях с 21:00 до 06:00.

О целесообразности этих мер можно было бы даже поспорить, если бы запрет собираться группами более 10 человек, соотнесенный с сегодняшней обстановкой в Белграде, не выглядел столь комично.

Греция

Здесь тема коронавируса не была использована властями столь же явно, как и в Сербии, хотя и маячила на втором плане. Именно под шумок самоизоляции правящая партия “Новая демократия” (ΝΔ), также обладающая монобольшинством в греческом парламенте (158 депутатов из 300), приняла 9 июля закон, обязывающий организаторов массовых акций подавать на них заявки заблаговременно, и позволяющий властям налагать на эти акции запрет, если они сочтут их угрозой общественной безопасности. Что может быть такой угрозой? Например, создание помех дорожному движению.

Кроме того, организаторы в ходе акции теперь обязаны непрерывно поддерживать связь с полицией, а также обеспечивать мирный характер протеста, неся ответственность за любой ущерб, нанесенный чьей-либо собственности, участникам акции или полицейским. “Свобода протеста столь же ценна, как и свобода другого человека добраться до больницы, его работы, его дома”, — заявил премьер-министр Греции Кириакос Митсатакис в своем обращении к парламенту в поддержку законопроекта. В итоге, закон был принят голосами 187 депутатов.

Однако новый закон, при всей его внешней благонамеренности, по факту означает полный запрет любых протестов, неудобных правительству. Греческая власть явно готовит для себя пресловутую “теплую ванну”, страхуясь от любых выражений недовольства. По мнению оппозиции, причиной появления закона стала подготовка властей к последствиям кризиса, вызванного карантинными мерами, и к неизбежным протестам в связи с ухудшением экономической ситуации.

Для такого вывода есть все основания. ВВП Греции на 20% зависит от туризма, который в обозримом будущем не восстановится полностью даже при самом благоприятном сценарии. Причем, если в начале мая по прогнозу Еврокомиссии Греция должна была закончить год с падением ВВП на 9,7%, став самой пострадавшей от кризиса страной ЕС, то уже через месяц министр финансов Кристос Стайкурас ухудшил прогноз до 10-13%.

Кроме того, новый закон оказался до неприличия похож на указ 1971 года, времен диктатуры “черных полковников”, также ограничивавший проведение протестов. Судя по всему, авторы законопроекта и вдохновлялись текстом этого указа, заимствуя из него целые абзацы. Это вызвало возмущение профсоюзов и Коалиции радикальных левых СИРИЗА, лидер которой, экс- премьер Алексис Ципрас, уже назвал закон “фашистским”, а день его принятия — “черным днем для Греции”.

В итоге, около десяти тысяч протестующих собрались в Афинах у здания парламента. Протест быстро перешел в столкновения с полицией. Акции протеста состоялись также в других городах и не стихают до настоящего времени.

Судя по всему, противостояние в Греции затянется надолго. Поддержка у ΝΔ еще менее прочна, как даже у сербской SNS. Парламентское большинство в 53% было получено ей на выборах годичной давности, за счет голосов партий, не прошедших 3% барьер. Сама же ΝΔ набрала лишь 39,85% голосов при явке 58%.

Итоги: государство — это яд

Сопоставляя с ситуациями в Сербии и Греции результаты выборов в других странах, нетрудно заметить, что приблизительное равенство поддержки конкурирующих на выборах политических сил, отчего победа любой из них выглядит спорной и неубедительной, а также раздел общества практически по любому вопросу на три примерно равные по величине группы — ”за”, “против”, и не имеющих определенного мнения — что означает на практике легкую перемену их настроений, стали за последнее десятилетие ведущими трендами всех мировых демократий. Альтернативы положению, когда любая власть может опираться исключительно на меньшинство, занявшее в результате формального применения устаревших и уже не отвечающих современным требованиям демократических процедур пустующее место большинства, пока не найдено.

Неизбежный компромисс власти с меньшинством, при отсутствии большинства, как такового, приводит к столь же неизбежным протестным кризисам. Вся ситуация в целом порождена кризисом демократий институтов в рамках глобального системного кризиса. Эти кризисы буквально вложены друг в друга, как матрешки.

Зато за рамками демократии альтернативы такой неустойчивости обнаруживаются довольно легко.

Когда число групп, неспособных к компромиссу на базе осознаваемых общих целей и ценностей, достигает в обществе критического уровня, демократия разлагается в охлократию, где объединение в новые электоральные группы происходит на уровне эмоций и рефлексов, так что большинство населения вообще не осознает, за что в действительности оно голосует. Как следствие, выборы в таком обществе превращаются в клоунаду, в которой могут победить только клоуны-популисты. Украина, равно как и наша соседка, Молдова, находятся как раз на такой стадии социальной эволюции, зачастую предшествующей наступлению уже открытой диктатуры, где вчерашние клоуны, утвердившись у власти, смоют грим и примут серьезный вид, а гражданское общество будет окончательно запугано, атомизировано и уничтожено.

Диктатура же, избавившись от граждан вообще и в принципе, как от социального явления, формирует свою поддержку на основе приватных компромиссов с позиции силы с каждым отдельным своим подданным. Известные и яркие, хотя, конечно, не единственные примеры такого рода дают КНДР и Россия, а конкретным случаем приватного компромисса, достигаемого с властью в обмен на лояльность стала трагикомичная история спившегося Михаила Ефремова. Впрочем, имя таким историям даже не легион, а легиард.

Но охлократия неустойчива, она всегда лишь этап на пути падения в диктатуру. Диктатура же, вопреки расхожему мифу, редко когда приводит к взрыву. Значительно чаще устоявшаяся диктатура приводит общество в тупик, когда замирает всякое развитие, а обитатели этого замороженного мира чудовищно и непоправимо деградируют, вплоть до прямой потери человеческого облика. Именно это мы и наблюдаем наглядно во всех упомянутых выше примерах.

Что же касается демократий, то системный кризис, вывел их сегодня на развилку возможностей: либо деградация через популизм к диктатуре, либо архаизация демократических институтов, с их сохранением ценой отката примерно на сто лет назад, либо прорыв в неизвестное и опасное будущее. При этом большинства, готового к компромиссу и к выбору на основе этого компромисса одного из перечисленных путей, нет и тут. Число сторонников каждого из вариантов примерно одинаково. Кому-то больше нравится, как в Сербии и Греции (а также как в ЕС в целом, и в США, которые тоже накрыла волна протестов). Кого-то соблазнили обещания со сцен общеукраинского 95 квартала и аналогичного ему по смыслу и устройству молдавского парламента. Наконец, кто-то тоскует и по твердой российской путинской руке, осторожно приглядываясь также к прелестям жизни при Ыне. Разногласия же между этими тремя выборами, по самому большому счету, и в принципе, сводятся к тому, какие дозы государственной власти все же безопасны, а иной раз и полезны для общества, а какие — уже смертельны.

Сергей ИЛЬЧЕНКО