Год выгоревших лозунгов. Переходный 2017-й в России и Украине

Подводя итоги 2017 года, скажу несколько неожиданную вещь: и для Украины, и для России (они пока остаются, к сожалению, взаимозависимыми системами) этот год был в своем роде рубежным.

Рубежным не в том смысле, что в нем произошли какие-то решающие события, а в другом — это был год, когда окончательно сошли на нет тренды предыдущих лет и стали нарождаться тренды новые, обещающие пока что скрытое от нас будущее.

Сошел на нет “тренд Майдана”. И сошел на нет “тренд крымнаша”.

В Украине исчерпала себя заданная Майданом инерция, которая требовала переустроить общество на новых, цивилизованных основаниях. Проведенные на этом импульсе реформы сейчас тихо торпедируются — как, например, одна из немногих реформ, казавшихся успешной, реформа полиции. А получение безвиза поубавило у власти мотивации даже имитировать реформаторский зуд. Власть в Украине погрузилась в состояние стабильной малоподвижности. А гибридная война (гибридная еще и в том смысле, что когда надо — ее как бы не существует, а когда надо — всем предлагается сплотиться вокруг власти по законам военного времени) теперь является частью — и едва ли не гарантом — этой новой стабильности.

Единственное, что ей мешает — появление на политическом горизонте того, что претендует на роль “третьей силы”. Я имею в виду движение Саакашвили. Пока что оно выглядит довольно слабым, но оно набирает силу, и судя по тому, как нервно относится к нему власть, она чувствует в нем для себя реальную угрозу и реальную альтернативу. И дело здесь не в личности Саакашвили, к которому, как к любому политику, есть и всегда будет множество вопросов. Дело в том, что общество начинает нащупывать (совершенно по гегелевской диалектике) выход из прежней антитезы: с одной стороны — власть, крайне сомнительная, олигархическая и коррумпированная, с другой — радикалы, вся позитивная программа которых сводится к лозунгу “геть Порошенко!”, и “оппозиция” бывших регионалов. Именно в итоге этих поисков у власти должна появиться настоящая действенная оппозиция — в нормальном, европейском смысле этого слова.

В то же самое время по другую сторону “поребрика” внутренне выгорела инерция борьбы за “русский мир” и “возрождение Великой Империи”. Даже неисправимые фэны колорадской ленточки осознали, что чуда не произошло — и не произойдет. Сказка о “Новороссии” — стране “отважных русских повстанцев”, закончилась зачисткой лидеров этих самых “повстанцев” в лифтах и анекдотической интервенцией “ДНР” в “ЛНР”. Крым и “Новороссия” перестают быть главным водорозделом в российском обществе, — и это, на самом деле, хорошо, в том числе и для Украины.

Чтобы понять значение этого, следует отдавать себе отчет в двух обстоятельствах.

Во-первых, всякое ослабление персоналистского режима Путина объективно ведет к ослаблению российского империализма. Вне зависимости от того, называют соперники Путина Крым “бутербродом” или “небутербродом”.

Во-вторых, эмоции имперского национализма слишком сильны в российских массах. Именно поэтому одним голым противостоянием “имперству” режим Путина не просто невозможно пошатнуть — его так можно только укрепить, подтвердив вживленную в массы стойкую ассоциацию “оппозиця = пятая колонна”. Настоящей российской оппозиции необходима другая повестка, которая объединила бы вокруг себя как можно больше людей, сделав разногласия относительно Крыма чем-то второстепенным (при этом я понимаю, что для украинцев именно эта тема и является основной — однако см. пункт первый).

Приговор Улюкаеву показал, что негласные привилегии больше не действуют, что в России окончательно состоялся переход от обусловленного негласным договором в верхах абсолютизма к чисто ордынскому деспотизму и всеобщему равенству в бесправии, при котором даже бояре не могут теперь считать себя избавленными от произвола опричнины.  

В Россию вновь вернулось (и оно нарастает) ощущение тупиковости и исчерпанности режима, которое Путин смог переломить в 2014 году “крымнашстской” истерией. Устала от Путина и “элита”, интересы которой он теперь задевает самым непосредственным образом. Показательный приговор бывшему министру Улюкаеву показал, что негласные сословные привилегии больше не действуют, что окончательно состоялся переход от обусловленного негласным договором в верхах абсолютизма к чисто ордынскому деспотизму и всеобщему равенству в бесправии, при котором даже бояре не могут теперь считать себя избавленными от произвола опричнины.

В этом смысле интересна фигура Алексея Навального и само явление “навальнизма” в целом. Связь Навального с одной из группировок действующей российской власти несомненна, но в данном случае это только плюс, так как увеличивает его шансы в борьбе с Путиным (см. опять же пункт первый). Навальный привлекает к себе наиболее продвинутую и “вестернизированную” часть российского общества, и прежде всего, как оказалось именно в ушедшем году — молодежь, “путинское” поколение, не видевшее в своей жизни иной власти, кроме власти Путина. Это поколение не помнит 90-е, когда под либеральными лозунгами олигархи и бандиты дерибанили страну, и потому либеральные лозунги вновь, как и для их отцов во времена перестроечной юности, звучат привлекательно и революционно. При этом Навальный самим ходом событий вынужден радикализировать протест: ставка на “несанкционированные” митинги, а теперь и на бойкот выборов — это в конечном итоги переход к тактике гражданского неповиновения. Тем временем власть Путина вступает в новый электоральный цикл, который по определению является “узким местом” и обещает всякого рода неожиданности. Фишки расставлены, и грядущий год покажет, как пойдет новая игра.

Павел ШЕХТМАН, российский гражданский активист, публицист, историк

<a href=”http://www.liga.net/”>Источник</a>