ГП “Госбанкдобыча”

На нынешней неделе “стратегическая девятка”, заседающая на Банковой, в который раз с начала августа, рассматривала исключительно “вопрос Саакашвили”. В то время как в повестке дня страны подгнивают в ожидании решения десятки действительно стратегических задач. Одну из них мы предлагаем вниманию наших читателей. И, несмотря на всю сложность, разобраться в ней надо, ведь цена вопроса — от 100 до 300 миллиардов государственных гривен.

Условие задачи (все совпадения предлагаем пока считать случайными, а персонажей вымышленными): в съемном ведомственном жилье Андрея, Кирилла и двух Александров (один, правда, уже съехал) скопились оставшиеся в основном от предыдущих жильцов огромные кучи мусора. Однако просто выбросить мусор нельзя — закон не позволяет, так как на него ранее были потрачены баснословные государственные деньги: с учетом прикупленного в декабре 2016-го самого большого помещения получится под 300 млрд грн. Жильцы обращаются к третьему — главному по госфинансам Александру за помощью с уборкой, а тот перепоручает найти решение своему заместителю Оксане. Спустя почти год поисков и консультаций с “мудрецами” Оксана предлагает создать агентство по продаже мусора, который будет выкупаться по балансовой или хоть какой-то остаточной стоимости (ведь он же когда-то представлял огромную ценность!). Финансировать все это предлагается, как обычно, за счет госбюджета.

Вопрос: сколько заработает агентство и потеряет госбюджет от сделки, если мусор — это просто мусор?

Суть проблемы

Все знают, что за время кризиса банки накопили огромные объемы проблемных кредитов. Причины тоже хорошо известны: потеря контроля над территориями Крыма и значительной части Донбасса, беглые, разорившиеся или еле-еле сводящие концы с концами заемщики из этих и всех других регионов страны. Ну и, конечно, персонажи, просто решившие не возвращать, — война же. Бывает, что и банки не очень-то хотят забирать, — это если кредиты выданы их собственникам. Таких на рынке, правда, после “великой банковской чистки” стало значительно меньше — теперь они “плохо лежат” на балансе Фонда гарантирования вкладов, откуда оставшиеся от них залоги активно растаскивают “мусорщики”. Однако это — уже немного другая история, а если вернуться к нашей, то здесь “великая чистка” не особенно и помогла. На балансах уцелевших финучреждений “мусорных” кредитов особо не уменьшилось — плачевное состояние экономики этому сейчас не содействует.

С проблемной задолженностью как-то разобрались (да и то лишь частично) иностранные банки, без особых мудрствований списавшие ее или перепродавшие по дешевке коллекторам, покрывая возникшие дыры в капитале за счет иностранных “мам”. Об избавлении мечтают и все остальные, ведь необслуживаемые кредиты требуют покрытия резервами и постоянных поисков источников восполнения капитала. А еще — зачастую бессмысленных начислений процентов, штрафов, пеней, отправления писем с предупреждениями и угрозами, обращений в суды и всяческой другой “претензионной работы” с заемщиками (если это вообще возможно). Для этих целей в банках созданы и функционируют целые подразделения. Причем если в ходе судебных тяжб все-таки удается что-то отсудить и даже провести это решение через жернова исполнительной службы, то проблема вовсе не уходит — надо еще найти покупателя или вести непрофильное для банков обслуживание залогов (если они доступны)…

Затраты банков на эту деятельность, как правило, значительно выше прибыли, полученной от продажи немногих отвоеванных залогов. То есть убытки чаще всего не уходят, а только накапливаются. Так что “мусорные” кредиты серьезнейшим образом отравляют жизнь банков, представляя, при чрезмерной дозировке, постоянную угрозу их существованию в целом. Именно поэтому такие кредиты называют “токсичными”…

Госбанки, на которые сейчас приходится около 56% рынка, огромные дыры в балансах залатали достаточно легко. Обязанное их поддерживать государство просто осуществило для этого гигантскую эмиссию ОВГЗ (т.е. деньги были взяты из воздуха, однако же зачислены в РЕАЛЬНЫЕ обязательства ныне живущих и будущих поколений).

Беда “только” в том, что, в отличие от иностранных “дочек”, у государственных нет адекватного механизма избавления от “мусорных” активов, списание которых — дело подсудное. Катастрофической ситуацию вроде бы и не назовешь — в госбанках сформированы резервы под 80% их корпоративного кредитного портфеля, то есть большинство возможных потерь госбюджет уже покрыл. Но как рассчитывать на нормальную работу банков и возрождение кредитования, если минимум 57% всех корпоративных кредитов в стране — нерабочие, при этом 70% из них “висят” в госбанках.

Время для поиска оптимального решения еще было бы, если бы не стремление НБУ к совершенству. Центробанк инициировал переход уже со следующего года на 9-й Международный стандарт финансовой отчетности. Который, если не вдаваться в сложные подробности, потребует от банков пересмотра принципов оценки кредитных рисков и существенного увеличения сумм резервов, соответственно. А еще — перехода на новую классификацию финансовых активов и, как следствие, изменения потребностей в капитале. Как свидетельствуют мировой опыт и пока прикидочные расчеты местных банкиров и аудиторов, это потребует от банков увеличения сумм формируемых ими резервов где-то на 25% в среднем по рынку. При этом проблемная часть банковских балансов, если исходить из необходимости оценивать уже не только фактическое состояние, но и будущие (в том числе курсовые!) риски, станет еще токсичнее. Естественно, не только для всего рынка, но и госбанков с Минфином — удар ощутимый и болезненный. Проблема очевидна, и решать ее надо, но то, как это предлагается сделать, пока вызывает серьезные вопросы.

Бритва Оккама затупилась

В правительстве, при всей его мнимой прогрессивности, считают, что оптимальный вариант — это передача проблемных кредитов: компании по управлению активами (КУА), банку плохих активов (badbank), ФГВФЛ. Нужное подчеркнуть.

ZN.UA не раз писало о том, как продает залоги Фонд гарантирования. Хотя, объективности ради, у его чиновников колоссальный опыт оценки и уценки, продажи и распродажи. Даже своя площадка для торгов. Да, с большой вероятностью залоги будут проданы по бросовой цене и в конечном итоге перейдут бывшим владельцам, но, как считают в Минфине, главная проблема не в этом. Концептуально ФГВФЛ управляет имуществом уже выведенных с рынка банков, а тут решают проблемы работающих финучреждений. Именно поэтому нужна новая структура. Но не bad-bank, потому что опыт “Родовида” Минфин смущает. Зато его не смущает, что многие участники дискуссии даже разницы между bad-bank и КУА не видят.

В классическом варианте bad-bank покупает у банков низкие по цене или неликвидные активы (но все еще представляющие коммерческую ценность!), обеспечивая их при этом ликвидностью. В нашем случае ликвидность банкам уже не нужна, а коммерческая непривлекательность активов, например в ОРДЛО, очевидна. Но является ли КУА альтернативой банку плохих активов? Неважно, в каком обличии, как госпредприятие, или госагентство, или фонд, или госдепартамент, не суть.

Минфин, конечно, ссылается на мировой опыт, аккуратно выдергивая из него именно те примеры, которые подкрепляют мнение самого Минфина. И оптимальным ему представляется именно создание специальной компании по управлению активами, которая выкупит у банков “токсичные” портфели. За одну гривню, по балансовой или оценочной стоимости — пока не ясно. Хотя этот вопрос принципиален с точки зрения затрат госбюджета и вроде бы должен интересовать Минфин в первую очередь. Ведь речь идет о сумме, потенциально превышающей 100 млрд грн! И это если не считать “токсичные” кредиты “Привата”, забота о которых пока возлагается не на КУА, а на Rothschild&Co. Однако в этом случае особенно полагаться даже на Ротшильдов не стоит. Поэтому, прикидывая цену вопроса, к сотне миллиардов проблемных кредитов “старых” госбанков лучше сразу прибавить 150—200 млрд “новичка” — самого крупного среди них.

В Минфине, видимо, об этом пока предпочитают не думать, — по их задумке, КУА будет так искусно и эффективно управлять активами после выкупа, что сможет повысить их инвестиционную привлекательность и затем выгодно продать. И если руководствоваться логикой чиновников, то крайне сомнительные успехи старейшего и крупнейшего аналога подобной структуры — Фонда государственного имущества — получается, никого не смущают.

Есть ли рыночный спрос, способный переварить “невкусные” активы на 100 млрд грн (не говоря уже о 300 млрд)? Есть цивилизованные покупатели, инвесторы, готовые бодаться с бывшими собственниками за их заводики и пароходики? Это в судах, в которых при нужном влиянии и деньгах возможно оспорить любые нормы не то что юридической, но и простой человеческой логики? Об успехах подобных судебных тяжб можно справиться в тех же госбанках.

С большой вероятностью, никакого управления и инвестпривлекательности не будет. Опыт подсказывает, что все мало-мальски ценные залоги из любой КУА стремительно “укукукают” по схемам, уже обкатанным в Фонде гарантирования. И хорошо, если хотя бы за треть стоимости. Остальное будет “гнить” на балансе и требовать постоянных новых вливаний госденег, ведь зарабатывать КУА будет едва ли.

Конечно, есть в мировом опыте пример малазийской компании “Данахарта”, которую специальным законом наделили исключительными полномочиями. Третьим лицам запрещалось оспаривать права компании на все приобретенные активы, заемщики не могли оспаривать продажу их долга по проблемным кредитам третьим лицам. Более того, эта компания могла и брала на себя управление предприятиями-должниками, вводя своих администраторов, которые осуществляли возврат долга всеми доступными способами, включая санацию или продажу имущества и корпоративных прав. И пока администратор “руководил” таким предприятием, вводился годовой мораторий на любые действия против него со стороны третьих лиц.

Наша КУА — не “Данахарта”, а Украина — не Малайзия. Что дает многим право не верить в эффективность работы данной организации еще до ее создания по ряду объективных причин. Но больше всего смущает, что КУА — это ситуативное решение текущей проблемы лишь для части сектора. Она не поможет всем банкам, не выступит гарантией того, что сложившаяся ситуация не повторится в будущем. И, как справедливо в ходе дискуссии с Минфином отметил представитель Всемирного банка Евгений Гребенюк, не решает проблем с возникновением “токсичных” задолженностей.

По его мнению, к вопросу создания подобной структуры следует вернуться лишь после того, как будет закончена реформа корпоративного управления в госбанках и устранена первопричина возникновения “токсичных” кредитов. Пока в госбанках не заработают новые наблюдательные советы и независимое руководство, КУА придется ежегодно выкупать у них “токсичный” портфель.

Много КУА не бывает

Минфин, конечно, уверяет, что он всеми руками за реформу госбанков, но особых подвижек в этом процессе нет. Причем несмотря даже на то, что соответствующие требования уже третий год как прописаны в действующей программе сотрудничества официального Киева с МВФ. Якобы принятию стратегии развития госбанков помешала национализация Приватбанка и необходимость урегулировать проблему плохих кредитов. Но мы помним, что первый вариант стратегии был готов и даже опубликован еще в начале 2016-го, и тогда “токсичные” кредиты ее появлению не помешали. Да и национализации “Привата” скоро год, а стратегии все нет... Злые языки поговаривают, что тормозит процесс менеджмент некоторых госбанков, который не рад наблюдательным советам и прочим прелестям корпоратизации. Мы, конечно, в это не верим. Ведь если бы подобный саботаж имел место, то возмущенное МФУ, прежде чем вознамериться выкупать у этих банков плохие кредиты, желало бы проверить и убедится, что менеджмент чист, прозрачен и не формирует новый проблемный портфель.

Тем не менее скептически относятся к инициативам Минфина не только во Всемирном банке. В Независимой ассоциации банков Украины, например, отмечают, что очистка балансов госбанков существенно исказит конкуренцию на рынке и… нужно создать несколько КУА, чтобы все банки были в равных условиях. Есть опасения, связанные с неконкурентностью создания КУА, и у регулятора банковского сектора. В НБУ вроде бы уже готовят законопроект, который представит его собственный взгляд на проблему.

На самом деле кризис переживали все в равной степени, ощутив как отток депозитов, так и ухудшение обслуживания кредитов. Вот только госбанки докапитализируются “по первому зову” (кто те бюджетные деньги считает?), и от “токсичных” кредитов их собираются спасать тоже, кстати, за счет государства. Справедливо ли это по отношению к их коллегам по сектору, которые таких привилегий не получают?

А самое главное, после передачи “токсичных” кредитов в КУА что будут делать госбанки с резервами под эти “токсичные” кредиты. Расформируют и вернут в бюджет? Или начнут накачивать новый кредитный портфель? Резервы же сейчас, как мы помним, сформированы на 80% их корпоративных кредитных портфелей, а для Приватбанка, например, почти на все сто. 

В июне НБУ впервые опубликовал статистику по проблемным активам. На 20 крупнейших групп заемщиков, объединяющих контролируемые совместными собственниками частные компании, приходится 49% валовых и 32% чистых (за вычетом резервов) корпоративных банковских кредитов. Самые крупные группы заемщиков — бизнес-группы со сложной, часто непрозрачной структурой, общими бенефициарами и, как правило, активами в нескольких отраслях. Связи между компаниями группы обычно неустойчивы: регулярно создаются новые юрлица, центры операционной деятельности и финансовые потоки переводятся из одной компании в другую и проч. В результате кризиса 2014—2016 гг. уровень дефолтов юрлиц, входящих в бизнес-группы, оказался выше, чем в других бизнесах. Доля неработающих кредитов у 20 крупнейших групп заемщиков на 1 апреля 2017 г. составила 75%, что значительно выше среднего показателя по системе, 49% кредитной задолженности бизнес-групп приходится на неоперационные компании.

Проблема концентрации крупных заемщиков особенно остра, по формулировке НБУ, для двух “старейших государственных банков”, которые фокусировались на кредитовании предприятий и групп, приближенных к бизнес-интересам политических деятелей. Доля десяти крупнейших групп частных заемщиков в совокупных кредитах составляет 56% одного банка и 38% — другого. Качество кредитов крупным заемщикам гораздо ниже, чем качество кредитного портфеля юрлиц в целом: доля неработающих кредитов пяти крупнейшим группам заемщиков составляет для двух банков 94%. Согласитесь, когда эти госбанки избавятся от “токсичных” активов, для предотвращения их нового накопления жизненно необходимо, чтобы их работу контролировал хотя бы независимый набсовет.И какие бы стандарты МСФО мы ни вводили, порядочного бизнеса в стране не добавилось, а бизнесменов у власти не убавилось. Компаний, которые могут и привлекают средства на внешних рынках заимствований, соответствуя общепринятым критериям прозрачности, — от силы десяток. И для большинства из них затраты на подготовку к выходу на IPO превысили экономический эффект от самого выхода. Потому что публичность для украинского бизнеса — это всегда затратно и практически никогда не выгодно. В итоге компаний, которые заинтересованы в кредитовании на внутреннем рынке, очень много, чтобы не сказать — все. И они очевидцы того, что у госбанка можно брать деньги, не отдавая, не неся ответственности и не теряя залогов, которые возвращаются к владельцам по решению судов. Так верно ли Минфин расставляет акценты, реформируя госбанки?

Уже упомянутый международный опыт говорит о том, что варианты решения есть — от прямых продаж инвесторам до трансформации “токсичного” портфеля в секьюретизированные ценные бумаги. И эти варианты не исключают друг друга, а используется комбинация нескольких из них, позволяющая минимизировать стоимость процесса для налогоплательщиков и действительно привлечь инвестиции в страну, а не просто сбыть залоги. Но начать нужно все-таки с приведения в порядок самих госбанков, с подготовки рынка и защиты потенциальных инвесторов. Но такие посылы пока звучат лишь со стороны МФО и частного сектора, но не Минфина, который стоит во главе процесса. Там пока дискуссия на уровне как назвать компанию — КУА или ГКУПА?

Юлия САМАЕВА