Европейский социализм — это не миф ли?

Иногда… а на самом деле, довольно часто говорят о том, что губительное воздействие идей социализма, пусть и изрядно смягченное социал-демократией, сказалось на нынешней плачевной ситуации в Европе. Но не все так просто.

Если мы возьмем более широкую выборку стран и поместим их на первый и второй графики, то обнаружим, что скандинавские государства + Франция занимают верхние места в ранге с точки зрения веса государства в экономике (то есть отношению доходов правительства к ВВП), чего, вообще-то, не скажешь о наших несчастливых GIIPS. Никто из GIIPS, кроме Ирландии в 2009-2010 года (по понятным причинам) не дотягивает до, например, Франции и по расходам государства в ВВП, хотя у всех GIIPS расходы правительства резко растут, начиная с 2006 года. И все же: расходы правительства Франции к ВВП в 2011 году — 56%, против 53% на пике у Греции (2009) или 46% у Испании (2009).

Очень любопытно выглядит с этой точки зрения Швеция, страна — оплот европейского социализма: пик расходов и доходов государства пришелся в этой стране… на самое начало нашей выборки — 1998 год, 56-57% ВВП, но если заглянуть дальше в историю, то мы увидим цифры от примерно 60% до 65% течение 1980-х и резкий всплеск до 70% во время шведского финансового кризиса самого начала 1990-х. История шведского социализма, который, впрочем, сами шведы называли “капитализмом без капиталистов”, достаточно яркая и поучительная. Здесь и далее мы будем использовать данные от ведущего специалиста в области налоговой системы и экономики Швеции Нимы Санандаджи, главы шведского think tank Captus — исследователя, связанного с несколькими университетами, автора таких работ, как, например, достаточно подробная “The Swedish Model Reassessed. Affluence Despite The Welfare State”, ряда статей на www.thelocal.se (Swedish News), на www.newgeography.com и др.

Швеция была одной из тех стран, которые быстрее всех восстали из пепла Великой депрессии: уже в 1935 году занятость в Швеции превышала цифры, наблюдавшиеся на пике до начала кризиса, и быстро росла дальше. Мощный импульс развитию страны дали рыночные реформы начала века: именно в этот период страна вырвалась из отсталости, в которой пребывала всю легендарную викторианскую эпоху промышленной революции; именно в начале ХХ века были созданы всемирно известные компании IKEA, Volvo, Tetra Pak, Alfa Laval. В дальнейшем быстрому развитию Швеции способствовали такие факторы, как отличные социальные институты, нейтралитет во время войн, а также прирожденная дисциплина, высокая протестантская трудовая этика граждан, которая неоднократно упоминается в различных исследованиях о шведской экономике.

Однако в 1960-е годы, когда весь мир переживал то, что у нас в СССР называлось “оттепелью”, а для Запада это был поворот “налево”, Швеция начала быстро двигаться к социализму в западноевропейском понимании этого слова. Еще со 2-ой Мировой войны у власти на многие десятилетия (!) обосновалась социал-демократическая партия, старейшая партия Швеции, которая в шестидесятых и приступила к активному строительству “капитализма без капиталистов” или пресловутого “шведского социализма”, по которому довольно долго пускали слюни советские и постсоветские апологеты “справедливого” (т.е. уравнительного) распределения благ. И все же, пожалуй, точнее всего то, что создавалось в Швеции — и действует сегодня кое-где в ЕС, — называется “welfare state”, государство благосостояния, а вернее, возможно, стоит сказать государство пособий. Одним из результатов следования по такому пути, считает Санандаджи, стал тот факт, что восстановление шведской экономики после кризиса 1992-1994 годов оказалось гораздо менее быстрым, чем после Великой депрессии, несмотря на благоприятный внешний фон.

В поворотной точке истории экономики Швеции, в 1960-х годах, реальная предельная налоговая ставка на прибыль (с учетом инфляции; при рентабельности бизнеса свыше 10%) уже могла превышать 100%. Этот порядок установился на десятилетия — вплоть до совсем недавнего времени. В 1980 г., например, владелец бизнеса мог платить реальную предельную эффективную ставку налога… 137% прибыли, а способом снизить налоги было долговое фондирование бизнеса: при условии финансирования за счет кредитов предельные налоги могли составить всего-то 58% прибыли. В то же время, государственные владельцы бизнеса, такие как государственный пенсионный фонд, имели реальную эффективную предельную ставку налога … минус 83% от прибыли. Результат этой политики был, в частности, таков: в 2004 году из 100 крупнейших компаний Швеции по выручке только 38 были частными, из них 21 была основана… до 1913 года, а 15 — между 1914 и 1970 годами (все данные — из работ Санандаджи).

Как ловкие социал-демократы оставались при этом у власти столь долго в стране с ярко выраженной протестантской, т.е., на самом деле, никак не уравнительной трудовой моралью? Во-первых, в середине 1970-х в Швеции начался рост скрытых налогов (например, “спрятанных” в цене бензина), в отличие от прямых, которые буквально годами оставались весьма стабильными. У большинства шведов создавалось впечатление, что они платили налоги в размере около 30% доходов, тогда как в действительности эффективная ставка достигала 63%! И даже сейчас, после начала плавного “демонтажа” шведского социализма, шведский налогоплательщик отдает в бюджеты — центрального правительства и местные — по-прежнему примерно 2/3 своего дохода в общей сложности.

Во-вторых, социал-демократы все же опирались на некоторые национальные традиции своего народа: в относительно суровых условиях севера Европы, в не самом теплом море в той или иной мере коллективизм волей-неволей воспитывает поколения жителей. Поэтому институты гражданского общества у шведов всегда были сильными, и, следовательно, эффективность использования бюджетных денег была высокой. Шведы в XIX-XX веках являли собой общество с весьма невысоким имущественным и культурным расслоением, и, вдобавок, нацией, характеризующейся высокой дисциплиной, в т.ч. налоговой, что и позволяло “государству пособий” с очень высокой налоговой нагрузкой рассчитывать на лояльность налогоплательщиков.

В-третьих, тем не менее, социалистам удалось-таки добиться некоторой эрозии пресловутой протестантской этики. С середины 1990-х годов примерно 20% шведов трудоспособного возраста пользуются пособиями по безработице, пособиями по раннему выходу на пенсию и выходу на пенсию по состоянию здоровья, что многие считают скрытой безработицей. Если до середины 1980-х годов доля шведов, утверждавших во время соцопросов, что претензии на льготы и пособия, на которые они не имеют прав, совершенно недопустимы, составляла 82%, то в 2005-2008 годы она упала до 61%. Правда, в первой половине двухтысячных доля таких людей составляла всего 55%. Весьма любопытно: шведы начинают добровольно отказываться от своего социализма в пользу традиционных ценностей.

Показательны процессы и в области иммиграции: в 1950-х годах занятость среди иммигрантов была на 20% выше, чем в среднем среди коренных жителей. В 2000 году она была уже на 30% ниже. В 1968 году иностранец, живший в Швеции, зарабатывал на 22% выше среднего шведа, к 2000 их доход стал на 45% ниже! Отчасти это объясняется тем, что Швеция, как и, например, соседняя Дания, стала страной не для трудовых мигрантов, а для беженцев. Но, с другой стороны, это — без сомнения, еще одна сторона “государства пособий”.

И что с того, спросите вы? У кого-то суп жидкий, а у кого-то — жемчуг мелкий? Не является ли изложенное выше аргументом в пользу того, что социализм, особенно “правильный”, социал-демократический, вполне жизнеспособен? В самом деле, север Европы, включая почти социалистическую Скандинавию (Финляндия в этом отношении ведь тоже весьма похожа на Швецию), сегодня намного более экономически дееспособен, чем иные страны юга, где вес государства в экономике, как выясняется, даже несколько ниже? А Франция? Один из “столпов Еврозоны”, страна, облигации которой торгуются с одним из самых низких спрэдов к Bunds, имеет вес государства в ВВП, лишь парой процентных пунктов ниже, чем Швеция и Финляндия!

Во-первых, мы должны указать в этой связи на то, что игра еще не закончена. Проблема GIIPS, если отвлечься от глубинных причин, не в относительно небольшой доле государства в ВВП, а в том, что государство не очень хорошо собирало налоги, зато щедро раздавало пособия и льготы, покрывая разницу заимствованиями. Вес государства в экономике с точки зрения расходов в этих странах был выше отношения его доходов к ВВП.

Во-вторых, сегодня сами шведы недовольны результатами существования своего “государства пособий”. И вот, например, почему. Санандаджи приводит такие данные: если бы шведы, ставшие гражданами США, коих 4,4 млн, имели отдельное государство с такими же условиями функционирования, как и Штаты, то их ВВП на душу населения по паритету покупательной способности (речь идет о 2010 годе) составлял бы почти $57 000 на человека, что на $10 000 больше, чем в США, и и на $19 000 больше, чем в самой Швеции. При этом американцы шведского происхождения, согласно исследованиями Census Bureau, не имеют серьезных формальных конкурентных преимуществ перед американцами: у них, например, в среднем нет более высокого уровня образования. И уровень бедности среди этнических шведов из США и шведов на родине, измеренный по американским стандартам, оказался совершенно идентичен: 6,7%. Таким образом, различие в условном ВВП per capita американских шведов и собственно Швеции целиком происходит от различия в институтах. Поэтому в настоящее время шведы проводят демонтаж своего государства пособий: налоги постепенно снижаются, а социал-демократическая партия, автор “шведского социализма”, пребывает в глубоком кризисе.

Каковы выводы? Социализм эфемерен. Даже там, где он мог бы, вероятно, существовать: у народов Скандинавии с их разумным коллективизмом, сильными общественными институтами, высокой сознательной дисциплиной. Но и у них, как людей разумных, после десятилетий попыток сделать их зависимыми от распределительной системы традиционная протестантская трудовая этика, требующая личной ответственности каждого, в том числе за свое благосостояние, торжествует все равно. Впрочем, Швеция не прошла (и не могла, видимо, пройти иначе, как под оккупацией) через испытание полным уничтожением частной собственности… Последнее — удел более архаичных и менее гражданских обществ, с неустойчивой моралью.

И все же везде, где только ощущается хотя бы весьма ограниченное влияние социализма, конкурентоспособность немедленно страдает от этого влияния. Поэтому перспективы Европы столь неоднозначны даже в том случае, если ее монетарные и прочие власти вдруг начнут проявлять чудеса решительности и действовать не менее активно, чем ФРС и Минфин США в 2009-2010 годы.

Николай КАЩЕЕВ